Детина-князь вдруг к матери припал и заговорил
жалобно:
– Мне есть хочется! Во сне я видел, ты кормила меня грудью. И я был сыт… Дай же я приложусь к сосцу твоему!
– Теперь я тебя стану вскармливать! – Аббай властной рукой одернул князя, а матери сказал: – А ты ступай. Да помни уговор: исполню второе желание – настанет черед платить вдругорядь. В третий же раз мне сам князь заплатит.
– Я помню, – подтвердила княгиня. – Не много ты берешь…
– Ну так ступай! К полнолунию детина твой станет мудрейшим из мудрейших, – пообещал Аббай. – Слышал я, бог Род избрал твое чрево, чтобы родить светоносного князя Руси. Ты родила, а далее уж моя забота. Душа и разум твоего сына – божий промысел. А бог избрал меня воспитывать из чада великого мужа. Не проявила бы ты упорства, зазывая меня в Терем, не видеть бы Руси светлейшего князя! Ступай и помни: ты всего лишь чрево.
Княгиня покорилась и пошла было прочь, но Святослав потянулся за ней:
– Матушка! Не оставляй меня. С тобой мне любо… Во сне ты холила, лелеяла, кормила…
– Теперь ты не младенец, а богатырь, – утешила его княгиня. – Посмотри на себя. А чародей Аббай – твой кормилец. Он тебя выкормит.
И затворивши руками уши, тотчас ушла.
Много дней не находила она места: все грезились перед очами глаза сына, его взгляд буйный и свирепый – знобкая тоска охватывала душу!
А. кормилец, исполненный самодовольства, лишь убеждал, что так и быть должно, что радетель блага для Руси не может слабым быть и мягким, покуда враг силен, хитер и коварен.
Вот-вот уж луна нальется спелым яблоком, а ума ничуть не прибыло у детины. Малый летами богатырь то с гиком в табуне коней косился по полям, то свистом молодецким и дубиной распугивал киевский люд, а то в безумной лихости начинал трясти дерева, иные с корнем вырывал да расшвыривал. Однажды на теремном дворе устроил поединок, созвав со всей Руси богатырей. С каждым бился на кулачках, тягался на кушаках и всех одолел! Иных поборол и успокоился, иных же до смерти задавил, ровно медведь. Не найдя равного себе, велел из клетки космача выпустить, и не с рогатиной вышел супротив него, не с копьем или засапожником – с голой рукой! И битый час, сойдясь со зверем, бился. Сам многажды ранен от него был и когтем, и зубом, однако заломал медведя! Задавил его до смерти руками и возвестил криком победу. От клика его в окнах терема слюда осыпалась, словно песок, в ушах же долго звон стоял…
А наутро покатилась по Киеву глухая молва, сбила народ в толпу великую; стянула к терему, и ропот, словно шалый ветер, ворвался в гридницу. Тут вбежал к матери Святослав, развеселился, как дитя.
– Что там за шум? И по какому праву народ собрался?
– По праву, мать! Се киевляне поднялись! Меня пытать идут!
Прибежал тиун, в очах пожар мечется.
– Беда, княгиня! Народ возмущен, тебя кличет! Бояре в голове!
– В сей час я их смирю! – закричал Святослав и потряс кулаками. – А киевлян велю в кнуты! Я – Великий князь!
Выступил он на гульбище – не волна морская внизу плещется – людская зыбь-пучина, и лица белы, как пена, вскипающая на волнах.
– Ты нам не князь! – кричали киевляне, посмотрев на Святослава. – Наш князь был чадом! Ратуйте, люди! Князя подменили!
– Я – князь! – гаркнул Святослав. – Вот ужо вас! Ступайте по домам, покуда не погнал.
– Пусть княгиня выйдет! Пусть она укажет! Мы чтим Ольгу, а тебя не знаем!
Княгиня вышла на гульбище и встала рядом с сыном. Мятежный гул разом оборвался, и пенный гребень на волне людской пропал – то киевляне поклонились. Пучина всколыхнулась и вынесла на берег речивого боярина – подручного Претича.
– Я первый присягнул малому князю! Мне и спрос держать! Ответь нам, княгиня, где твой сын Святослав – наш Великий князь?
– Святослав на такую речь зубами заскрипел и, пожалуй бы, на народ бросился, да мать положила руку на голову его.
– Это мой сын! Клянусь вам: сей муж – сын Игоря!
– Помилуй, матушка-княгиня! – вскричал Претич. – От рода нашему князю пятый год идет. Он суть дитя еще. А ныне нам не сон ли снится – детина перед нами! В усах и бороде! Вся Русь в великом смущении, молва идет – князя подменили!
– Напрасная молва, – урезонила княгиня. – Покуда спал князь – был чадом, а пробудился и на глазах возрос! Подмены не было!
Народ еще больше смешался, загудела толпа, всколыхнулась.
– Верить ли чуду? Верить-то верить, а вот бы проверить, испытать!
– Руками бы пощупать!
– Испытай! – велела княгиня подручному боярину. – Взойди сюда и посмотри! Да погаси молву и возмущение. Смысленному мужу не трудно постичь, кто перед ним: дитя на пятом году или взрослый муж.
– Позри! Позри! – взревела толпа. – Желаем знать!
Боярин поднялся на гульбище и подступил к Святославу. Угрюмый князь блеснул очами, но пересилил гнев.
– Ты мне присягал…
– Прости, князь, – повинился Претич. – Чудес на свете полно, я-то верю. Но должно мне рукой пощупать, кто ты есть. Ведь очи отвести можно, а руку не обманешь.
Подручный боярин свои пальцы всунул князю в рот, и стал щупать, как если бы на торгу возраст коня испытывал. Князь не сдержался и стиснул зубы на пальцах Претича – чуть только не откусил! Однако когда отпустил – Претич засмеялся.
– Ликуйте, люди! – показал уязвленные пальцы. – Зубы у нашего князя еще молочные! Знать, перед нами истинный князь! Это ему я присягал и мечом клялся.
И тут же поклонился князьям. Народ возликовал.
– Ужель и ты усомнился? – спросила княгиня Претича. – Слову моему не поверил?
– Не обессудь, княгиня! Не ради обиды – во имя истины. Ведь и пчелы свою матку стерегут да испытывают. Не поблюди, так самый лепый рок изрочится и извратится.
Ликующая зыбь всколыхнулась и, испуская радостные брызги, откатилась. Иная молва по рекам растеклась, на ручьи разбилась, и к исходу дня вся Русская земля твердила:
– Князь истинно великий! Молочный зуб не съел, а экий богатырь! И, сказывают, еще вырастет! Будет кому постоять за Русь!
Княгиня же по-прежнему пребывала в сомнениях. Вот уж полнолуние, чародей-кормилец не зовет, чтобы показать, какую душу вскормил, какой разум у сына выпестовал. Решилась она уж было идти к Аббаю и спрос учинить, да в самый последний день полнолуния явился тиун и поведал, что Великий князь в гриднице сейчас и просит княгиню к нему пожаловать на боярский совет.
Не веря своим ушам, княгиня спустилась в гридницу и здесь увидела сына: спокойный и мудрый муж восседал на золотом престоле, а слева и право от него – думные бояре. Неведомо для чего созвал совет Святослав, но, судя по озадаченным глазам и лицам печальным, думу здесь думали великоважную. Увидев мать, сын встал, поклонился ей, и бояре, как один, склонили головы. Не успела княгиня и слово молвить, как Святослав проводил ее к престолу, усадил и такую речь завел:
– Выслушай меня, матушка, неразумного. Одному мне сидеть на престоле и править покуда невозможно. Князья удельные твердят, что годами еще мал, почтенные старцы-бояре не ропщут, но опасаются еще, управлюсь ли без тебя, матушка. След нам с тобой править вместе, как ранее было замыслено. А как обвыкнуться вельможи и позрят – не отрок на престоле, не детина, но светлейший князь, – тогда уж волей твоей приму власть. Тебе ведь не свычно страной владеть, мир ладить между князьями, строптивых бояр укрощать. Слушаться-то будут, но до конца не примут, чтоб жена ими правила. И им не свычно. Да и послы из разных стран опричь престола кружат, и всяк норовит обмануть, урвать от Руси поболе, помене дать. Не уступишь, так грозиться примутся, оружием бряцать. Известное дело. Мне жаль тебя, матушка, да что же делать, коль рок такой! Потерпи уж. И батюшку жаль. Ведь сгинул от древлян, престол на твои плечи оставил. А престол и власть – не лавка с товаром.
– Добро, сын мой, – послушав его, радостно сказала княгиня. – Вместе так вместе.
– Коль ты согласна, так под свою десницу возьми, что тебе любо да что полегче, – предложил Великий князь. – А я, коль ты не против, приму заботу о делах ратных – на честь Руси довольно покушений. След бы показать нам, матушка, что есть кому за отчину постоять, что стольный град Киев, а на престоле светлейший род Руса. Почуют сильную десницу – со всех спесь слетит.
– Да уж возьми на себя, сын! – взволновалась от радости княгиня. – Где мне с воинством управиться? Не жене ведь рати водить и ратище чинить.
– Верно, матушка, и дань собирать тоже придется мне, – продолжал Святослав. – Иные земли по нескольку лет не платили. Мол, князя в Киеве нет, жене самой не поспеть, а можно и вовсе не давать. Казна поопустела, а надобно бы свою дружину укрепить. На Свенальда надежда плохая. Но принимать послов заморских и чинить договора нам хорошо бы вместе. Где ум мужа незряч, там женское сердце увидит.
– Добро, Великий князь! Добро!
– Ну, коли так, матушка, я рядом с тобою сяду, – князю принесли скамью. – А бояр я собрал, чтобы совет держать. Уж минул год, как дерзкие древляне убили отца моего. Ты им изрядно отомстила, да темные лесные племена не уразумели наказания. Князь их, Мал, по Русским землям молву пустил, что возжелал тебя, и будучи мужем твоим, Русью станет править. Неужто отдадим ему отчий престол?
– Не отдадим, Великий князь! – подхватила княгиня вдохновенно. – Не быть Малу в Киеве! Не быть ему моим мужем!
– Этот Мал нынче заговор чинит, – сообщил князь. – Сбил с толку северян, радимичей теперь прельщает. Простим древлян, они и нас убьют, поскольку беззаконные и творят беззаконие. Обо мне Мал так сказывал: “Покуда княжич мал и глуп, что захочу, то сотворю с ним”. Ужели простим, матушка? Обида эта не только мне, и не тебе обида – вся русская земля оскорблена!
Услышала княгиня в речах боль за отчую землю. Каждое слово, как било медное, будило страсть, уже притухшую, и поднимало ярость во вдовьем сердце. И благодарность к сыну! Не дитя, не отрок – зрелый муж, заступник-сокол на крыло поднялся, и теперь уж воронье не станет более кружить над головою и склевывать зерна на русских нивах. Святослав, видя радость матери, вдохновился.
– Послушай, матушка! Послушайте, бояре! Мне ведомо, кто наустил древлян! Кто их подвиг обезглавить Русь, кто посулил древлянам наш золотой престол! И кто Мала надоумил взять тебя в жены!
– И нам ведомо! – вразнобой заговорили сивобородые советники. – Тайные послы не единожды челом били еще отцу твоему, Игорю. Хазары! Они чинят беззаконие в наших землях. Они ищут у нас ходы и броды.
– Уймитесь, досточтимые! – оборвал тревожное гудение Великий князь. – Ищите супостата не за тридевять земель, а в хоромах своих. Изменники подле вас давно гнездо свили.
– Кто же они? Кто? – вскинулась княгиня, хотя знала, догадывалась, кого назовет князь.
– От кого не ждали вероломства! – с таящимся гневом сказал Святослав. – Тот, кто служил трем князьям. И всем уже тризну справил. Сам же здравствует поныне.
– Свенальд и сын его, Лют! – провозгласил боярин Претич.
– Давно я узрела этот сговор, – призналась княгиня. – Хоть Свенальд и клялся своим мечом – не верила ему. И опасаясь, что захватит Киев, пока мы на тризне, я услала его искать Люта с дружиной.
– А где же Лют? – заговорили бояре. – Почему уж год как о нем ничего не ведомо?
– Лют был мною отправлен на остов Ар в студеное море, – сообщила княгиня. – Поискать сокровища… Должно быть, сгинул, коли доселе не вернулся.