— Если мы откажемся поставлять рекрутов, Костя, карателей сюда вряд ли пришлют. Себе дороже. Но вот поставки перекрыть могут.
— А я о чем тебе твержу? Как с них слупить эти поставки?
— Молодежь-то не так чтоб против служить. Я же в школе слышу их разговоры. Сказал бы, что это от патриотичного воспитания — да с чего мне тебе врать. Говорят, что у нас тут тоска зеленая, а в Бессарабии тепло, сытно, и девки ласковые, не то что наши. Погоди, дай досказать! С таким настроем они и здесь сложатся, не хуже, чем на Кавказе или где. Кто хочет уйти — пусть уходит, все одно — отрезанный ломоть. Но в центре об этом знать не обязательно. А обязательно им знать вот что. Мы, говоришь, приравнены к казачеству? Значит дело наше — нести пограничную службу. Что мы и делаем добросовестно который год. И пусть они не парят мозги, что здесь граница не настоящая. За Мусоркой — уже тайга, а там что угодно может водиться. Правда, бандитов мы повывели, а немирные туземцы сюда не доходят. Но мертвяки стаями набегают, с этим ничего не поделаешь. Губернатор привык за нами быть как за каменной стеной, потому как стаи до города не добираются. Ну а если какая прорвется ненароком?
Комендант впал в глубокую задумчивость.
— Вообще-то зима скоро… а перед ней чума всегда силу набирает. Самим бы отбиться…
— Вот, улавливаешь. Тут надо обмозговать, как это устроить… и как не затянуть, чтоб до того успеть, как из центра приедут. Тогда-то мы им свои условия и выкатим. А пока, как всегда, — день простоять да ночь продержаться. И все будет хорошо…
На КП караульные проверили по пропускам тех, кто покидал крепость.
Старший группы: Семен Аристов.
Группа: Федор Рябов, Пелагея Олисова, Александр Бряхимов. Направление — Мусорный лес.
Семен не соврал Миронычу насчет группы. По большому счету рассчитывать можно было на себя и на Федора. Рябов, конечно, мужик уже не молодой, но с опытом изрядным, единственную на группу винтовку не зря ему доверили. А вот Сашка — пацан еще совсем. Выход у него не первый, правда, а лучше бы был первый. Тогда мелкота осторожность соблюдает и старших слушается. А на третий-четвертый раз, если уцелеют, начинают думать, что им море по колено, тогда-то и жди беды.
Ну и Пелагея. Это мужикам нужно было дозор нести в обязательном порядке. Бабам — только добровольно. И немного таких доброволок находилось, у них полно своих отработок было — на огородах, в мастерских, а летом в поле. Но все ж некоторые вызывались, и таким Семен всегда относился с подозрением. С Пелагеей же случай вышел особо печальный. У нее муж невесть где подхватил заразу, и проявилось это прямо у него дома. В таких случаях обычно никто не выживает. Бабы — они ведь как? Ни за что не возьмут в толк, что зараженный — это уже не их любимый-дорогой, а мертвяк, хоть и выглядит как человек, и ходит. Одни, вместо того чтоб бежать, какие-то бабкины зелья пытаются применить, чтоб вылечить, другие голосят — мол, Петечка-Васечка, вспомни, родимый, это ж я, это наши детушки, — и так пока поздно не станет. А вот здесь не так вышло. Детишек-то он порвать успел, а самого мертвяка Пелагея завалила. Печку-буржуйку на него опрокинула и сожгла. Удивительно, как решилась, хорошо ведь жили. Только после этого у нее в голове что-то перемкнуло, и стала она проситься в патрули, охоты и облавы. Может, кому такое и без разницы, а Семену, когда он с ней был в одной смене, становилось как-то не по себе. Кто их знает, психованных. С огнеметом она, однако, обращаться научилась неплохо, ей огнемет и выдали.
А с Сашкой старшой поделился гранатами, выданными на складе. Себя тоже не обидел, и топор еще у Семена был, но это уж на крайний случай. Лучше всего мертвяков жечь, пока поближе не присунулись. И только если хлопушки кончились и горючка вышла, притормозить из винта. Убить пулей мертвяков сложно, а вот замедлить можно. Тогда и башку снести удастся. Все это Семен пытался втолковать малому, чтоб не геройствовал раньше времени со своим тесаком.
— Это я знаю, дядька Семен, — жизнерадостно отвечал тот, — этому нас в школе учили. А вот как, если топором или тесаком его завалишь, не заразиться?
— Это уж как бог на душу положит. Ты, главное, в рот после этого ничего не тяни, погоди, как вернетесь и тебя в больничке обработают. А так, может, и не придется нынче никого встретить…
Тут он не кривил душой. Вспышка активности пока не началась, особых бед ожидать не приходилось. А как позже, перед спячкой, мертвяки пойдут стаями, так против них не такие группы будут высылать, а числом не менее дюжины. Да и маршрут до Мусорки не сулил неожиданностей. Поэтому больше того, что ожидало впереди, Семен опасался событий, которые могли произойти в крепости, пока он будет в отсутствии. Как и всегда. Впрочем, он сумел подготовиться.
Пустошь, разделявшую лес и крепость, они пересекли, оставив за спиной огни на стенах. А вот в лесу предстояло продвигаться в темноте. Ни фонарей, ни факелов не брали. Хотя с мертвяками лучше всего бороться огнем, на огонь же эти твари и идут, чуют живое. Хоть доктора в больничке и говорили, что мертвяки чуять не могут — нечем, им не верили.
В прежние времена здесь пролегало несколько дорог, сейчас почти все они заросли, осталась только одна, связывавшая Многопущенск с центром. Без нее никак было не обойтись — грузы с провиантом и оружием иначе пройти не могли, собственным вертолетным парком губернский центр не располагал. Поэтому летом, помимо прочего, приходилось еще и дорогу расчищать. А сейчас в задачу дозорных входило дойти до трассы, проверить ее безопасность и вернуться. Безопасность не столько от мертвяков — тем не в лом и через чащу двинуться, — сколько от вражеских шпионов либо шаек дезертиров. Вступать ли в бой — старший группы должен был решать по обстановке.
Шли тихо, но уверенно. Маршруты вокруг крепости были изученные, здесь даже пацанов водили во время учебы, поэтому группа могла бы пройти здесь с завязанными глазами. Только, как Семен и предполагал, мелкий в пути не унимался. К мужикам приставать с разговорами опасался, выспрашивал Пелагею.
— Тетя Поль, а тетя Поль! А ты в джунглях была?
Ну, еще бы, ему интересно. Туда школьников, в отличие от Мусорки, учиться не водят. Только взрослых, и желательно таких, у кого уже дети есть. Чтоб успели свой долг исполнить, на случай, если заразятся.
— Была.
— А правда, говорят, там до сих пор Чумной поезд стоит? На котором зараза в город приехала.
Насчет Чумного поезда Семен слышал страшилку, когда сам был не старше Сашки. В самый разгар эпидемии. Говорили, будто чуму завезли сюда узкоглазые, которые ехали в старый город на заработки. Будто бы эпидемия началась в дороге, и когда открыли дверь вагона, оттуда поперли сплошь мертвяки. Правда это или нет, Семен знать не мог, мелкий был. Зато знал, что неправда то, что нынче в школе дети балакают — он от своих слышал. Будто бы стоит там на заржавелых путях то самый поезд, черный-пречерный, и весь забит скелетами. Мертвяки тогда людей тащили, а по поезду со всех сторон из огнеметов вдарили. Не, неправда это. Может, когда-то что и стояло, а только на памяти Семена все, что на развалинах вокзала можно было разобрать, в том числе и вагоны, разобрали и перетащили в Многопущенск, металл же нужен, а больше добывать его негде.
Пелагея только мотнула готовой, словно муху отгоняла, хотя какие сейчас мухи.
— Тетя Поль, а правду говорят…
Федор внезапно остановился, скинул винтовку с плеча. Семен сделал знак «стоять» и остальным. Если Рябов взялся за винтовку, вряд ли поблизости мертвяки. Тех бы Семен и сам услышал. Значит, либо зверье какое, либо вражьи засланцы. Булгарские сепаратисты, хоть и придавили их, все ж совершали набеги на верные императору селения. Оголодавшие дезертиры из полков, замирявших мордву и эрзян. А то и самые настоящие шпионы, с воздуха заброшенные. Семен таких не видал, но из центра передавали — ловят таких иногда по лесам.
Группа была наготове, даже Сашка заткнулся и под руку не лез.
Чужаки двигались тихо, сторожко, но патрульные привыкли к темноте, и Семен мог их разглядеть. Пятеро… нет, шестеро… Телогрейки хорошие, надо бы взять… не похоже, что дезертиры. Наверное, все-таки булгары. Бригада «Акбарс», а по-нормальному так «белая кошка». Вообще-то Семен тех булгар в деле не видал, он и кошек-то сто лет не видал. Но то, что не мирные туземцы, сразу видно. У них же ружья у всех, даже в крепости такой роскоши не позволено. Нет, вчетвером с одной винтовкой против этих не справиться. Затаиться и уходить спешно, чтоб успеть к своим…
В тот же миг он услышал, как хрустят ветки. Еще кто-то продирался сквозь лес.
Прошли те времена, когда мертвяки атаковали большими ордами. Возрожденная империя не зря кормила свою армию. Поскольку зараза вспыхивала то здесь, то там, мертвяки могли оказаться в окрестностях крепости в любое время. Заразился кто-то в деревне, прибить вовремя не успели, отогнали только, и вот бродят оголодавшие. Разве что перед зимой в стаи сбиваются… Оттого и говорят — осеннее обострение.
Будь оно все проклято. С самого начала этот патруль по сердцу не пришелся. Мало того, что бабу и мальчишку навязали, так теперь между мертвяками и булгарами оказались.
А ведь могло быть и наоборот. Очень даже могло.
Семен оглянулся на Пелагею. Одними губами произнес: «Ступай, шумни там». Она кивнула и скрылась в темноте.
Не могут, говорите, мертвяки, чуять? Но вот на шум они идут, на живой шум. А если подпалить тех булгар из огнемета, не обязательно убивать, а так, чтоб они стрелять начали, еще как набегут. Их выстрелы не пугают, боль им нипочем, мертвяки же.
Он сделал остальным знак затаиться и стал ждать.
Та же ночь, в крепости
— Мама, Васька уснул.
— Ну и пусть себе спит. Караулить — так от него толку пока нет.
Ольга Аристова, супруга ушедшего в патруль Семена, и старшие дети его, Степан и Машка, не будут спать в эту ночь. И не от тревоги за мужа и отца. Хотя из-за нее тоже. Но есть у них причина поважнее.
Семья из пяти человек занимала трехкомнатную квартиру. Могли бы занять и большую, места в крепости сейчас хватало. Но, во-первых, большую труднее было протопить, а это в период, когда о центральном отоплении стоило забыть, многое значило. А во-вторых… они и не спали из-за этого «во-вторых».
Все, кто сражались за крепость при набегах мертвяков и дезертиров, все уходившие в патруль могли не опасаться за своих близких, если они сложат головы в бою. Вдов и сирот крепость брала на довольствие, никто не мог посягать на их жилплощадь и пайки — за это следовало наказание вплоть до сметной казни. О нет, погибшие могли спокойно спать в земле сырой — или беспокойно бегать мертвяками, если заразятся. Но вот те, кто в патруле… это особь статья.
Давно, когда район только стал превращаться в крепость и стало ясно, что прежние законы рухнули, никакой прописки в природе не существует и платить за жилье не надо, стихийно пошло то, что ранее называлось «самозахват». Все, кого не устраивало их прежнее жилье, стремились занять побольше и получше. А так как желающих было много, количество же престижных квартир в таком районе, как Многопущенский, ограничено, это приводило к жестоким схваткам, уносившим жизни наиболее здоровых и боеспособных. Запретить самозахват было невозможно, приходилось его как-то регулировать. И тогдашнее руководство приняло следующее положение в уставе крепости.