— Теперь самое сложное. Надо определить, сколько кожи удалить, — сказал Майк.
С помощью большого зажима, вставленного под отслоенный участок кожи, он начал ее натягивать к уху. Когда кожа легла на место, но не слишком натянулась, Майк начал подрезать избыточные участки кожи, пока полностью не зашил тончайшими шелковыми черными нитками весь разрез, имеющий форму хоккейной клюшки. Сделав последний стежок, он взглянул на часы.
— Сорок минут, — сказал он, — Кардоза укладывается в двадцать пять.
— Когда проработаешь с его, тоже станешь таким быстрым, — успокоил его Петри.
— Может, другая сторона пойдет быстрее.
Со второй стороной лица он справился всего за тридцать минут, и, когда отошел от стола, с галереи послышались приглушенные возгласы одобрения наблюдавших за операцией студентов и свободного персонала.
— Теперь дадим ему примерно шесть недель, скажем, три на заживление разрезов и три на избавление от экхимозов, когда кожа примет нормальный вид, — сказал Майк и начал снимать перчатки, — и он будет выглядеть на десять лет моложе, а может, и больше.
— Это как раз будет соответствовать его характеру, — заметила медсестра-стажер, которая убирала инструменты. — В прошлом году я была на одном из его занятий, и если какой-либо девушке удавалось выйти из его приемной необщипанной, она могла считать, что ей повезло.
— Или не повезло, — продолжила тему вторая сестра. — Не секрет, что глубина этого «обследования» впрямую связана с уровнем оценки за прослушанный курс.
— Между прочим, мисс Скарлет, — спросил Петри первую студентку с выражением истинной невинности на лице, — а что вы получили?
— Я получила Б с плюсом, — призналась та и засмеялась, — но если бы я не боялась щекотки, могла бы получить А.
6
Майк отдал необходимые распоряжения для заполнения истории болезни пациента, принял душ и переоделся, перед тем как направиться в палату Жанет Берк. Виденный сон и проведенные за городом выходные заставили его на секунду задуматься, но когда он открыл дверь палаты, то нашел девушку сидящей на стуле у кровати с книгой в руках. Ее волосы были связаны на затылке ленточкой, и Майк с удовольствием заметил, что она была самой собой, а не тем саркастичным, циничным созданием со странным блеском в глазах. Ее же собственные глаза становились все более прекрасными по мере того, как припухлость лица, спрятанного под пластиковой маской, начала постепенно спадать.
— Я только что закончил операцию на лице нашего друга доктора Маккарти, — сообщил он ей.
— Я знаю. Он на нашем этаже. Доктор приходил вчера вечером и рассказывал, что сперва вы хотели нарастить его впалый подбородок за счет куска его носа.
— Он решил сохранить свой шнобель, поэтому мне пришлось взять фрагмент кости из другого места.
— Как тот, который вы вмонтировали над моей верхней челюстью.
— Примерно так. Как вам понравился доктор?
— Вчера вечером он вел себя вполне прилично. Он говорил в основном о Лин и объяснил, почему она была такая.
— Да? Что же он сказал?
— Он считает, что она была психопатом, рожденным без осознанных моральных устоев. Условия жизни в детстве усугубили это состояние. То, что он сказал, вполне совпадает с тем, что я уже сама знала по ее рассказам.
— Похоже, у нее не было шанса стать кем-либо еще, кроме того, кем она стала, — бунтарь без причины.
— О нет. У нее была причина. Она ненавидела всех, кто думал не так, как она.
— Но вы же не думали как она. Почему же бы считаете, что она вам доверяла?
— В некоторых вещах мы сходились.
Он посмотрел на нее настороженно:
— Например?
— Мои родители погибли, когда мне было только три года. Несмотря на то что дядя Джордж был ко мне очень добр, я все же не могу избавиться от какого-то чувства неприязни к ним за то, что они оставили меня одну. Повзрослев, я поняла, что это чувство необоснованно, но потребовалось много времени, чтобы избавиться от него, от чувства обиды на них и на весь мир за то, что я осталась сиротой и у меня не было родителей, как у других детей. По-моему, Лин даже и не старалась переступить через свою изначальную ненависть. Она всегда стремилась отомстить миру, делая свои взрывы все более разрушительными для всего живого.
— Вы рассказываете об этом в своей книге?
— Да.
— Вам когда-нибудь приходила в голову мысль, что она использовала вас как посредника? Она использовала вас, чтобы рассказать людям о себе так, как хотела бы себя представить в их глазах.
— Конечно, но это было сначала. — Этот вопрос, похоже, ее нисколько не обидел, что его весьма удивило. — Но по мере того как наши отношения крепли, особенно когда она была в тюрьме, мне кажется, она наконец поняла, что меня интересует в ней личность, а не какое-то животное, которому положено сидеть в клетке. После этого она стала доверять мне. Между прочим, когда мы увидим, насколько удачной была ваша операция на моем лице?
— Завтра утром, когда я сниму швы на пятый день после операции, ваше лицо будет все еще в черно-синих подтеках и немного опухшим, что, несомненно, исказит общую картину, но мы сможем получить общее представление о том, как близко вы подошли к идеальному образу женщины, который я смоделировал.
— Вашему идеалу или Праксителя?
— Думаю, что немножко от обоих. Многое, что вошло в мою модель восстановления вашего лица, было позаимствовано у художника, который, несомненно, был величайшим скульптором в истории. Но каждый раз, когда хирург делает такого рода пластические операции, мне кажется, что подсознательно он реконструирует ткани в соответствии со своим собственным представлением об идеале.
— Учитывая красоту созданной вами модели, это можно считать комплиментом.
— Это значит, что вы относитесь сейчас ко мне не так, как вечером в прошлую пятницу?
— Что вы имеете в виду?
— Когда вы увидели разные подписи на документах с согласием на операции, вы собирались подавать на меня в суд.
Она нахмурилась:
— Я помню, как смотрела на документы, как заметила различия подписей, но после этого я не помню даже, как вы ушли. По моему мнению, вы сделали мне одолжение, проведя вторую операцию. Мне никогда не доставляло удовольствия покупать подушечки в мой бюстгальтер.
— Вам больше не придется, — заверил он.
— Я и сама это чувствую, несмотря на повязки.
— Иногда мне кажется, что внутри вас существует два человека, — признался Майк. — Один — это тот, с кем я разговариваю сейчас, приветливая девушка, которая всем нравится. Другой — довольно крикливый и циничный, неприятный тип.
Она взглянула на него с тревогой:
— Вы хотите сказать, что у меня раздвоение личности? Однажды мне пришлось писать о таком случае.
— Профессор Маккарти говорит, что в какой-то степени это присутствует в каждом из нас.
— Я никогда не замечала за собой такого, и никто из моих друзей никогда мне об этом не говорил.
— Может быть, стоит спросить вашего дядю, когда он придет. Он знает вас лучше, чем я.
— Меня не прельщает перспектива объединять в себе двух человек. Особенно, если один из них грозит подать на вас в суд, когда вы спасли мою жизнь после катастрофы самолета.
7
Майк обещал Жанет снять некоторые швы, которые можно снимать на пятый день после операции. Он приехал в больницу утром и нашел девушку в состоянии глубокой озабоченности.
— Я не сомкнула глаз ночью, — произнесла она, когда пришел он и медсестра с тележкой для инструментов, — я боюсь, что швы разойдутся, и останется множество шрамов. Я видела такое у больного в Чикаго, которому делали подтяжку лица.
— Ничего такого не случится, — пообещал Майк и начал снимать повязку с небольших ран в уголках ее глаз.
Ранки прекрасно заживали. Аккуратно удалив нитки, он осторожно снял пластиковую маску и хлопковую подкладку, находившуюся под ней. Ослабив повязку на маленьком разрезе, который он сделал на самом кончике носа Жанет, чтобы вставить Г-образную кость, ставшую ее новой переносицей, Майк удалил два стежка и вернул повязку на прежнее место.
— Хотите посмотреть? — спросил он, приспосабливая небольшое зеркало в середине стола, укрепленного поперек постели.
— Вы не сняли швы с моего рта.
— Они абсорбируемые и отпадут через несколько дней.
— Да! И попадут ко мне в пищу?
— Они легко усваиваемые. Не беспокойтесь о них. — Она все еще не открывала глаза, и Майк добавил: — Вам все же следует посмотреть перед тем, как я наложу маску обратно. Ваше новое лицо прямо произведение искусства.
Жанет крепко ухватилась на его руку перед тем, как открыть глаза. Затем, когда изображение в зеркале прояснилось, ахнула от неожиданности, удовольствия и недоверия.
— Вы действительно сделали меня похожей на Афродиту из энциклопедии, — воскликнула она, — я была уверена, что вам это не удастся, учитывая то, в какое месиво было превращено мое лицо.
— Вы удовлетворены?
— О Майк, конечно! Я чувствую себя как Элиза из «Моей прекрасной леди».
— Я знаю, что вы станете петь: «Я танцевать хочу, я танцевать хочу…», верно?
— Даже больше этого. Несмотря на эхи..
— Экхимоз.
— …о котором вы меня предупреждали, я вижу, что мое новое лицо будет красивым, а не просто, как у Жанет до этого. А его необходимо опять закрывать?
— Да, примерно на неделю. Если вы опять обо что-нибудь ударитесь или упадете, то можете испортить всю мою тонкую работу, проделанную с вашим носом.
— Вы просто волшебник. Когда я первый раз пришла в сознание и увидела, насколько изуродована, мне не хотелось больше жить. Но сейчас…
— Перед вами целая новая жизнь первой красавицы. Вы задумывались над тем, что она будет собой представлять?
— Я мечтала быть прекрасной, о чем мечтают все девушки. Каждый раз, смотрясь в зеркало, я говорила себе, что эти мечты напрасны, но вы сделали их явью.
— Она сжала его руку. — Я надеюсь, вы выставите авиакомпании большой счет за эту работу. Она дорого стоит.
— Сейчас я лучше наложу маску обратно. Теперь, зная, что находится под ней, вы перестанете беспокоиться.
Майк работал, умело накладывая маленькие повязки на ранки в уголках ее глаз, которые, как он и обещал, приобрели немного восточный разрез. Затем он закрепил пластырем пластиковую маску на прежнее место, чтобы поддерживать ее скулы и четкий прямой профиль нового носа в нужном положении.
— Теперь присядьте на кровати и позвольте медсестре снять с вас рубашку, — сказал он, когда маска была зафиксирована, — мы проверим, так ли удачно обстоят дела со второй операцией, как с первой. Вы можете прикрыть грудь полотенцем правой рукой, когда мы снимем эластичные бинты.
— Зачем?
— Я достаточно консервативен и считаю, что женщина имеет право оставаться скромной, если пожелает, даже перед доктором.
Жанет Берк засмеялась:
— Да уж поистине консервативен, если учесть, какие купальники носят сейчас. Я уверена, вам также хочется увидеть результаты своей работы, как…
В этот момент спала последняя повязка и, поскольку сами заклеенные швы находились у нее под мышками, обновленные груди предстали во всей своей симметричной красоте. Никакие синяки или кровоподтеки не портили прелесть самой кожи, как это имело место на лице, и ее восторженный вздох удивления был для Майка лучшей наградой.