– У нас прошли сведения, что он с Корпусом договорился, за то его свои и убрали. Я в рапорте отразил, но это так пока, трепетание воздусей. Но ты учти – если что, я первый версию выдвинул! И на следующий день уже донес!
– Учту, – вздохнул полковник. Долго сердиться на Владимира Александровича было невозможно. Такой вот особенностью обладал этот всегда спокойный, рассудительный увалень, что, глядя на его бесхитростное, открытое лицо, злиться не выходило ни у кого. Впрочем, сейчас Гумилева занимал другой вопрос.
«Экие, – задумался он, – своеобразные действия по поводу моего рапорта Коттен предпринял? Договорился с Джугашвили… В принципе интереснейший вариант.
А почему я его не предложил? – спросил он себя и тут же ответил: – Я был уверен, что Коба на это не пойдет. Никогда не шел, предпочитал образ незапятнанный, безупречно оппозиционный. А вот генерал его убедил. Интересно, чем он его прошиб, я же знаю все, что возможно предложить, ничего из ряда вон… впрочем, – осудил он свою самоуверенность, – знать я могу не все. Да и вопрос теперь исключительно академического свойства».
Зацепившись за последнюю фразу, мысли свернули в другую сторону:
«Но как проворно его убрали, а? Аналитическую записку я отдал позавчера, вчера около полудня – уже стреляют. Загадочная спешка, если, конечно, мотив и впрямь сотрудничество с Корпусом. Убрали, чтобы не успел сообщить нечто важное? Или… А не генерала ли это игры, а? Слил боевикам оповещение, неважно даже, правдивое или нет, и все, земля пухом».
Ответов на свои вопросы Николай Степанович получить не смог. Впрочем, вопросами этими в последующие годы задавались многие, версии подоплеки гибели князя Бориса и Джугашвили сначала газетерами, потом историками и публицистами выдвигались разнообразные, вплоть до самых экзотических. Но если относительно смерти Бориса Владимировича расходящиеся с общеизвестными фактами предположения проходили все-таки, скорее, по разделу конспирологии, то так и не раскрытое убийство Иосифа Виссарионовича Джугашвили навсегда осталось одной из загадок истории.
Никишов ушел со службы поздно. Свернул с Литейного, неспешно прошелся по Кирочной, а там уже и дома достиг. Пешие походы со службы он в своем пятидесятисемилетнем возрасте находил для здоровья чрезвычайно полезными и старался поблажки себе не давать. Утром ведь не то, утром в присутствие торопиться следует. Да и какой поутру, после пробуждения, завтрака да сборов, моцион? Совершенно невозможная вещь. Нет, вечером, когда уже и галстук ослабить можно, или, ежели по форме когда, то ремень, пройтись, минут не считая, прошедший день обдумать неторопливо. Да и успокоиться иной раз не мешало, работа в Охранном Департаменте душевного равновесия не прибавляла, а появляться в раздражительности дома он не любил. Дома тихо должно быть, покойно. Вот и сегодня, весь день пробегав, да так работу не закончив, вышел со службы в настроении преотвратнейшем.
– Эй, дядя! Закурить не найдется? – Типчик, окликнувший пожилого, представительно одетого мужчину, входящего в арку дома, выглядел типичной лиговской шпаной. Брюки клеш, круглая шапка-финка со свисающими развязанными тесемками надвинута до бровей, в углу кривящихся губ свисает тлеющая папироса.
– Не курю, – обронил подполковник, все еще переживающий за пропащий рабочий день.
– А чо эт ты так, дядя? – развязно поинтересовался молодчик, сплюнув окурок и выуживая из-под полы финку.
Объект он выбрал неудачный. Ветеран Жандармского корпуса, пусть и перешедший год назад на сугубо кабинетную должность, оружие носил неизменно, даже в штатском обличии.
Объект он выбрал неудачный. Ветеран Жандармского корпуса, пусть и перешедший год назад на сугубо кабинетную должность, оружие носил неизменно, даже в штатском обличии.
– Брось нож, мерзавец, – презрительно процедил Никишов, привычно обхватывая рукоятку «вальтера» в кармане пальто. О хулиганских шайках в окрестностях Лиговки он был наслышан, но бояться городской шпаны человеку, лично повязавшему не один десяток бомбистов? Смешно, господа. Право, смешно.
Тихих шагов сзади подполковник не услышал и удара по голове не почувствовал, сразу провалившись в беспамятство. А потом стало поздно.
Телефонный звонок оторвал начальника Охранного Департамента от завтрака. Через сорок минут он уже вылезал, опираясь на трость, из служебного автомобиля в Дегтярном переулке. Выехать на место убийства заместителя начальника делопроизводства, занимающегося секретной агентурой, Коттен посчитал для себя необходимым.
В подворотне наблюдалась привычная для подобных случаев суета. Над лежащим у стены телом склонился врач, рядом, с папкой и пером, умостился судебный следователь в мундире, чуть поодаль пытался приспособить штангу с камерой полицейский фотограф. Все как обычно, как много раз видел генерал прежде.
К машине быстро подошел высокий, худощавый парень в цивильном, представился:
– Начальник отделения Сыскной полиции, коллежский асессор Шатунов.
– Фон Коттен, – кивнул шеф охранки, пожал сыщику руку, спросил: – Что там?
– Труп обнаружил дворник, два часа назад. Побежал в околоток, оттуда вызвали нас. Личность установили со слов дворника, сразу связались с Корпусом. Ваш дежурный офицер…
– Это потом, – отмахнулся Михаил Фридрихович. – Что выяснили?
– Пострадавший, похоже, возвращался домой, в подворотне нарвался на грабителей. Вероятно, ударили по голове железным прутом, прут мы нашли. Потом, оглушенного уже, зарезали. Возможно, он видел нападавших, мог опознать, и когда грабители нашли удостоверение…
– Понятно, – снова оборвал генерал. – Дальше.
– Пропали бумажник, часы, запонки, заколка для галстука, может статься, еще что-то, – не реагируя на резкость шефа охранки, терпеливо продолжил доклад полицейский. – Вероятно, оружие. Ваш офицер сказал, что Никишов носил при себе пистолет?
– Да, – сухо подтвердил генерал, посмотрел на сыскного и поймал себя на мысли, что разговаривает с этим Шатуновым, похоже, опытным и умелым сыщиком, совершенно неправильно, срывая злость от убийства сослуживца на человеке, занятом розыском убийц и, по-видимому, выполняющем свое дело как полагается. Впрочем, раздражение не уходило. Отдавая себе отчет, что задает вопрос совершенно банальный и явно преждевременный, Коттен все так же холодно поинтересовался:
– Подозреваемые уже есть?
Против ожидания, коллежский асессор кивнул:
– Приметы есть. В соседнем доме живет инженер-путеец, с Финляндского. Он вчера, примерно в двадцать три часа, видел в окно двоих убегающих из арки. По описанию, лиговские, из хулиганья. Уже ищем, ваше превосходительство. В принципе многие из них нам известны, по приметам постараемся установить.
«Вот так, – грустно подумал Коттен. – Служил Паша, к пенсиону готовился, два ранения от боевиков имел, а погиб в родном дворе, от шпаны какой-то».
Подполковника он знал давно, Никишов состоял в его подчинении еще до войны. Особо не выделялся и высоких постов не занимал, но контрразведчиком был цепким и офицером надежным. Последние годы он занимался учетом агентов, курировал работу с секретными сотрудниками Охранного. И вот…
«И ведь теперь даже вспомоществование-то семье мизерное выйдет.