В этих трудах ему сочувствовал – мы не можем сказать «содействовал» – его преданный агент и поверенный. Из комнаты в комнату засеменил Миклем за лэрдом, стараясь выразить столько же участия, сколько выказывает своему расстроенному хозяину домашний пес, с жалким видом заглядывая ему в лицо и тщетно пытаясь уверить, что он разделяет хозяйские огорчения, хотя не понимает ни причины их, ни глубины и вовсе не в силах облегчить их.
Наконец в среду, накануне назначенного дня, устроив кое‑что по своему вкусу и оставив в покое многое из того, что он охотно переделал бы, Моубрей сел обедать со своим верным соратником. Браня на чем свет стоит злосчастную затею и бормоча проклятия по адресу капризной старой девы, которая втянула его с сестрой в эти неприятности, напросившись в гости, он объявил, что теперь все остальное может идти к чертям, ибо он больше палец о палец не ударит, не зовись он Джоном Моубреем.
Осуществляя свое доблестное решение, он вместе со своим искушенным в законах советником принялся за обед. Они весьма быстро справились с поставленным на стол блюдом котлет и прикончили добрую половину бутылки старого портвейна в качестве растворителя к ним.
– Вот мы и сыты, – сказал Моубрей, – хоть и обошлись без всяких фрикасе.
– Набили брюхо, и ладно, – ответил стряпчий, утирая жир с подбородка, – а чем – овсянкой или похлебкой – все едино.
– Ломовая лошадь тоже так думает, – сказал Моубрей, – но леди и джентльмены придерживаются иного мнения, а мы должны равняться по другим.
– Тем хуже для них, Сент‑Ронан, да и для Шотландии тоже. Вот из‑за этих‑то чаепитий и прочих глупостей многим приходится у нас менять нобли на пенсы, а теплые родовые замки на наемные углы.
Молодой лэрд помолчал, потом наполнил свой стакан, подвинул бутылку своему старшему другу и вдруг спросил:
– Вы верите в счастье, Мик?
– В счастье? – повторил адвокат. – Не пойму вашего вопроса.
– А я верю в счастье, в то, что бывает счастье или несчастье в картах.
– Вот было бы для вас счастье, если бы вы их в руки не брали, – заметил его наперсник.
– Не о том речь, – сказал Моубрей. – Чему я дивлюсь, так это невезению, что более сотни лет преследует нас, несчастных лэрдов сент‑ронанских. Мы все идем под гору, и никак нам не подняться. Такого нестойкого, как выражается наш священник, рода еще свет не видывал. Когда‑то моим предкам принадлежало пол‑округи, а теперь и последние борозды из рук уходят.
– Уходят! – сказал стряпчий. – Да они по ветру летят! И этот замок вылетел бы вслед за всем остальным, если бы ваш дедушка не приколотил его накрепко, обратив в майорат.
– К черту этот майорат! – воскликнул Моубрей. – Хочешь сохранить поместье – делай его майоратом, да только пока оно того стоит. Прикрутить человека к такому бедному поместью, как Сент‑Ронан, все равно что держать лошадь на привязи посреди вересковой пустоши!
– Однако вы все‑таки учинили изрядную потраву, сдав участок из своего наследственного владения под дома у источника, – сказал Миклем. – Ведь вы тогда натянули привязь, пожалуй, чуть‑чуть больше, чем имели право.
– Разве я сделал это не по вашему совету? – возразил лэрд.
– Отрицать не стану, – ответил стряпчий. – Видно, я по своей простоте и добродушию начинаю баловать вас, Сент‑Ронан, словно старая бабка малое дитя.
– Вот‑вот, и подаете ребенку нож, чтоб он порезал себе пальцы, – подхватил любитель наслаждений. – Целы были бы эти акры, кабы не ваши проклятые советы.
– А вы еще ворчите, – сказал делец, – что у вас нет права пустить все имение по ветру, словно стаю диких уток над болотом! Да не вам бы говорить! Ведь поскольку вами совершено нарушение условия (как заявил, прочтя представленную мной докладную записку, и адвокат Уайзбихайнд), ваша сестра или муженек вашей сестры, если ей вздумается выйти замуж, может поднять дело и за две‑три судебных сессии оттягать у вас весь Сент‑Ронан.
– А вы еще ворчите, – сказал делец, – что у вас нет права пустить все имение по ветру, словно стаю диких уток над болотом! Да не вам бы говорить! Ведь поскольку вами совершено нарушение условия (как заявил, прочтя представленную мной докладную записку, и адвокат Уайзбихайнд), ваша сестра или муженек вашей сестры, если ей вздумается выйти замуж, может поднять дело и за две‑три судебных сессии оттягать у вас весь Сент‑Ронан.
– Моя сестра никогда не выйдет замуж, – сказал Джон Моубрей.
– Это легко сказать, – возразил стряпчий. – Да ведь мало ли что может помешать кораблю добраться до гавани. Будь известно что‑нибудь о правах вашей сестры на имение, многие богачи ничуть не посчитались бы с тем, что у нее не все дома.
– Послушайте‑ка, мистер Миклем, – сказал лэрд, – я был бы премного обязан вам, если бы вы говорили о мисс Моубрей с уважением, как того заслуживает моя сестра и дочь моего отца.
– Ну, не сердитесь, Сент‑Ронан, не сердитесь, – сказал муж закона. – Слова не в счет, важно только, чтобы тебя понимали, – разумеется, когда речь идет о деле. Вы сами знаете, мисс Клара не такая, как все.
Будь я на вашем месте – мой долг говорить с вами напрямик – будь я на вашем месте, я подал бы в палату лордов этакую просьбицу на рассмотрение и стал бы по закону curator oi своей сестры – ввиду «неспособности управлять своим имуществом».
– Миклем, вы настоящий… – начал Моубрей и оборвал на полуслове.
– Кто же я, мистер Моубрей? – спросил Миклем довольно строго. – Кто же я? Я хотел бы знать, кто я, по‑вашему?
– С вашего разрешения, вы очень хороший юрист, – ответил сент‑ронанский лэрд, который понимал, насколько он в руках у своего поверенного, и не посмел дать воли своему порыву. – Только я должен заявить вам, что, раньше чем предпринять против бедной Клары такие меры, как вы советуете, я лучше передам ей все имение, а сам до конца жизни определюсь в конюхи или форейторы.
– Знаете, Сент‑Ронан, – сказал муж закона, – если вам хочется сохранить старый дом, так надо идти другой дорогой, а не становиться форейтором или конюхом. И чего вы не вышли в адвокаты, как все добрые люди? У моего старого хозяина была латинская поговорочка: Rerum domio getemque togatam , a сие означало, по его словам, что всем лэрдам надо становиться адвокатами.
– А все адвокаты, кажется, становятся, нынче лэрдами, – ответил Моубрей.
– Они тысячами скупают наши акры и, по старой сказке, расплачиваются одними расписками в своевременном получении, как выражаются ваши ученые друзья, мистер Миклем.
– Ну вот и вы тоже скупали бы землю, – сказал адвокат.
– Да нет, – возразил лэрд, – я не того склада, такое ремесло не для меня. Я бы только зря извел кучу муки на свой рогатый парик да сносил с десяток бумазейных камзолов. По утрам я бы слонялся по колледжу и бездельничал в Аутер‑хаузе, вечерами же торчал в театре, а юриспруденцию изучал мало и не пошел бы дальше судьи по разбору дел о мелких долгах.
– Вы, может быть, и не разбогатели бы, да зато ничего не потеряли бы. Если бы вы не стали заправским юристом, так могли бы раздобыть себе место шерифа либо комиссара – из наследственных – и жили бы припеваючи. Не сделались бы богачом, так по крайней мере спасли бы то, что имеете.
– Так‑то оно так, – ответил Моубрей, – только тогда не представилось бы случая удвоить его. А мне это удалось бы, останься эта непостоянная шлюха Фортуна хоть на миг верна мне. Знаете, Мик, у меня за этот год бывало и по сто тысяч на руках, бывало и по пятьдесят, а теперь и вовсе ничего нет.