Валентин – хозяин ирландского сеттера?! А почему оставил собаку тут, не предупредив Серегу?
Нет, баба Нюра что-то напутала. Ей-то откуда это знать, если Валентин сегодня впервые в этой больнице оказался?!
Конечно напутала! Если она до полуночи работает, неудивительно, что к концу такого длинного трудового дня у нее ум за разум заходит.
В эту минуту лифт остановился, и баба Нюра снова взялась за двери.
На сей раз – чтобы их открыть.
– Скажите, пожалуйста… – начал было Серега.
Он хотел спросить у лифтерши, где тут все же можно найти врача, но та не дала ему и слова молвить:
– Вези ее в пятый угол, понял, парень? Да не мешкай, полночь близка. Когда монах свое дело сделает, попроси, чтоб он тебя по своей лестнице отсюда вывел, иначе…
Она махнула рукой и с угрюмым выражением начала помогать Сереге вывозить из лифта каталку. Затем быстро закрыла двери, и до Сереги долетело прощальное:
– До полуночи смойся!
Лифт заскрипел и загудел – видимо, поехал вниз.
Голова у Сереги тоже скрипела и гудела.
Он даже взялся за нее обеими руками и придержал: крыша определенно съезжала, как бы не остаться совсем без нее!
Постепенно гул лифта и головы утих, и Серега вспомнил, что баба Нюра велела везти девочку в пятый угол.
Чтобы монах сделал свое дело.
А какое дело делают монахи?
Богу молятся. И… отпевают покойников!
Неужели эта рыжая девчонка уже умерла?!
Это ужас… такая хорошенькая, с веснушками… да она симпатичней всех девчонок в его классе!..
И умерла…
Серега от жалости чуть не расплакался. И вдруг его осенило: а что, если монах – это не просто слово, а фамилия? И пишется с большой буквы – Монах.
Например, это вполне может быть фамилия врача.
Тогда надо не слезы лить, а поскорей этот самый угол искать!
Серега огляделся.
Почему-то показалось, что людей, сидящих на полу, стало больше. И если некоторое время назад они смотрели на Серегу без особого интереса, то сейчас он заметил, как блестят их глаза – лихорадочно, возбужденно. Вдобавок люди потихонечку отодвигались от стен и приближались к Сереге. Но почему-то при этом не было слышно ни звука.
Стало реально жутко. И очень захотелось куда-нибудь скрыться!
Серега нашел взглядом дверь комнаты, где оставалась та каталка, на которой его сюда привезли. Она там так и стоит. Еще там есть четыре кровати и четыре тумбочки. Итого девять предметов. Если быстренько промчаться туда, можно всеми этими девятью предметами забаррикадировать дверь изнутри.
Зачем? Да чтобы эти… коридорные… до Сереги не добрались. Забаррикадироваться – и там, за этой защитной стеной, отсиживаться до тех пор, пока не вернется Валентин.
Он вернется, баба Нюра уже сказала, что обязательно вернется!
А когда Валентин приедет, Серега вполне может спуститься к нему по стенке, только чтобы не возвращаться в коридор. Наверняка на стенах такого старинного здания, как это, полным-полно кирпичных выступов, куда можно поставить ногу или за которые удастся уцепиться.
Ну да, ну да… А девчонку, которая лежит не то живая, не то мертвая и у которой, вполне возможно, перелом основания черепа, Серега, спускаясь по стене, под мышкой держать будет?
Или сам сбежит, а ее бросит на произвол судьбы?..
Он вздохнул.
Деваться некуда – придется-таки искать пятый угол. Еще бы знать, что это такое и с чем его едят!
Серега огляделся.
Коридор был прямоугольным. Прямоугольник – геометрическая фигура с четырьмя углами. Каникулы начались не так давно, чтобы Серега уже успел это забыть!
Может, за дополнительные углы сойдут углубления дверей?
Но тогда тут углов двадцать получится! Который именно из них пятый?
– Вы не знаете, где тут пятый угол? – спросил Серега севшим голосом, стараясь не глядеть на больных.
В это время один из них поднял свой костыль и с силой ткнул им в лампочку. Точно попал! Странно только, что все это произошло совершенно беззвучно. Серега думал, лампочка сейчас взорвется, вдребезги разлетится, но она только слегка качнулась – и погасла.
Самое удивительное, что темнее в коридоре не стало, скорее наоборот. Что-то как бы засветилось вокруг…
Через мгновение Серега понял, что это фосфоресцируют глаза людей.
У них, таких разных, почему-то оказались одинаковые глаза.
И вся эта толпа с зеленовато-беловатыми глазами медленно, бесшумно двигалась к Сереге.
– Вы что? – просипел он. Хотел крикнуть, но голос дал петуха. – Вы что?!
Никто не отвечал, но люди со светящимися глазами придвигались все ближе и ближе, тесня Серегу к одной из дверей.
К той самой, которая была заперта, когда Серега тут бегал в поисках врача.
Почему-то он чувствовал, что к этой двери приближаться нельзя. Никак нельзя!
Но они очень старались. Тот, с костылем, даже выставил его, чтобы подтолкнуть Серегу!
Он отпрянул назад к лифту, покачнулся – и в это время что-то тяжело упало на пол.
Серега глянул через плечо.
Оказывается, из стены рядом с лифтом вывалился кирпич. А за ним еще несколько.
Потом… потом из темного отверстия высунулась тощая рука. Длинные пальцы с обломанными черными ногтями вцепились в Серегину футболку и медленно потащили к стене.
Кричать он не мог. И дышать не мог…
Рванулся – футболка затрещала, но вырваться не удалось. Та сила, которая тащила его, во много раз превосходила его силенки!
Серега крепче ухватился за каталку, чтобы удержаться, но вместо этого подтянул ее к себе. И каталка почти прижала его к стене.
– Ты явился… – послышался из стены чей-то голос.
А потом раздался тихий довольный смех. Он становился все громче. Стена задрожала, по остаткам штукатурки пошли трещины, она начала осыпаться, потом вывалился еще кирпич и еще, еще, образовав большую дыру.
Серега разглядел, что этими кирпичами была заложена тяжелая, почерневшая от времени дверь в углу коридора.
Дверь была приотворена. На полу рядом с ней валялся ржавый засов.
– Ты явился! – выдохнула ледяная тьма, что клубилась за дверью.
* * *
– Молотов уверяет, что этой станции нет ни в одном железнодорожном расписании, – сказал полковник Грушин, кладя свой мобильный телефон под ветровое стекло и прибавляя газу. – Нигде в Интернете не нашли даже упоминания о какой-то там больнице на станции Погосты!
Молотов тоже, как и Николай Ильич Сапожников, был подчиненным полковника Грушина. Ему дали задание выяснить все, что можно, о станции Погосты и о больнице, расположенной рядом с ней.
Сапожников молчал, мертвой хваткой стиснув небольшой кожаный футляр с контейнером.
– Зря ты со мной поехал, – наконец сказал он. – Этот доктор Краев велел мне явиться одному.
– Николай, ты мне это уже третий раз говоришь, – сердито сказал полковник. – А я тебе третий раз сообщаю, что доверенности на вождение этой машины у тебя нет, а у меня есть. Еще не хватало, чтобы тебя остановил какой-нибудь ретивый гаец, который решит, что ты ее угнал! Пока будешь с ним объясняться, упустишь время. Лучше скажи спасибо, что у моей жены оказался «Рено»! Правда, не вишневый, а темно-красный, но ночью, как известно, все кошки серы. Надеюсь, и машины тоже.
– Спасибо, – тупо повторил Сапожников.
Конечно, спасибо следовало сказать не только за то, что у жены полковника оказался «Рено» и она без всяких возражений позволила им воспользоваться. Спасибо следовало сказать прежде всего за то, что именно полковник помог Сапожникову добыть контейнер с сердцем!
Совершил, можно сказать, невозможное…
Телефон зазвонил снова.
– Опять Молотов, – сказал полковник. – Ответь ему. И громкую связь включи, я тоже послушаю.
Сапожников с трудом разжал одну руку и взял мобильник.
– Товарищ полковник, – раздался голос Молотова. – Я тут кое-что вспомнил про эту станцию Погосты и про ту больничку. Мне про нее отец рассказывал. Он же врач.
– Работал там, что ли? – спросил полковник.
– На практике был после института. Лет тридцать назад. Или чуть больше. Меня тогда еще и в проекте не было.
– Ну и что он рассказывал?
– Говорил, что там творились очень странные вещи. Когда человек умирал – там почему-то часто умирали больные, – его спускали со второго этажа в подвал, в мертвецкую, на вскрытие. Спускали на лифте. Лифт работал плохо. И каталки с мертвыми ставили рядом и оставляли ждать своей очереди. И бывали случаи, когда мертвые оживали. Первым – один мальчишка, пастушок, которому бык живот пропорол. Ненадолго, правда, ожил, умер вскоре опять и уже не поднялся. Потом другие.
– Что за ерунда! – удивился полковник. – Как могут мертвые оживать? Это только в фильмах упыри, или, как теперь выражаются, зомби, шляются повзводно или даже армиями. А в жизни, извини, такого не бывает. Вот у меня тут профессиональный патологоанатом сидит – ты на сей счет что скажешь, Сапожников?
– Есть такая штука – летаргус, летаргический сон, – нехотя ответил Николай Ильич. – В тяжелой форме он неотличим от смерти. Сейчас перед вскрытием прежде всего делают энцефалограмму и электрокардиограмму, и если есть хотя бы незримые простым глазом признаки жизни, техника их фиксирует. Но тридцать лет назад в провинциальной больнице всякое могло произойти! Раньше случалось, что пациенты выходили из летаргуса во время вскрытия. Я сам этого не видел, но читал о таком.
– Отец тоже говорил: мол, из летаргического сна выходили, – подхватил Молотов. – Но самое удивительное, что это происходило только в одном месте – на втором этаже, в углу около лифта.
– Что, люди часто впадали в летаргический сон? – недоверчиво спросил полковник. – Вроде бы это очень большая редкость…
– А там как раз таких случаев много было, – продолжал Молотов. – Может, это и не летаргус был… может, мертвые оживали, настоящие мертвые! Дважды это произошло на глазах у врачей. Один с ума сошел прямо там. Другой свалился с сердечным приступом. Это как раз был мой отец. А третий врач, совсем молодой, помер от ужаса, но ожил, когда каталку с ним поставили в том самом углу. Это увидела лифтерша – и тоже со страху скончалась. В лифте двое суток пролежала – с тех пор туда никто не решался заходить. Так лифт и стоял без пользы, пока вовсе не заржавел и не перестал работать. Потом комиссия какая-то приехала из Москвы – ну, и закрыли больницу. Этот оживший молодой врач пытался бороться, чтобы больницу оставили. Но напрасно. И ее закрыли, и весь народ оттуда разбежался, и из деревни все уехали, и станции не стало.
– Любопытно, – протянул полковник. – Ну ладно, Михаил, спасибо, что позвонил. Пока!
– Погоди-ка! – вдруг воскликнул Сапожников. – Погоди, Михаил. А твой отец не называл фамилию этого как бы ожившего врача, который не хотел, чтобы закрывали больницу?
– Нет, но я могу позвонить и узнать. Может, папа еще помнит.
– Действуй, – сказал полковник.
Через несколько минут снова раздался звонок и голос Молотова:
– Вспомнил отец его фамилию! Доктор Краев его звали. Доктор Краев!
Голос раздался на весь салон, потому что громкая связь оставалась включенной.
Молотов еще что-то говорил, но тут связь прервалась.
Сапожников снова положил телефон полковника под ветровое стекло.
Оба молчали.
Сапожников крепче стиснул футляр с контейнером, в котором находилось человеческое сердце.
Покосился на полковника. Тот в это мгновение тоже повернул голову.