— Ну и пусть обижается.
— Я так не могу.
Кара прошла за Линн в офис.
— У твоего брата и невестки своя жизнь. У тебя своя. Ты очень занята, особенно сейчас. Почему ты должна отказывать себе…
Линн жестом остановила ее:
— Ты не знаешь, каково не иметь нормальной семьи. Ты окружена толпами сестер и их мужей. А у меня есть только брат и его жена. Мне не хочется создавать сложности. Ты можешь это понять?
— Угу.
— Не сходи с ума.
Кара улыбнулась:
— А я и не схожу. Итак. Ты решила представить Грега Бубу и Анджеле.
— Я собиралась сказать Грегу, что вечером буду занята. А потом подумала, что Анджела все время хочет, чтобы я кого-нибудь привела. Вот я и приведу.
* * *
Анджела вошла на кухню и сморщила нос.
— Этот запах невыносим.
Бубу усмехнулся:
— Чеснок. Мелко нарезанный. Две столовые ложки. Именно поэтому мои мексиканские блюда пользуются таким успехом. Каждый день можно ждать появления здесь фотографов из журнала «Гурман».
— Я воспользуюсь освежителем воздуха, — сказала она и вышла.
Через несколько секунд раздалось шипение ее любимого освежителя под названием «Весенний дождь». Шипение то затихало, то возобновлялось по мере того, как она переходила из гостиной в спальни и прихожую.
— Линн со своим другом останется ночевать?
— Нет, — сказал Бубу. — У нее завтра ответственное шоу.
Анджела вернулась к кухне и остановилась в дверях гостиной.
— Тогда это не самый удачный вечер для гостей.
Он пожал плечами, нарезая красный перец:
— Кажется, у нее все уже продумано.
— Ну, не знаю, — с сомнением сказала Анджела.
— Ладно, посмотрим. По рассказам этот мужчина — джентльмен.
— Он из Калифорнии.
— О’кей, — сказал Бубу. — Там тоже встречаются джентльмены.
— Я поставлю на стол графин с водой? А то вся эта острая еда.
— Угу. Положи в него немного льда и ломтики лимона.
Она достала лимон из холодильника.
— Он вымыт?
— Да.
— Ты уверен? На нем этикетка.
— В таком случае нет. Как она сказала его зовут? Джордж?
— Грег.
— Она посмотрела на его брюки цвета хаки и футболку.
— Ты собираешься переодеваться?
— Как только доделаю подливку.
* * *
Дожидаясь своей очереди в душ, Грег гладил рубашку. Линн держала утюг в спальне вместе с маленькой переносной гладильной доской, которая сейчас лежала на мраморном столике. Водя по рубашке утюгом, Грег рассматривал другие предметы, стоящие на столе — ряды книг, шкатулку для драгоценностей, несколько фотографий в рамках.
На одной из них были Линн и Кара на пляже на фоне пальм. Волосы Линн были гораздо короче. У Кары тоже была другая прическа. Он даже наклонился, чтобы лучше ее рассмотреть.
На фотографии большего размера Линн и Кара сидели среди группы людей на банкете рядом с лысоватым мужчиной в смокинге, который держал в руках какую-то награду.
В конце мраморного столика стоял коллаж из фотографий, некоторые из них были черно-белыми. Он поставил утюг, чтобы взять коллаж, а затем снова стал гладить, одновременно рассматривая его.
На большинстве из них были Линн и ее брат. На более старых, не очень четких снимках, скорее всего, были их родители; на некоторых снимках, сделанных недавно, была изображена какая-то женщина, видимо жена Лоуренса. Как ее звали? Анджела.
Лоуренс был громадным мужчиной, на две головы выше Линн. Похоже, что он таким и родился; Грег не нашел фотографий маленького Лоуренса. Смешно, что такой гигант носит столь шутливое прозвище.
На детских снимках Линн была тоненькой девочкой в слишком больших для нее брюках и платьях. Она редко стояла или сидела прямо, почти всегда камера запечатлевала ее сутулящейся, словно она съеживалась от страха.
Встряхнув рукав рубашки; Грег подумал о том, как не похожа Линн на этих фотографиях на ту Линн, которую он знает сейчас.
Сегодняшняя Линн уверенно сидела за столом ресторана, прекрасно осознавая, что проходящие мимо люди узнают ее, гордилась этим вниманием. Она ходила, выпрямившись, высоко подняв голову, с удивительной грацией.
Удивительно, как меняются с годами некоторые женщины.
Ему хотелось посмотреть, как она работает, и он пытался убедить ее разрешить ему присутствовать на завтрашнем шоу. Но нет. Она категорически отказала. Только не это шоу. В другой раз.
Он отключил утюг и повесил рубашку на вешалку.
У него не сохранилось детских фотографий. У его родителей никогда не было фотоаппарата — у них не было ни дома, ни земли, ни даже кастрюль. Они были поденными рабочими, которых владельцы поместий называли «соломенными рабами», потому что под безжалостным солнцем южной Калифорнии зеленая трава превращалась в солому, если не было рабочих, чтобы поливать ее.
Годы своего детства он провел в роскошных поместьях около Агуанги; его семья, как и другие миграционные рабочие, переезжала с одного места на другое, в зависимости от того, где требовались рабочие руки. Домом для них служили разваливающиеся лачуги для наемных рабочих, а соломенным рабам всегда доставалось самое худшее. Часто Грегу с родителями и сестрами приходилось жить в одной комнате еще с двумя семьями.
Та жизнь осталась в далеком прошлом… Сейчас у него была роскошная квартира из пяти комнат, сверкающая хромом и темным стеклом, со всей необходимой ему кухонной утварью. Но он по-прежнему не мог избавиться от чувства удивления, возникавшего у него всякий раз, когда он попадал в дома, пропитанные семейным духом.
* * *
Линн нервничала, но Грег казался спокойным. Он хвалил еду, приготовленную Бубу, и ожерелья Анджелы. Он делал вид, что не замечает того, как Анджела оценивает его всеми доступными способами, за исключением, пожалуй, рулетки. Несмотря на постоянное ворчание, теперь, когда Линн действительно кого-то привела к ним, Анджела казалась обеспокоенной.
— Вы работаете? — спросила она Грега.
— Конечно работает, — сказала Линн. — Он работает в рекламе.
— Это не так, — возразил Грег.
Линн прищурилась:
— Но — ты же здесь по делам.
— Да. Но это не имеет отношения к рекламе.
Линн медленно намазывала крекер соусом из шпината, стараясь прийти в себя.
— А чем вы занимаетесь? — вежливо спросил Бубу.
— Я — представитель «Тексако». Я обслуживаю владельцев наших основных станций по всей стране.
Бубу кивнул:
— Вы занимаетесь улаживанием конфликтов.
— Именно так. Поддерживаю боевой дух, выслушиваю жалобы…
Бубу улыбнулся Линн и пожал плечами, словно давая понять, что ничего страшного не произошло.
Но она чувствовала себя униженной.
* * *
— Почему ты мне не сказал, что работаешь на «Тексако»? — потребовала она ответа, как только они сели в машину.
Он включил передачу и выехал на дорогу.
— Ты не спрашивала.
Слова раздражения были готовы слететь с ее губ, но она промолчала и задумалась.
Почему ты так злишься?Спросила она себя и вынуждена была признаться самой себе: потому что выглядела дурой в глазах своей семьи. И это все? А как насчет того факта, что Грег прав? Ты действительно не спрашивала его об этом.
— О, нет, — выдохнула Линн, медленно сползая на сиденье.
— Это что — плохо? Я ведь не пропах бензином? Никакой грязи под…
— Остановись. Дело во мне. Я просто идиотка. Как можно быть такой эгоистичной? Я все время болтаю о своем шоу, о своем контракте с синдикатом, мне даже не пришло в голову задать вежливый вопрос, не говоря ни о чем другом.
Около поворота Грег спросил:
— Здесь я должен повернуть на юг?
— О, да. Извини. Я не следила за дорогой.
— Похоже, что эта машина знает все сама. И все сама делает.
— Все, кроме ленча, сказал продавец. Тебе нравится моя машина?
— Она великолепна. Спасибо, что позволила мне сесть за руль. Пригороды Бостона красивы. Лучше, чем в Лос-Анджелесе. Эй, посмотри, там в траве енот. Я читал, что у вас на Востоке проблемы с заболеванием бешенством.
Линн осмотрела енота.
— Этот кажется здоровым. Их необходимо избегать, когда они шатаются при ходьбе и плохо ориентируются. Слюна бешеного животного при попадании на человека смертельна. Если не сделать уколов, можно умереть.
— Ты родом из этих мест?
— Нет. Когда я приехала, я даже не знала, что такое пригород. Мы с Бубу выросли на ферме в Восточном Теннесси. Наши родители тратили все свои силы, чтобы выжить, в этом была вся их жизнь.
— И у них получилось?
— Только, когда им было за сорок.
Грег достал из кармана рубашки одну из своих «тамз» и начал жевать.
— Они в молодости, наверно, были красивыми. Твой брат — очень привлекательный парень. А о тебе и говорить не приходится. Откуда у него такое прозвище?
— Он сам себя так называл. Бубу Линн. Прежде чем научился говорить «брат». — Она улыбнулась, — Я знаю, что это глупо. Мне следует называть его Лоуренсом. Но он — это вся моя семья. Мой Бубу.
— Не удивительно, что ты столько знаешь о болезнях животных, с таким прошлым.
— Когда растешь рядом с животными, много узнаешь. Поверни на следующую улицу. По ней мы вернемся к мосту.
— Но вы с Бубу сумели поступить в колледж?
— Бубу помог поступить мне, а потом поступил сам. Он всегда говорил, что я более честолюбива.
— Да? Это так?
— Да. — Подобные признания давались ей с Грегом очень легко.
Он сжал пальцами ее бедро.
— Сексуальна.
— Что ты имеешь в виду?
— Тебя. То, какая ты. — Он просунул руку ей под пальто, положил на живот, затем ниже. Она ощутила нажатие его пальцев. — Такая честная. Настоящая звезда.
Он возбуждал ее, но она сказала:
— Тебе лучше остановиться.
— Почему?
— Ты ведешь машину.
— Мне достаточно для этого одной руки.
— Но я еще не…
Его рука опускалась все ниже, и она не могла сдержать дрожь удовольствия, охватившего ее.
— Мне нужна только одна рука, чтобы…
— Не говори это, — сказала она. — Не будь грубым.
— Если бы ты была до конца честной, — мягко сказал Грег, — ты бы не пыталась остановить меня. Я чувствую, как ты возбуждаешься, Звезда. Просто закрой глаза и расслабься.
* * *
Позже, в постели, когда Грег расстегивал ей бюстгальтер, Линн спросила:
— Как ты тогда оказался с этими людьми из агентства, если ты там не работаешь?
— А?
— В Лос-Анджелесе. В тот вечер, когда мы познакомились. Я считала, что все, сидящие за вашим столом, были из Агентства Бейлисс.
— Почему ты так подумала?
— Просто мне так показалось. Вы были похожи на сослуживцев, отправившихся вместе поужинать.
Он снял с нее бюстгальтер. Он погладил ее спину, притянул к себе, прижав к своей обнаженной груди. Она почувствовала, как его тяжелый возбужденный пенис упирается в ее тело. Она начала часто дышать.
Прежде чем она успела еще что-то сказать, он целовал ее, удерживая за голову, исследуя своим языком. Он не останавливался, лишь изредка переводил дыхание, а Линн чувствовала, что задыхается.
Ей хотелось задать ему множество вопросов, но в эту минуту они потеряли для нее всякое значение.