Жители крепости имеют право на попытку захвата жилья, если кормилец отсутствует.
Семья хозяина имеет право на самооборону.
Вернувшийся хозяин имеет право осуществить суд над нападавшими, как сочтет нужным.
Эти правила помогли ввести количество захватов в приемлемые рамки, да и потребность в жилье перестала стоять остро. Но все-таки, даже по прошествии многих лет, нападения не прекратились. Коменданты подумывали, чтоб отменить эти пункты в уставе, но так и не решились. Потому что это была традиция, родившаяся непосредственно в Многопущенске, а традиции надо уважать, иначе и жизни никакой не будет. Это во-первых. Во-вторых, оно как бы уравновешивало собою положение о том, что на жилье, где семья лишилась кормильца, никто нападать не будет. Отменишь одно — где гарантия, что не отменится и другое, эдак никого потом в патруль не выставишь.
Ну и вдобавок, как говорили некоторые учителя, — оно полезно. Иначе народ разленится, бдительность потеряет. А так сразу и молодежь бойцовские навыки приобретает, и жильцы постарше форму не теряют. Тренировка. (Кто-то из совсем старых учителей называл ее «криптия», но это слово не прижилось.) А то, что кое-кто пользуется этим обычаем, чтоб счеты между собой свести, — ничего не поделаешь. Издержки процесса. Так говорили учителя, вроде Мироныча, молодые их не шибко понимали, но обычай продолжали соблюдать.
Годные к патрульной службе покидали крепость не каждый день, а в ночной патруль выпадало идти где-то раз в месяц, ну, раз в двадцать дней. Одна бессонная ночь — невелика плата за спокойствие во все прочее время. Когда у младенцев зубки режутся, бабы меньше спят. Так что Ольга не жаловалась. Но и спать не ложилась. Семен — мужик справный, хозяйственный, живут они неплохо. А на язык бывает резок, может и рукам волю дать, потому кой у кого в крепости на него зуб. На самого напасть забоятся, а на семействе отыграться могут. Дозволено обычаем.
Семен это тоже понимал, и все делал, чтоб жена с детьми могли продержаться в случае чего. Дверь укрепил так, что не всякий таран возьмет. На лестнице протянул шнуры с колокольцами — чтоб услышали, если спят. И прочие подготовительные меры принял, прежде чем уйти. Не зря Ольга ценила такого мужа, ох, не зря.
— Шебаршат, — прошептала Маша. — Слышь, Степка, — на лестнице.
— Мыши, — авторитетно отозвался брат. — Если б кто еще, был бы звон.
От мышей и правда спасения не было. Кошек во время чумы повывели, думали, они эту чуму и разносят. А уцелевшие разбежались и одичали. А мышей и крыс черта с два повыведешь, никакая чума им нипочем.
— Говорю тебе, шебаршат…
Ольга готова была цыкнуть на детей — нашли время препираться, но не успела — услышала новый звук, помимо шуршания на лестнице. Скрежет железа. Аристовы переглянулись. Машка угадала — шнуры с колокольцами срезали, чтоб подобраться к двери втихую. Но сейчас не время было торжествовать победу в споре — эти умельцы теперь готовились вскрыть замок. Дверь была тяжелая, но вот если не ломать ее, а вскрыть… а такое можно сделать, только если домашние спят. Правильно сделала Ольга, что глаз не сомкнула.
— А ну отойди от двери! — крикнула она. — Кто сунется, живым не выйдет!
На лестничной площадке ругнулись, звякнула упавшая железка.
— Уткины, — определил Степан. — Всей кодлой пришли.
— А ты, Матвевна, не лайся, — ответили из-за двери. — Мужика твоего нет, ружья у тебя нет, пацан мал еще. Выметайся лучше сама, тогда не тронем никого.
— Ты войди сперва!
Она лихорадочно размышляла, что такого мог не поделить Семен с Петром Уткиным. Вроде всегда все у них мирно было. Баба у него, конечно, стерва еще та, но тоже вроде не ссорились. Дальнейшие размышления прервал удар железа о железо. Такой топор был предназначен для того, чтоб сносить башки мертвякам, но и дверь разнести им тоже можно было. Не сразу, конечно. Семен не зря постарался. Грохот наверняка разбудил соседей по дому, но помощи Ольга ни от кого не ждала. Вмешиваться в такие дела было не принято. В глубине квартиры заплакал Васька.
— Мань, утихомирь малого, — распорядилась Ольга. — Степан, самострел готовь.
— Уже, мам!
Огнестрельного оружия у них и вправду не было, оно в крепости все состояло на учете и выдавалось только патрульным и часовым. А вот все прочее… Умельцы в Многопущенске всегда имелись, а уж теперь, когда от этого зависела жизнь…
К сожалению, это касалось не только семейства Аристовых. Ольга с опозданием поняла, что старший Уткин лупил по двери топором, чтоб отвлечь внимание, лишь когда на лестничной площадке громыхнуло и с потолка посыпалась штукатурка. Степку, который, стоя перед дверью, целился из самострела, отбросило назад.
Мощности самодельной взрывчатки не хватило, чтобы разнести дверь начисто, но теперь она еле-еле держалась на петлях, и Уткин со своим топором мог снести ее запросто.
Ольга подскочила к сыну, убедилась, что тот не ранен, бросила: «ну-ка в сторону», разматывая шаль.
На поясе крепилось полдюжины хлопушек, которые ей оставил Семен. И когда покалеченная дверь с надсадным скрежетом ухнула внутрь, Ольга успела метнуть две гранаты, одну за другой. Если б дом был в том же состоянии, в каком был перед чумой, скорее всего, вылетели бы стекла, и неизвестно, выдержали бы стены. Но стены успели укрепить, а стекол не было давным-давно.
Темноту пронизали яркие вспышки, слишком короткие, чтоб можно было разобрать, было ли прямое попадание. Но следом за взрывом послышался отчаянный вопль, и заполыхало пламя. Даже если Ольга не попала, на ком-то из нападавших загорелась одежда. А по осеннему времени одежды на каждом наворочено много, полыхать будет вовсю.
Если б там было только семейство Уткиных, то Аристовы могли бы считать, что одержали победу. Потому что супружница Уткина и двое сыновей бросились сбивать огонь с кормильца и стаскивать с него ватник. Но, увы, нигде не было прописано, что штурмовать квартиру может только одна семья. Уткины шли в авангарде, к ним прибились еще друзья-приятели. Да еще соседи по дому высунулись, кто не боялся, на шум, и поперлись, чтоб побыстрей прекратить безобразие.
Рядом с Ольгой был только Степан. У Машки хватило соображения не соваться в драку, а быть при младшем, чтоб вылезти на карниз вместе с ним, если в квартиру прорвутся.
Уткин, высвобожденный из обгорелой одежды, темной кучкой скатился по лестнице, и старший из сыновей, Димон, здоровенный парень, в свои пятнадцать лет — крепче иных двадцатилетних, выхватил у отца из рук топор и бросился на Аристовых. На сей раз Степан успел поддержать мать, всадив Димону в плечо стрелу. Тот не упал, но взвыл от боли, и топором махать ему уж было несподручно. Это дало время матери семейства метнуть еще одну гранату.
— Ты что, совсем сдурела, баба! — это кто-то из соседушек вопил. — Лестницу же разнесешь, к мертвяковой матери, а там и дом рухнет…
— А мне что? — пока у нее были гранаты, Аристова могла взять над ними верх. — Я в своем праве!
— А наплевать! Не было такого уговора, чтоб в дому хлопушками швыряться. Топчи ее, народ!
Толпой они могли бы смести Ольгу, особенно если подхватить дверь и использовать ее вместо щита. Но прежде она могла бы изничтожить хоть одного противника. Это заставило нападавших чуть промедлить, и в этот промежуток кто-то услышал полузадушенный голос.
— Пошли все на хрен! Кто не уберется, всех порву и пожгу, никому мало не покажется! — За горячкой боя нападавшие не заметили, что близилось утро, и хозяин квартиры вернулся из патруля.
Семен стоял на лестнице с топором в одной руке и огнеметом в другой. Свои гранаты он израсходовал, а вот огнемет подобрал, Пелагее он все равно уж больше не понадобится. Остальные в его патруле уцелели, благодаря уловке старшого, а то обстоятельство, что мертвяки и булгары — или кто там это был — изничтожили друг друга, дало ему возможность вернуться в крепость пораньше.
Но жильцы были слишком разгорячены дракой и злы. Тем более что с огнеметом тут не один Аристов умел обращаться, и видно было — не заряжено оружие. Пелагея перед гибелью устроила сущий костер, и горючки не осталось.
— Молчал бы! Твоя баба совсем зарвалась, едва дом не сгубила! Кто там ближе, заткни его!
У соседушек и ломы нашлись, и заточки — все то, что добрые люди с собой на захват носят. Против топора, конечно, слабо это, только намахался Семен уже, устал. Скатились бы на него всей кучей, придавили, а Ольга могла по ним гранатой ударить, и кто его знает, что стало бы с домом, но тут пальнули в воздух, а стрелять могли лишь обличенные властью. Народ расступился, ожидая увидеть коменданта, но вошел Савелий Мироныч со своим старым верным обрезом.
— Вот, значит, Семен, куда у тебя хлопушки казенные уходят, — раздумчиво произнес он.
— Да я… я ж семейство защитить… опять же, они закон нарушили…
— Здесь все нарушили. Нельзя казенное оружие домой таскать. Нельзя нападать, когда хозяин дома. Это закон! Комендант с вами еще разберется, а пока — разойтись. Всем разойтись, сказано! А ты, Сеня, задержись.
Народ мгновенно унялся — приучен был. Жильцы, гомоня, расползлись по квартирам, нападавшие покинули строение, таща бесчувственного Уткина.
Аристов, не трухавший перед мертвяками и бандитами, без сил прислонился к стене. Мироныч был вправе его пристрелить. И бывало, стрелял, Семен это с юных лет помнил.
— Вот что, Сеня. По уставу расстрелять бы тебя должно, а семейство твое довольствия лишить. Но ты сегодня себя геройски показал, и комендант это оценил. Так что для первого раза тебя простят. Однако ж вы, Аристовы, своими силами лестницу отремонтируете, а тебе — патруль в джунгли без очереди.
— Так точно, Савелий Мироныч! — Семен отлепился от стены, побрел наверх. Слышался хруст битого кирпича и штукатурки под его тяжелыми шагами, всхлипывание Ольги и жалобное Степкино «Пап, прости… это все я… мы с Димоном из-за Нюшки Ивиной подрались, кто ж знал, что он»… затем стук — это бойкая Машка установила временный деревянный щит взамен разнесенной двери. И все стихло.
Брайнин вздохнул. Ночь прошла без разрушений и почти без жертв. Правда, по принесенным группой Аристова трофеям похоже, что обнаруженные ими разведчики были не булгарами, а заброшены из губернского центра на предмет проверки — не прячет ли Многопущенск рекрутов. Но так даже лучше. Все укладывается в план, который они приняли с Мальковым.
— Так что все уладится, — произнес он про себя. — Мы привыкли жить плохо, команданте, поэтому все будет хорошо…
2. Элитный поселок «Трепетное»
«Вот идет великий инквизитор Торквемада! Не просите его о жалости, не просите его о милосердии, не просите его о снисхождении! Вообще ни о чем у него не просите, все равно ни хрена не допроситесь!»
— Зинаида, откуда вы взяли эту гадость? — Анастасия Павловна решительно забрала пульт у старшего сына и выключила телеплеер.
— Но… — залепетала нянька, — оно стояло в разделе «Классика». И называется «Всемирная история»…
— Да как бы ни называлось! Вы должны соображать, что детям показываете! Какие-то девки, почти что голые, нехорошими словами выражаются… — Она вынула диск из гнезда.