– Нет, у нас только английский, – сообщила Малинка. – Но у меня мама в педагогическом университете работает и как раз старославянский преподает. Мы вообще-то в Нижнем живем, а в Суроватихе лето проводим, у нас здесь дача. Старославянский я, конечно, не учила, это же ужас что такое, у меня уши в трубочку сворачивались, когда мама что-нибудь вслух читала, но сейчас почему-то некоторые слова легко понимаю. Может, они у меня в памяти отложились, а от удара головой вспомнились? Может, у меня вообще прорезались необыкновенные лингвистические способности? Такое бывает, я видела одну передачу… Жаль только, что не по английскому эти способности прорезались. У меня столько трояков!
– У меня тоже, – утешил Серега, но не стал уточнять, что английский у них в школе второй иностранный, а по основному языку, французскому, у него только пятерки. – Но это очень здорово, что у тебя именно старославянский прорезался. Иначе бы мы тут оба бекали-мекали. А теперь ты будешь переводчиком.
– Буду, – согласилась Малинка. – Только переводчик раньше назывался «толмач». От слова «толма» – так. Понимаешь? Переводчик говорил так, чтобы его все понимали.
– Мать честная! – вздохнул кто-то рядом. – О чем же это вы лопочете, чада?! По-аглицки они обучаются, по-франкски… Изобилен белый свет чудесами, воистину так!
Это вздыхал монах, про которого ребята совсем забыли.
– Извините, – смиренно пробормотала Малинка, – это правда, мы заболтались. Вы говорили, будто чувствуете, кто умер, а кто нет. Расскажите хоть один случай, пожалуйста! Это ведь необыкновенно интересно!
«Вот подлиза хитрая!» – чуть не ляпнул Серега.
– Ох, лиса подхибная! – проворчал монах.
– Ничуть я не льстивая! – возмутилась Малинка. – Я правду говорю!
– Так и быть, поведаю одну историю, – смилостивился монах. – Помню, одна баба чреватая разродиться не смогла, да и померла. Схоронить порешили. А муж зело по ней убивался, даже руки на себя хотел наложить с горя. Легко ли: любимой жены лишиться и чадушки долгожданного враз!
Монах по-прежнему сыпал непонятными словами, но Малинка оказалась отличным синхронным толмачом, и Серега все понимал.
– Я говорю: не спеши, подожди! Чую: и она жива, и чадо живо. Вижу: душа ее у изголовья стоит и горькими слезами заливается. Однако ни муж, ни прочая родня мне не поверили. Снесли бабу на погост, зарыли. А я покоя не знал. Спать не мог…
И не выдержал: пошел в ночь после похорон на погост, где бедняжку схоронили. Глядь – а земля словно дышит!
Схватил какую-то палку, начал ковырять землю. И вдруг прибежал муж ее – у него тоже ретивое изнылось. Он догадался заступ прихватить.
Начали вдвоем копать что было сил. Отрыли гроб, сорвали крышку – мать честная! Баба-то родила в гробу! Ребенок живой, а сама она бездыханная лежит.
Ой, как завыл, как зарыдал ее муж!.. Понял, что зря меня не послушал, жену живую похоронил. А теперь она для него словно бы второй раз умерла. Кричит: «Любушка моя ненаглядная! Воротись! Не покидай!»
У монаха прервался голос, а Малинка громко всхлипнула.
У Сереги вдруг сдавило горло.
– Ну, разозлился я, – продолжал монах, – и кричу душе: «А ну, воротись! Не можешь ты мужика и дитятко обездолить! Довольно нагулялась – поди-ка домой!» И в ту же минуту бабенка эта ожила! Глаза открыла, вздохнула… Мужик схватил ребенка, подал жене. Младенчик зачмокал, родители слезы умиленные льют…
А я оглянулся, вижу – вокруг нас на погосте чуть не вся деревня собралась, и братия монастырская, и настоятель с ними… Той ночью он меня и проклял.
– Как проклял?! – в один голос воскликнули Серега и Малинка. И тут же она вдруг взвизгнула:
– Отдай мою ногу!
* * *
– Хотя запросто может быть, что это полная ерундятина, – бодрясь, сказал полковник Грушин.
Сапожников ничего не ответил, только кивнул.
Некоторое время так и ехали – молча.
Город закончился. Вот промелькнул столб с перечеркнутым красной линией названием.
Теперь нужно было сворачивать с шоссе на боковую дорогу, идущую параллельно железной, и там искать перекресток, где доктор Краев ждет сердце своего отца.
– Останови-ка, товарищ полковник, – сказал Николай Ильич.
– А что такое? – насторожился тот.
– Ну что-что – выйти надо на минуточку, – буркнул Сапожников. – Не понимаешь, что ли?
«Рено» остановился, Сапожников вышел, сделал несколько шагов назад, встал на обочине спиной к машине.
Полковник посмотрел на контейнер, оставшийся на переднем сиденье, и вздохнул.
– Этого не может быть, – сказал он с нажимом, убеждая сам себя. – Не может!
Сапожников вернулся, машина тронулась.
– Что-то стучит, – пробормотал Николай Ильич спустя несколько минут. – Ты слышишь?
– Багажник открылся, – определил полковник. – С чего бы?
– Ты разве не знаешь? – буркнул Сапожников. – Замок на багажнике – слабое место всех «Рено». Я свой два раза менял. Закрой скорей, а то нервы измотало.
Полковник вышел, захлопнул багажник… и в это же самое мгновение автомобиль стремительно помчался вперед.
– Коля! – крикнул он изумленно. – Ты с ума сошел?!
Но вопросы задавать было уже некому и ждать ответа тоже не от кого.
Итак, Сапожников все же решил выполнить хотя бы одно условие доктора Краева – приехать одному.
Теперь Грушину придется возвращаться пешком. У него нет ни машины, ни телефона, который так и остался под ветровым стеклом.
– Вот гад! – выдохнул полковник бессильно. – Только вернись – выгоню вон со службы!
Он выругался и, сделав несколько шагов к городу, обернулся в ту сторону, куда умчался Сапожников.
– Ты только вернись, Николай! – пробормотал полковник умоляюще. – Очень тебя прошу…
* * *
Серега оглянулся – и обнаружил, что за время, пока они болтали, обитатели больничного коридора подползли совсем близко. Один из них оказался рядом с Малинкой и цапнул ее за ногу.
– Цыть! – взревел монах, взмахнул рукой – и всех размело по их прежним местам.
Он пристально посмотрел на Малинку:
– Ты их видишь?
– Ну да, – кивнула она.
Он недоверчиво покачал головой:
– Но ведь полночь еще не пробило… Чудно!
– Как же я могу их не видеть? – продолжала Малинка. – Какие-то замороченные все, бледные… Больные, что ли? Ты тоже видишь, Серега?
Серега кивнул и спросил:
– А откуда ты знаешь, как меня зовут?
Малинка растерянно моргнула:
– Но ты же сам сказал, что тебя зовут Серега Сапожников… Николаевич!
– Это я Валентину сказал, а ты слышала! – догадался Серега. – Лежала как мертвая, а слышала!
– Лежала как мертвая, а на самом деле была живая! – радостно объявила Малинка.
«Нет, это монах тебя оживил!» – Серега хотел восстановить справедливость, но промолчал, чтобы не напугать девочку.
Кому приятно знать, что он воскресший покойник?! Как бы Малинка не начала себя оплакивать!
– Живая-то живая, – сказал монах, – а на тот свет уже собиралась. Я твою душу удержал. Но это уже дело прошлое. А сейчас вам пора уходить отсюда. Не то…
– И правда, пошли скорей, – перебила Малинка, спрыгивая с каталки. – Мне давно пора вернуться. К маме должен был один человек приехать, я вышла его встретить – а тут эта «Скорая»… Мама, наверное, меня сто раз потеряла. А телефон я дома оставила. Мамочка там с ума сходит, бедная… Ой, да ведь уже совсем темно! Как же я дорогу найду?
– Утром отыщешь свою матушку, – сказал монах. – Если в ночи не заплутаешь.
Малинка покачнулась и схватилась за Серегу. Пальцы у нее стали такие же ледяные, как у монаха.
«Здорово она перепугалась!» – догадался Серега, и у него немного полегчало на душе.
Честно признаться, его здорово напрягало, что Малинка такая бесстрашная. Да еще рогатка у нее в кармане!.. В той самой книжке, где Серега вычитал, как Зевс родил Афину Палладу из головы, рассказывалось, что в древние времена жили амазонки – такие женщины-воительницы, которые были храбрее и сильнее многих мужчин.
Наверное, думал Серега, читая ту книгу, амазонки с детства были жуткие уродины, на них мальчишки смотреть не хотели, вот они и разозлились – и решили доказать, что самые крутые.
Но Малинка-то хорошенькая! Ей совсем не нужно быть амазонкой! Она должна быть просто девчонкой, которую охота защищать.
Папа всегда говорил, что сила женщины – в ее слабости. Это тоже такая народная мудрость.
Серега осторожно сжал холодные Малинкины пальцы и спокойно сказал:
– Не бойся. Он хочет нам помочь. Давай делать то, что он говорит, и все будет хорошо.
– Верно речешь, наследок, – кивнул монах. – Идите за мной, чада! По пути вам все поведаю.
Ребята послушно перебрались через поваленные кирпичи в темный провал стены.
Серега оглянулся. Коридорные обитатели снова начали сползаться со всех сторон. Их бело-зеленоватые глаза сверкали все ярче. И такой злобой веяло от них…
Серега передернул плечами: его даже зазнобило.
– Может, каталкой отверстие загородить? – предложил он.
– Каталка их не удержит, – ответил монах. – Но пока не пробило полночь, они вам вреда не причинят.
«Почему полночь? – подумал Серега. – Полночь, как говорится, время мертвецов и привидений. Но они ведь все живые! Больные, странные – но живые! Я их вижу, Малинка видит… Наверное, это все же психушка. И в полночь местные пациенты окончательно съезжают с катушек!»
Объяснение, сказать по правде, было так себе. Хиленькое такое объясненьице…
Но Сереге не больно-то хотелось обо всем этом размышлять. Довольно страшно было – размышлять о том, что тут происходит!
– Что-то я не видел тут часов, – буркнул он, – как они узнают, пробило полночь или еще нет?
– Где бы мы ни были, мы всегда услышим, как бьет полночь, ибо с ней наступает наш час! – сказал монах, и у Сереги от этих слов снова мороз по коже прошел. – Идите, идите, не медлите!
Он проскользнул в дверь.
Следом протиснулись ребята – и Серега даже ахнул, потому что в этой узкой тесной комнатушке без окон оказалось пять углов!
Два самых обыкновенных, прямых, а один острый. В этом углу валялись ржавые цепи и кандалы.
Монах посмотрел в этот угол с ненавистью, и Серега сообразил, что цепи и кандалы совсем недавно были на руках и ногах этого странного человека.
Но цепи и кандалы проржавели и истончились до дыр! Сколько же лет… или столетий? – он здесь провел?
Да кто угодно уже умер бы! Почему он жив?!
Или… он не жив? Или все здесь не живы? Серега все же умер в купе, Малинка погибла на дороге?.. А все происходящее и эти разговоры про возвращение душ – их посмертный бред? И они уже на том свете? И Серега никогда не увидит родителей, а Малинка – свою маму?!
– Погоди, – сказал вдруг монах, хотя ни Серега, ни Малинка никуда не шли, а стояли и озирались. И Серега снова поразился тому, что все отлично видит в непроглядной тьме.
Да и Малинка тоже все видела!
Каким образом?!
– Погодите-ка, – повторил монах. – Сначала мне вам кое-что дать в дорогу надо.
С этими словами монах подошел к небольшому сундуку, стоявшему в углу, поднял крышку и зачерпнул оттуда горсть чего-то тусклого, вроде плоских камешков каких-то, и велел:
– Подставляйте чпаги в портках, чада.
– Он говорит, карманы подставляйте, – перевела Малинка. – В джинсах.