— Уничтожают больных и слабых, очищая и улучшая тем самым породу, которая, наверное, не выдержала бы трудных условий, если бы больные и слабые оставались жить и давали потомство. Понятно?
— Кое-что кумекаю… Значит, дохлые олени плодились бы, их детеныши были бы такими же хлипкими и рожали снова дохляков… Мороз — бац! И они все полегли. Так?
— Именно! — подхватила Анна Ивановна. — А историю с воробьями вы знаете?
— Нет. А что?
— В Китае была объявлена война воробьям. Подсчитали, что они, видите ли, съедают много зерна. Какому-то олуху пришла в голову мысль уничтожить их всех. Уничтожили. И что?
— Ну-ка, ну-ка?.. — прищурился Эпов.
— Расплодилось столько вредителей пшеницы, что урон от них в несколько раз превосходил потери зерна, съедаемого воробьями.
— Стало быть, их раньше клевали воробьи?
— Конечно.
— Как же теперь китайцы обходятся?
— Пришлось завозить воробьев из других стран. Платить золотом.
— Дуракам закон не писан, — подытожил Петр Григорьевич.
— Но сначала этот закон надо узнать.
— Верно. На то вы и существуете, ученые. Полезное дело делаете… — Петр Григорьевич взял тарелку Анны Ивановны, положил пельменей. И добавил: — Только не женское это занятие…
— Почему? Мы из того же теста, что и вы.
— Не, вы помягче будете.
— Зато более живучие. Так говорит статистика.
— Что верно, то верно. Мужик и баба в горе себя по-разному ведут. Баба поубивается, поубивается, смотришь — отошла, принимается хлопотать, сызнова налаживать. Мужик часто ломается вконец, опускает руки, а там до водки один шаг…
— Я говорю о физических лишениях. Женская половина человечества переносит голод, болезни и даже изнурительную работу лучше мужчин.
Петр Григорьевич задумался.
— А может, это не выдерживает? — Он постучал пальцем по виску и сердцу.
— Американцы считают, что половина сердечных заболеваний — от нервного переутомления. А сейчас первое место в мире из всех болезней, приводящих к смерти, держат сердечно-сосудистые заболевания.
— Стало быть, беречь нас, мужиков, надо?
— Да, так один профессор писал в газете, — подтвердила Анна Ивановна. — Надо беречь.
— Ну, это он лишку хватил, — покачал головой Эпов. — Мы еще за себя постоять можем.
— А я все-таки решила заняться таким делом, — засмеялась Анна Ивановна, — мужским!
— И сколько яду добываете? Наверное, уже целый вагон отправили?
Анна Ивановна показала пустой бокал.
— Сюда поместится весь.
Петр Григорьевич недоверчиво посмотрел на Кравченко.
— Разыгрываете?
— Нисколечко, — улыбнулась Анна Ивановна.
— Так это гроши какие-нибудь. И стоит так рисковать, лишениям себя подвергать? — изумился Эпов.
— Почему гроши? Добытый нами яд стоит тысячи рублей.
— Ого! — присвистнул Эпов. — Тысячи!
— Но дело не только в этом, дорогой Петр Григорьевич. Цель экспедиции куда шире, чем добыча яда.
— Но согласитесь все-таки, Анна Ивановна, что дело наше не очень эстетичное, — вдруг вмешался в разговор Христофор Горохов. Он сидел по другую сторону Эпова и, казалось, был увлечен настолько едой, что ничего не слышал.
— Это вы, Христофор, зря, — мягко возразила Кравченко.
— Не-ет, — упрямо тряхнул головой Горохов. — Посудите сами: какому нормальному человеку придет в голову заниматься тем, чем занимаемся мы с вами?
— Милый Христофор, я считаю чувство брезгливости к змеям ненормальным для нормального человека.
— Поспорю. — Горохов отодвинул от себя тарелку. — Весь животный мир, включая человечество, боится и ненавидит рептилий. Это естественное чувство самозащиты и, если хотите, эстетическое кредо…
— Об эстетическом кредо мы еще поговорим, — перебила его Анна Ивановна. — Продолжайте.
— Веками животные, в том числе гомо сапиенс, вырабатывали рефлекс на змей, скорпионов, пауков и прочих опасных представителей живых существ. Наша жизнь — это наши рефлексы, комплекс бессознательных и сознательных импульсов и поступков. Утверждать обратное — минимум миниморум чепуха.
— Почему же гомо сапиенс не выработал защитного рефлекса на кошек, собак, овец, коров, лошадей? Лейшманиоз, бруцеллез, эхинококк, бешенство, солитер, некоторые виды чумы — вот лишь малая доля тех подарков, которыми награждают домашние животные своего друга и покровителя — гомо сапиенса. От этих подарков погибло в сотни, тысячи раз больше людей, чем от укусов ядовитых животных.
Петр Григорьевич переводил взгляд с Анны Ивановны на Горохова, стараясь понять, о чем они говорят. Но это ему удавалось с трудом.
— Я скажу об эстетическом кредо, — сказал Чижак. Он почему-то посмотрел на Олю. — В Древнем Египте змея считалась не только символом мудрости, но и почиталась за красоту и пластичность. В Индии, в Шри Ланка, в странах, где исповедуется буддизм, изображения и изваяния кобры встречаются чаще, чем других животных. Между прочим, по легендам кхмеров, жителей Камбоджи, они якобы произошли от священного змея — Нага. Согласитесь, взять в свои предки рептилию, вопреки эстетическому кредо, было бы по крайней мере нелогично… Кстати, Христофор, знаешь, как в Африке охотятся на удавов? Этим делом занимаются молодые красивые девушки. Они раздеваются, прошу прощения, — Веня раскланялся, как оратор, — донага и исполняют танец перед питоном. Самое удивительное, что змея не трогает девушек, об этом свидетельствуют видные натуралисты. Залюбовавшись танцем, удав становится легкой добычей охотницы…
— А что с ними делают? — полюбопытствовал Эпов.
— К сожалению, едят, — вздохнул театрально Чижак.
— Тьфу, какая пакость! — не сдержался Петр Григорьевич.
— Увы, это так. Мясо удавов считается деликатесом у многих высококультурных наций — у китайцев, мексиканцев. А у африканских племен право есть мясо питона имеют только старейшины и вожди… Так что, Христофор, змея — для многих народов животное эстетически вполне привлекательное.
— Все равно змеи — это мементо мори… — протянул Колумб.
— Скорее всего — мементо витэ, — улыбнулась Анна Ивановна.
Чижак снова бросил взгляд на Олю: она о чем-то тихо переговаривалась со Степаном.
Но Христофор не сложил оружия.
— Боязнь смерти, обожествление ее — вот смысл почитания змеи огнепоклонниками и буддистами. — Он громко хрустнул огурцом. — А мы все-таки психи. Как те, что носятся на мотоциклах, переплывают в одиночку океан в погоне за этим… — он щелкнул пальцами, подыскивая нужное слово, — остреньким соусом к постной жизни…
— Не в ту степь вы, Христофор, — потрепала его по плечу Анна Ивановна.
— Я — что! — Горохов грустно улыбнулся. И неожиданно закончил: — Мне деньги нужны.
Анна Ивановна рассмеялась.
Вениамин Чижак, сидевший между тетей Капой и Клавдией Тимофеевной, решил свое обаяние распространить на них и с серьезным видом сказал:
— Ходить в гости — традиция, идущая из глубокой древности. Во времена юности человечества существовал наивный и мудрый обычай съедать гостей…
— Да ну! — ужаснулась тетя Капа. — Зачем же их съедать-то?
— Если хозяева не успевали съесть гостей, — ответил Веня, поглаживая бороду, — то гости обедали хозяевами. Эта милая привычка сохранилась до последнего времени у туземцев Соломоновых островов.
— Пресвятая богородица! — перекрестилась старушка. — Ажио мороз по коже…
— Между прочим, сейчас борьба с гостем ведется несколько по-иному, — продолжал Чижак, словно читал интересную лекцию. — Существует два способа. Первый — пассивный: не впускать гостя в дом, но если он все-таки прорвется, то ни в коем случае не кормить. Ежели гость окажется упорный, следует напустить на него злую собаку или, что более эффективно, — тещу.
Клавдия Тимофеевна прыснула в кулак. Тетя Капа еще не понимала, что Веня их разыгрывает.
— Второй способ — активный. В ответ на один визит нанести три или четыре, чтобы гость понял, как тяжело приходится хозяину. Если и это не помогает, то, когда гость снова появится в вашем доме, накормите его так, чтобы дело дошло до «скорой помощи». Этот способ называется «демьянов», по имени изобретателя «демьяновой ухи»…
Тут только и до тети Капы дошло, что Чижак шутит. Она залилась смехом, утирая глаза платочком.
Азаров продолжал шептаться с Олей. Зина сидела на стуле прямо, ни на кого не глядя. Вася все еще расправлялся с закуской.
Вдруг Вениамин предложил:
— Я считаю, надо запечатлеть для потомков этот торжественный день. Роль запечатлителя беру на себя.
— А роль проявителя и отпечатывателя? — спросил Горохов.
— Прошу не беспокоиться, — прижал руку к груди Веня.
— Колумба-то сегодня прорвало, — тихонько толкнул бригадира Василий.
Тот буркнул:
— От кислятины. — И кивнул на шампанское.
Веня протер запотевшее окно:
— Дождя нет. Желающие фотографироваться — на улицу.
Все гурьбой вывалились во двор.
Моросить действительно перестало. Сквозь тучи, через грязно-голубоватые разрывы, пробивались кое-где косые полосы солнечных лучей, вырывая из темного однообразного ковра тайги, раскинувшегося по холмам, яркие свежие пятна. Влажный воздух пах мокрой зеленью.
— Красота какая! — не удержалась Анна Ивановна.
Чижак, как заправский фотограф, расставил всех по классическому правилу: высокие сзади, кто пониже — в первом ряду.
Отойдя на несколько шагов, он долго целился объективом, возился с выдержкой, диафрагмой и вдруг объявил:
— Секундочку… Оставайтесь в таком положении. Заела пленка.
Он вбежал в дом, на ходу перехватил соленый грибок и заглянул в комнату Зины.
Зина сидела на кровати и плакала. Чижак смутился.
— Прости, не помешал?
Девушка поспешно вытерла глаза.
— Нет, что вы, Веня.
— Пленка заела, понимаешь? Помочь можешь только ты. Давай что-нибудь светонепроницаемое.
— Что именно?
— Пальто, плащ…
Зина вынула из шкафа пальто.
— Отлично! — Вениамин укрыл фотоаппарат и залез в рукава. — Зинуля, подоткни со всех сторон, чтобы свет не прошел. — Кряхтя и кусая губы, Чижак возился с пленкой. — Между прочим, не обижайся, Зинулик, хочу дать совет. По-дружески… Тьфу ты черт, крепко засела! Брось ты это… переживать. Наш бригадир обжегся один раз, теперь всё! Его никто не проймет…
— И с чего вы взяли, что я переживаю? — Зина отвернулась к зеркалу, поправила прическу. — Так, вспомнила тут одно…
— Вот и чудесно! — Веня скинул с рук пальто. — Идем сниматься. — Он легонько хлопнул девушку по спине и рассмеялся: — Никому не говори: я эту штуку держу в руках второй раз в жизни.
— Пожалуйста. Мне-то что…
Воспользовавшись тем, что незадачливый фотограф отлучился, Петр Григорьевич незаметно увлек Степана в сторону.
— Ну как вам наши края? — начал он издалека.
— Нравятся, — простодушно признался Азаров.
— Богатые, — кивнул Эпов. — Только не ленись: будет тебе хлеб, будет и маслице. Далековато, правда, от всяких столиц, да мы не жалуемся… Кончится экспедиция, вы опять все свое хозяйство на поезд и увезете?