Жил он один, хотя — грех жаловаться — приходили к нему бабы и ночь скоротать, и обиходить. Остаться же насовсем — боялись, ведун же. По-настоящему, как деревенские, Михаил хозяйство вести так и не научился, разве что огород развел. А прочее ему приносили — и яиц, и молока, и рыбы, а ежели кто на охоту ходил, и мяса перепадало. И на всех свадьбах и поминках ведуна угощали, сейчас вот тоже положено.
В избе у старосты Ефима Ильича собрались гости — от каждого двора пришли уважить. Народу в деревне было немного, но уж кто выжил, тот выжил. Когда старостиха с ведуном вошли, гости встали и чинно поклонились. Ведун же сделал поклон хозяину, потом подошел к люльке, над которой склонилась старостина дочка Евстолия. Родила она без мужа, но по нынешним временам с младенцем ее замуж возьмут охотнее — значит, годна рожать. Про здоровье младенца Михаил спрашивать не стал, чтоб не сглазить. Вместо этого вынул наузольник и стал наговаривать.
— Минуй раба божьего все лихорадки, и лихоманки, Иродовы дочки — огнея, озноба, гнетея, грудница, глухея, ломея, пухлея, желтея, корчея, глядея, сухотка, икотка, водяница, а пуще всего — навья мертвея. Прочь отсюда, ляд, анчутка, шишимора, некошный! Слово мое крепко!
Собравшиеся повздыхали с облегчением — теперь нечисть младенца не подменит, а Ефим Ильич поднес ведуну стакан бражки. Сам же принял от жены чашку подсоленной воды. Всем известно, что нечисть соли боится. Старик макнул палец в чашку, начертил крест на лбу внука и произнес:
— Нарекаю тебя Вахромеем!
В прежние времена Михаил бы поправил «Варфоломеем». Теперь не стал. Незачем идти поперек обычаев.
Затем Евстолия унесла младенца Вахрушу, и гости уселись за стол, где уже стояло угощенье. Однако вволю насладиться не пришлось. Вбежал Егорка, соседский парнишка, которого за молодостью лет в гости не позвали.
— Ефим Ильич, беда! За овином кто-то чужой бродит! Не отзывается, не шугается, не иначе нежить!
Гости повскакали из-за стола. Мертвяки не тревожили деревню с лета, и народ расслабился, оружие с собой не таскал. Конечно, в доме можно было найти топоры и ухваты, но винтовка имелась под рукою только у старосты. Но прежде чем схватиться за нее, старик поглядел на ведуна.
— Ну что, Михайла, не зря тебя сюда позвали…
Мысль его была понятна. Ведуна не зря приглашали. Его работа — нечисть гонять, так пусть и гоняет, а тут нашептывать над травками мало. Пока народ по домам ружьями и вилами вооружится, ведун должен нежитя отвадить. Не сумеет — хоть задержит.
Михаил мог отказаться. Или просто сбежать. Но что ждет его в таком случае? Сейчас не те времена, когда он сам доказывал селянам, что никакими такими особыми силами не обладает. Он годами пользовался уважением и благами, которые это уважение приносило. И что будет после того, как с нежитем управятся без него? Поднимут на вилы? Или просто выгонят из деревни.
— Что ж, тогда пойду я, — сказал он, накидывая тулуп.
Все могло быть не так страшно. Мальчишка мог с перепугу принять за нежитя бродягу или дезертира, что надеется поживиться объедками с деревенского праздника. А то бывало, что и медведей-шатунов за нежитей принимали, впрочем, неизвестно еще, кто опасней.
Он медленно двинулся к овину. Народ побежал по избам — вооружаться, Ефим остался на крыльце с винтовкой в руках, охранять своих домочадцев. Вперед обчества он не рвался. Не потому, что был труслив. Однако уж у него в дому был внучек новорожденный, а всем известно, что нежить любит младенцев воровать. Вот когда соберутся, тогда и пойдут убивать захожего всем миром. А что соберутся, никакого не может быть в том сомнения. Помедлят небось немного, подождут, прогонит ли ведун нежитя или нежить заест ведуна, а потом пойдут всей толпой.
Так и случилось. Но когда толпа, ощетинившаяся вилами, кольями, самодельными пиками, и ружьями, выменянными у дезертиров, повалила по улице, навстречу им из-за овина вывернул ведун.
Шел он запинаясь, с трудом. Но не потому что был ранен или оглушен. Просто ботинок с левой ноги у него был обут на правую, и наоборот (хорошие ботинки, армейские, от деда достались, сносу им нет). И тулуп свой он вывернул наизнанку.
— Успокойтесь, люди добрые, — сказал он. — Ушел нежить. Прогнал я его.
— Ой ли? — нахмурился Ефим.
— А поди проверь.
Гликерия всплеснула руками.
— Это как же ты сумел, болезный?
— Есть верный способ. Нечистая сила с виду бывает как человек, а все ж не человек. И распознать его можно так — у него одежда наизнанку и не так запахнута, и обувка не на тех ногах. Вот если точно так же сделать, он тебя за своего примет и уйдет. А если еще слова сказать заветные «шел, нашел, потерял», так он и вовсе побежит искать потерю.
Ефим продолжать смотреть на него с недоверием. Он и сам слышал нечто подобное от своей бабки, но…
— Так же леших гоняют, не нежитей!
— А нам что за разница? Леший, водяной, шишимора, нежить мертвячья…
Староста еще подумал — и опустил винтовку.
— И правда, — сказал он, — какая нам разница.
Владислав Выставной
Мой зомби
1
— Приведи мне зомби, — сказал Док.
Так и сказал: приведи. Живого. Если только их можно считать живыми. И вот я сижу под древней стеной и не знаю, что делать.
У меня в руках ППШ. Старый добрый пистолет-пулемет с барабанным магазином на 71 патрон. На Западе считают, что это от дикости мы извлекли на свет древние машинки. Чушь. Чистая прагматика: против зомби нет оружия лучше. Емкий магазин и высокое останавливающее действие пули — вот в чем тут дело. Схватки с этими тварями, как правило, внезапны и происходят на близких расстояниях, так что преимуществ у АК мало. Да и носить с собой запас пистолетных патронов куда легче, чем магазины «калашникова». Спору нет, пуля от «калаша» прошивает зомби насквозь. Да толку? Один знакомый иностранец, которого черт занес в наши широты, пялясь на мой ППШ, поинтересовался: а где, мол, ваши знаменитые Т-34? Оказывается, «за бугром» всерьез считают, что мы здесь рассекаем на таких раритетах. Им в голову не приходит, что, чем надрываться-стаскивать с постаментов гусеничных динозавров, проще залить любой горючей жидкости в бак самого обыкновенного Т-90 или, на худой конец, Т-72, которые местами стоят у нас до горизонта. В общем, полную чушь несут про русских. Как обычно: раньше — из-за идеологии, теперь — от недостатка информации.
Именно поэтому я пишу этот отчет. Я не мастер такого рода писанины, так что иногда мой отчет больше напоминает дневник. Слишком много субъективного, эмоций и прочего хлама. С другой стороны, как понять происходящее, не пропустив через себя?
…Пришлось отвлечься. Несколько зомби умудрились перелезть через стену. Я едва сумел их заметить: эти были в черных монашеских одеждах и попросту сливались с зимним небом. Наверное, оттого их медленное приближение заставило меня оцепенеть от ужаса. Может, я уже начинаю бредить наяву, но один из них, глядя на меня, перекрестился.
У меня сдали нервы. Док хотел живого зомби, но я не выдержал. Двоих положил там же. За одним пришлось погоняться: он норовил притаиться в завалах ржавого хлама, чтобы потом наброситься, когда этого меньше всего ждешь. Такая сообразительность у мертвяка мне не понравилась. Эти шустрые были из монахов, знавших местность на уровне рефлексов. Нельзя им давать возможность спрятаться. На всякий случай облил тела кислотой из канистры — бывали случаи, когда не помогала даже пуля в голову и расслабившегося стрелка убивала тварь с дыркой во лбу. Это все проклятая пожарная лестница с той стороны. Когда ее ставили, никто не думал, что дело обернется таким образом. Убрать ее мешают живые трупы, разгуливающие по соседству. Большинству из них, слава богу, не хватает ума последовать примеру самых сообразительных. Сам же я не хочу показывать им путь к пище.
Пока трупы дымятся и растворяются, я возвращаюсь к отчету. Это не моя идея — заполнять корявым почерком пожелтевшие страницы.
Это все Док.
Изначально моя задача — обеспечение безопасности работы научной группы. Все было очень серьезно: специальное задание правительства, неограниченные ресурсы, оружие, оборудование, транспорт, «зеленый свет» во все запретные зоны. Власть имущим отчего-то кажется, что специальным постановлением с большой печатью можно решить любую проблему.
Какая чушь. Все пошло не по плану. Нет ее больше, научной группы. Один Док остался да я. По уму надо было бросать все и сматываться из этих проклятых мест. Даже самый матерый охотник на зомби понимает: в одиночку или на пару здесь ловить нечего.
Но Док не из таких. Он из тех, кто считает, что в ответе за спасение мира. И все бы ничего, да только своей непробиваемой уверенностью он способен заразить всех вокруг. Как те самые зомби, через укус или заражение крови делающие из людей себе подобных. Вот и меня Док цапнул за какое-то место в душе, и теперь я бреду за ним с совершенно непонятной мне покорностью.
Мой Зомби — так я зову его. Док думает, что в шутку.
Вообще, с чувством юмора у меня все в порядке. По крайней мере было когда-то. Даже прозвище у меня забавное — Маус. Оно пришло со мной словно из прошлой жизни. Той самой, когда казалось, что самое страшное место на земле — это Чернобыльская Зона отчуждения, и хуже уже быть не может. Как мы заблуждались. В те светлые времена и зомби-то встретить можно было только далеко в глубине Периметра.
Теперь вся планета превратилась в одну огромную жуткую Зону.
2
Нас высадили ночью. Это после я узнал, что была ночь: здесь, посреди Белого моря солнце круглосуточно скребло горизонт, наливаясь кровавым волдырем, не прекращая размеренного движения по кругу. И солнце здесь было похоже на зомби.
Нам говорили: Соловецкие острова — самое безопасное место на планете. Именно потому здесь и устроили лабораторию по изучению этих тварей. Предполагалось, что зомби не смогут ни проникнуть на острова, ни бежать от изучающих их ученых.
Я думаю, те, кто прислал нас, больше боялись, что отсюда сбежим мы. Я понял это сразу, глядя на древние монастырские стены, изъеденные временем, покрытые клочьями лишайника. Вид этой крепости заставляет сердце сжиматься. Здесь все пропитано тюремным духом, ужасом, смертью. Этот остров по сути своей — тюрьма, словно сама природа создала это место для изгнания. Мрачные леса, торфяники, камни — все здесь перемешано с человеческими костями. Царская ссылка, советские концентрационные лагеря, а теперь и мы. Вся эта суровая северная красота ни на миг не дает усомниться: бежать отсюда некуда.
Но тогда никто ничего не понял. Команда была полна энтузиазма. Ученые всерьез верили, что смогут быстро разобраться с проблемой. С корабля активно сгружали оборудование — самое дорогое и современное, какое все еще можно найти. И еще — безликие контейнеры с материалом для научных экспериментов. С зомби. До Большого Соловецкого острова тогда еще не добралась эта двуногая смерть.
Мы привезли ее сами.
С первого дня в лаборатории закипела работа. Ученые работали на износ, практически круглосуточно, сменяя друг друга перед длинными лабораторными столами. Белые ночи, казалось, нарочно не давали спецам расслабиться ни на минуту.
Не знаю почему, но все это с самого начала казалось мне самообманом.
Уж я-то повидал зомби и знаю, что от них нет спасения. Никакая это не эпидемия, и не болезнь вовсе. Это проклятье. То ли последнее предупреждение, то ли приговор всему человечеству. Конечно, едва я заикнулся об этом Доку, он послал меня куда подальше вместе с моими «сталкерскими суевериями». Ну да, конечно. Суеверия. Только я знаю, что есть ситуации, когда единственным спасением остаются такие вот суеверия. Дальнейшие события только укрепили меня в моих убеждениях.
С самого начала у нас не сложилось с местными. До нас здесь всем заправляли монахи. Оно, наверное, и правильно: вся эта земля с древности была облагорожена ими, вырвана из холодных лап Белого моря. Мы были здесь чужаками. Но дело даже не в том. Странно говорить об этом, но послушники заявили нам прямо и недвусмысленно: вы, мол, сами того не зная, служите Сатане. Помнится, даже Док поначалу немного опешил. А потом начал оправдываться в том же стиле: мол, как же так, ведь мы, напротив, пытаемся победить болезнь, а стало быть, служим добру! Монахи лишь качали головами в своих черных шапках и твердили: как бы не так. Вы, мол, слепы и не видите, что сами потворствуете приближению Апокалипсиса.