С порога за этой сценой наблюдал дежурный городовой. Кажется,
Фаддеич с ним перемигивался.
Четверо были все мужики за сорок и говорили на яки с уклоном в
татарщину, как обычно изъяснялись на Острове турки, работающие в
"Арабат-ойл-компани".
-- Гив май хэнд, ага, -- попросил Лучникова пленник. -- Кадерлер вери
мач, пжалста, Лучников-ага.
Лучников отпустил руку и дал им всем выйти из ниши, одному, другому,
третьему, а на четвертого показал сыну.
-- Поинтересуйся, Антон, откуда джентльменам известно наше имя.
Мальчик быстро пошел за четвертым и в середине зала мгновенным и мощным
приемом каратэ зажал его. Лучников
пришел в восторг. Этот прием был как бы жестом дружбы со стороны
Антона: несколько лет назад они вместе брали уроки каратэ.
-- Откуда ты знаешь моего отца? -- спросил Антон.
-- Ти Ви... яки бой... Ти Ви... юк мэскель... кадерлер... маярта...
сори мач... -- кряхтел четвертый.
-- Он тебя на телевизии видел, -- как бы перевел Антон. -- Извиняется.
-- Отпусти его, -- сказал Лучников.
Он хлопнул сына по плечу, тот ткнул его локтем в живот, а Памела,
хохоча, шлепнула обоих мужчин по задам. Четверо мигом улетучились из
"Калипсо". Городовой, засунув руки за пояс с мощным кольтом, вышел вслед за
ними. Симфи-пипл аплодировал. Сцена получилась, как в вестерне. Молодым
огнем сияли глаза Фаддеича.
Они выпили шампанского. Памела с интересом посматривала на Лучникова,
должно быть, прикидывая, была ли у него Кристина и что из этого вышло.
"Очевидно, возможен был и другой вариант", -- решил Лучников. Антон
рассказывал Фаддеичу разные истории о каратэ, как ему пригодилось его
искусство в разных экзотических местах мира. Фаддеич серьезно и уважительно
кивал.
Когда они втроем вышли на улицу, обнаружилось, что три колеса
дедушкиного "лендровера" пропороты ножом. "Неужели СВРП занимается такими
мелкими пакостями? -- подумал Лучников. -- Может быть, сам Иг-Игнатьев? На
него это похоже".
К ним медленно, все та же шерифская кинематографическая походочка,
подходил городовой. Рядом кучкой брели присмиревшие четверо злоумышленников.
-- Видели, офицер? -- Лучников показал городовому на "лендровер".
-- Эй, вы, -- позвал городовой четверых. -- Расскажите господам, что вы
знаете.
Четверо сбивчиво, но с готовностью стали рассказывать. Оказалось, что
они попросту шли в "Калипсо" повеселиться, когда к ним подошел какой-то ага,
предложил 200 тичей... 200 тичей? Вот именно-- двести... и попросил попугать
"щенка Лучникова". Ну, настроение было хорошее, ну вот и согласились сдуру.
Оказалось, что этот ага все время сидел в "Калипсо" и за всей этой историей
наблюдал, а потом выскочил перед ними на улицу, проткнул даггером шины у
"лендровера", сел в свою машину и укатил. Ярко-желтый, ага, сори мина,
старый "форд", кадерлер.
-- А какой он был, тот ага? -- спросил Лучников. -- Вот такой? -- И
попытался изобразить Игнатьева-Игнатьева, как бы оскалиться, расслюнявиться,
выкатиться мордой вперед в ступорозном взгляде.
-- Си! Си! -- с восторгом закричали они. -- Так, ага!
-- Вы знаете того? -- спросил городовой Лучникова.
-- Да нет, -- махнул рукой Лучников. -- Это я просто так. Должно быть,
псих какой-нибудь. Забудьте об этом, офицер.
-- Псих -- это самое опасное, -- наставительно проговорил городовой. --
Нам здесь психи не нужны. У нас тут множество туристов, есть и советские
товарищи.
Тут на груди у него забормотал и запульсировал уоки-токи, и он стал
передавать в микрофон приметы "психа", а Лучников, Антон и Памела зашли за
угол, где и обнаружили красный "турбо" в полной сохранности.
Тут на груди у него забормотал и запульсировал уоки-токи, и он стал
передавать в микрофон приметы "психа", а Лучников, Антон и Памела зашли за
угол, где и обнаружили красный "турбо" в полной сохранности.
-- Можете взять мой кар, ребята, -- сказал Лучников. -- А я тут немного
поброжу в одиночестве.
-- Да как же ты, па... -- проговорил Антон. Памела молчала,
чудно-спокойно улыбаясь, прижавшись щекой к его плечу. Лучников подумал:
вполне сносная жена для Антошки. Вот бы поженились, гады.
-- У меня сегодня ночь ностальгии, -- сказал он. -- Хочу побродить по
Коктебелю. Да ты не бойся, я вооружен до зубов. -- Он хлопнул себя по
карману "сафари", где и в самом деле лежала "беретта".
Медленно растворялось очарование ночи, малярийный приступ молодости
постепенно проходил. Гнусноватое выздоровление. Ноги обретали их собственную
тяжесть. Лучников шел по Коктебелю и почти ничего здесь не узнавал, кроме
пейзажа. Тоже, конечно, не малое дело -- пейзаж.
Вот все перекаты этих гор, под луной и под солнцем, соприкосновение с
морем, скалы и крутые лбы, на одном из которых у камня Волошина трепещет
маслина, -- все это столь отчетливо указывает нам на вездесущее присутствие
Души.
Вдруг пейзаж стал резко меняться. Лунный профиль Сюрю-Кая значительно
растянулся, и показалось, что стоишь перед обширной лунной поверхностью,
изрезанной каньонами и щелями клыкастых гор. Ошеломляющая новизна пейзажи!
За волошинским седым холмом вдруг вырос некий базальтовый истукан. Шаг в
сторону -- из моря поднимается неведомая прежде скала с гротом у подножия...
Тогда он вспомнил: Диснейлэнд для взрослых! Он уже где-то читал об этом
изобретении коктебельской скучающей администрации. Так называемые "Аркады
Воображения". Экое свинство -- ни один турист не замечает перехода из мира
естественного в искусственный: первозданная природа вливается сюда через
искусно замаскированные проемы в стенах. Вливается и дополняется
замечательными имитациями. Каждый шаг открывает новые головокружительные
перспективы. У большинства посетителей возникает здесь особая эйфория,
необычное состояние духа, не забыта и коммерция. Там и сям в изгибах
псевдомира разбросаны бары, ресторанчики, витрины дорогих магазинов. Никому
не приходит в голову считать деньги в "Аркадах Воображения", тогда как
швырять их на ветер считает своим долгом каждый.
За исключением, конечно, "советских товарищей". Гражданам развитого
социализма швырять нечего, кроме своих суточных. Эйфория и у них возникает,
но другого сорта, обычная советская эйфория при виде западных витрин.
Вежливо взирая на коктебельские чудеса, дисциплинированно тащась за гидами,
туристские группы с севера, конечно же, душой влекутся не к видам
"воображения", но к окнам Фаберже, Тестова, Сакса, мысленно тысячный раз
пересчитывая "валюту", все эти паршивые франки, доллары, марки, тичи...
В глухой и пустынный час Лучников увидел в "Аркадах Воображения"
вдалеке одинокую женскую фигуру. Без сомнения, советский человек, кто же еще
посреди ночи на перекрестке фальшивого и реального мира, под накатом пенного
и натурально шипящего, но тем не менее искусственного прибоя, будет столь
самозабвенно изучать витрину парфюмерной фирмы.
Лучников решил не смущать даму и пошел в сторону, поднимаясь по
каким-то псевдостаринным псевдоступеням, пока вдруг не вышел в маленькую
уютную бухточку, за скалами которой светился лунный простор. Здесь
оказалось, что он не удалился от дамы и парфюмерной витрины, а, напротив,
значительно приблизился.