Тогдашняя корреспонденция позволяет сделать вывод, что, пожалуй, и у родителей Ярмилы Гашек временно встречает более милостивый прием; очевидно, за него вступились старшие братья Ярмилы, архитекторы, тоже имевшие отношение к богеме.
Но неожиданный случай все расстроил. После анархистской демонстрации, во время которой Гашек был арестован, его имя попало в газеты, и с таким трудом завоеванное мирное согласие с семьей Майеров снова было разрушено. Молодые люди пытались восполнить недостаток общения любовной перепиской. Послания Гашека из тюрьмы передает Ярмиле ее подруга.
«Глубокоуважаемая барышня!
Прошу Вас, будьте так добры, сходите к Ярмиле и утешьте ее.
Я сейчас нахожусь в предварительном заключении, и передо мной на столе лежит медицинское свидетельство: dass der eingelieferte Inquisit Hasek Jaroslav zu Fasten, Tragen von Eisen und zu Handarbeiten geeignet ist. [31] Я нахожусь под следствием по обвинению в том, будто собрал толпу и подстрекал ее бить полицейских — сие произошло якобы после митинга 1 мая в саду на Слованех. Я намеревался написать в газету «Ден» («День») отчет о митинге, а тем временем информацию о моем проступке передали газетным хроникерам. Предварительное заключение слишком долго не продлится, но пока скажите Ярмиле, чтобы утром пришла меня навестить, сходите туда сразу, как только получите это письмо. Передайте ей, что я все время о ней думаю и жду не дождусь, когда выйду на свободу. Это произойдет сразу после допроса свидетелей. Идите же туда, прошу Вас, и утешьте ее. Идите сразу и покажите ей это письмо. Я все время думаю о ней. Моя жизнь протекает между мучной похлебкой, которую я получаю каждое утро на завтрак, и «гусятинкой», как тут величают странную смесь гороха с крупой! Все это вместе зовется жизненной философией. Ярмилу целую, а Вам шлю привет.
Ярослав Гашек.
Поцелуйте Ярмилу за меня!
Пусть она мне напишет».
Для Ярмилы Гашек стал героем. Стычка с полицией и заключение в австрийскую тюрьму — все это лишь возвышало человека в глазах тогдашней молодежи. Притом Гашек льстит и практическим наклонностям натуры своей возлюбленной. Делает ее доверенным лицом. На оборотной стороне визитной карточки Гашека написано:
«Уважаемый пан редактор!
Прошу Вас выдать чек на получение гонорара за вещь, помещенную в Вашем издании, предъявителю сей записки, барышне Ярмиле Майеровой.
Пребываю в совершенном
почтении
Преданный Вам…
(Действительно для всех редакций)».
В августе наконец начался месячный срок заключения. В письмах Гашек сообщает Ярмиле самые незначительные подробности тюремной жизни, ибо убежден, что всегда встретит у нее полное любви понимание. Он открывается ей таким, каков есть, без притворства и маски.
«14 сентября пусть мне пришлют вместе с ботинками свежий воротничок и какой-нибудь галстук получше да еще пусть дадут тебе ключ от квартиры, чтобы я мог попасть домой, поскольку не знаю, застану ли там мать. Пойду переоденусь. Потом вы могли бы позвать меня на обед. Передай привет всем вашим и моим. Барышне Б. тоже передай мой сердечный привет. Хоть я и не знаю, могут ли преступники передавать сердечные приветы, но, пожалуй, все-таки могут. Что же касается того, чтобы писать здесь стихи, то это просто невозможно. Неужели ты хочешь, чтобы я снова клеил пакеты? Прошу тебя, дорогая, взгляни, что там поделывают щенята, которых я отдал на воспитание барышне Клатовской».
Следующее письмо из тюрьмы написано стихами:
Прекрасна жизнь! Теперь я это знаю.
Зачем давно я не попал в тюрьму!
Поди ж — необразованность какая!
Чего боялся? Право, не пойму.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Увы, неблагодарность — наше свойство.
Любой — лишь только выйдет за порог, —
не попросив простить за беспокойство,
домой отсюда шпарит со всех ног.
Лишь воробьев приветливая стая,
объедки не уставшая клевать,
казенный харч всечасно воспевая,
не хочет двор тюремный покидать.
Подписывается Гашек — Митя. Это ласковое прозвище тоже имело для них скрытый смысл, поскольку было произведено от имени русского революционера Михаила Бакунина.
Но чем больше дочь виноградского штукатура воспламенялась любовью к анархистскому бунтарю, тем упорнее противодействовал этому ее отец. Он запретил ей встречаться с Гашеком, пока тот не покончит с анархизмом и не найдет себе постоянной службы. Если бы он еще знал, что Гашек в соответствии со своими убеждениями отрекся от католической церкви!
Первую часть условия Ярослав легко выполнил. После злополучного тюремного эпизода он покидает редакцию анархистского журнала и ищет место в других пражских изданиях. Со вторым условием дело обстояло хуже. Куда бы он ни явился в поисках работы, везде боялись, как бы он не устроил какую-нибудь «маленькую революцию», ибо его бесстрашие и нежелание приспосабливаться были всем прекрасно известны. К тому же он привык выражать свои мысли откровенно, без всяких околичностей. Достаточно сравнить его учтивое ходатайство о месте в банке «Славия», написанное в 1902 году, с небрежным письмом хранителю библиотеки Национального музея, куда он в 1907 году хотел поступить на службу. Даже в формальном прошении он не желает притворяться и играть комедию.
«Ваша милость!
Предлагаю Вам свои услуги.
У меня есть практика.
Я редактировал журналы «Комуна» и «Худяс» и, хотя не являюсь прямым анархистом, редактировал их в анархистском духе.
Подошел бы Вам возраст — 25 лет?» и т. д.
Он тщетно ищет место — нигде не хотят брать человека подобного образа жизни, насмешника, для которого на свете нет ничего святого. Несчастные возлюбленные должны встречаться тайком, переписываться через друзей и подруг. В письмах, которые явно предназначены для родителей Ярмилы, Гашек лестью и витиеватым стилем пытается снискать их расположение.
«Дорогая Ярмила!
Не думайте, что я хочу нарушить покой в Вашем доме. Я с глубоким уважением отношусь к требованиям Вашего отца и постараюсь выполнить их, чтобы у Вас не было в семье никаких неприятностей. Я перестану участвовать в анархистском движении и буду заниматься лишь чисто литературной деятельностью, а при первой возможности устроюсь в редакцию газеты, с программой которой Ваш отец будет согласен. Тогда никто не сможет сказать, что он запрещает Вам со мной разговаривать…
Надеюсь, что, когда я оставлю анархистское движение, Ваша мать также не будет возражать против нашей дружбы.
Ваш отец тем паче, ибо я теперь знаю, что лично против меня он ничего не имеет и возражает лишь против моих анархистских убеждений.
Но Вас я люблю больше, чем какие-то лозунги! И потому будьте любезны сказать Вашему отцу, что я прошу его не поминать прошлого, поскольку в настоящем все изменилось. И еще прошу, чтобы Ваш отец позволил Вам завтра в десять часов прийти к спортивному залу «Сокола».
Буду действительно рад, если Ваша мать, которую я чрезвычайно уважаю, хотя она до сих пор не сказала обо мне ни одного доброго слова, изменит свое мнение.
Знаю, моя дорогая, что как мать она заботится о Вашем счастье, и потому сбрасываю с себя опасное анархистское одеяние и надеваю более удобное — по желанию Вашего отца.
Я и сам завтра днем охотно переговорил бы с Вашим отцом и объяснил бы ему, что не намерен больше допускать никаких выходок и буду руководствоваться своей последней беседой с ним. Поэтому приходите завтра в десять часов к залу «Сокола» на Виноградах.
Целую Вас.
Ваш Ярослав».