Явиделэтогомалого, эту скотину Степного
волка мухой в паутине, видел,какрешаетсяегосудьба,как
запуталсяон и как беззащитен, как приготовился впиться в него
паук, но как близка, кажется, и рука помощи. Я могбысказать
самыеумные и тонкие вещи о связях и причинах моего страданья,
моей душевной болезни, моего помешательства, моего невроза, эта
механика была мне ясна. Но нужны были не знанье, непониманье,
-- неихятакотчаянножаждал, -- а впечатления, решенье,
толчок и прыжок.
Хотя в те дни ожиданья я нисколько не сомневался, чтомоя
приятельница сдержит слово, в последний день я был все же очень
взволнован и неуверен; никогда в жизни я не ждал вечера с таким
нетерпеньем.Икакниневыносимыстановилисьнапряженье и
нетерпенье, они в то же времяоказывалинаменяудивительно
благотворноедействие:невообразимоотрадно и ново было мне,
разочарованному,давноуженичегонеждавшему,ничемуне
радовавшемуся,чудесноэтобыло--метатьсявесьденьв
тревоге, страхе и лихорадочном ожиданье,напередпредставлять
себе результаты вечера, бриться ради него и одеваться (с особой
тщательностью,новаярубашка, новый галстук, новые шнурки для
ботинок). Кем бы ни былаэтаумнаяитаинственнаядевушка,
какимбыобразомни вступила она в этот контакт со мной, для
меня это не имело значенья; она существовала, чудо случилось, я
еще раз нашел человека и нашел в себе новыйинтерескжизни!
Важнобылотолько,чтобыэто продолжалось, чтобы я предался
этому влечению, последовал за этой звездой.
Незабываем тот миг, когда я ее снова увидел!Ясиделза
маленькимстоликом старого, уютного ресторана, предварительно,
хотя в том не было нужды, заказанным мною по телефону, и изучал
меню, а в стакане сводойстоялидвепрекрасныеорхидеи54,
которыея купил для своей подруги. Ждать мне пришлось довольно
долго, но я был уверен, что она придет, и уже не волновался.И
вотонапришла,остановиласьу гардероба и поздоровалась со
мнойтольковнимательным,чутьиспытующимвзглядомсвоих
светло-серыхглаз. Я недоверчиво проследил, как держится с нею
официант. Нет, слава Богу, никакой фамильярности, нималейшего
несоблюдениядистанции, он был безупречно вежлив. И все же они
были знакомы, она называла его Эмиль.
Когдаяпреподнесейорхидеи,онаобрадоваласьи
засмеялась.
-- Этомилос твоей стороны, Гарри. Ты хотел сделать мне
подарок, -- так ведь? -- и не знал, чтовыбрать,неочень-то
знал,насколько ты, собственно, вправе дарить мне что-либо, не
обижусь ли я, вот ты и купил орхидеи, это всего лишьцветы,а
стоятвсе-таки дорого. Спасибо. Кстати, скажу тебе сразу: я не
хочу, чтобы ты делал мне подарки. Я живу на деньгимужчин,но
натвоиденьгияне хочу жить. Но как ты изменился! Тебя не
узнать. В тот раз у тебя был такой вид, словно тебя толькочто
вынулиизпетли,асейчасты уже почти человек.
Я живу на деньгимужчин,но
натвоиденьгияне хочу жить. Но как ты изменился! Тебя не
узнать. В тот раз у тебя был такой вид, словно тебя толькочто
вынулиизпетли,асейчасты уже почти человек. Кстати, ты
выполнил мой приказ?
-- Какой приказ?
-- Забыл? Я хочу спросить, умеешь ли тытеперьтанцевать
фокстрот.Тыговорил, что ничего так не желаешь, как получать
отменяприказы,чтослушатьсяменятебемилеевсего.
Вспоминаешь?
-- О да, и это остается в силе! Я говорил всерьез.
-- А танцевать все-таки еще не научился?
-- Разве можно так быстро, всего за несколько дней?
-- Конечно.Танцевать фокс можно выучиться за час, бостон
за два часа. Танго сложнее, но оно тебе и не нужно.
-- Атеперьмнепоранаконецузнатьтвоеимя.Она
поглядела на меня молча.
-- Может быть, ты его угадаешь. Мне было бы очень приятно,
если бытыего угадал. Ну-ка, посмотри на меня хорошенько! Ты
еще не заметил, что у меняиногдабываетмальчишескоелицо?
Например, сейчас?
Да,присмотревшисьтеперь к ее лицу, я согласился с ней,
это было мальчишеское лицо. И когда я минуту помедлил, это лицо
заговорило со мной и напомнило мне мое собственное отрочество и
тогдашнего друга -- того звали Герман.Накакое-томгновение
она совсем превратилась в этого Германа.
-- Еслибытыбыла мальчиком, -- сказал я удивленно, --
тебе следовало бы зваться Германом.
-- Ктознает,можетбыть,яиестьмальчик,только
переодетый, -- сказала она игриво.
-- Тебя зовут Гермина?55
Она,просияв,утвердительнокивнула головой, довольная,
что я угадал. Какразподалисуп,мыначалиесть,иона
развеселилась,как ребенок. Красивей и своеобразней всего, что
мне в ней нравилось и меня очаровывало, была эта ее способность
переходить совершенно внезапноотглубочайшейсерьезностик
забавнейшейвеселости, и наоборот, причем нисколько не меняясь
и не кривляясь, этим она походила на одаренного ребенка. Теперь
онавеселилась,дразниламеняфокстротом,дажераз-другой
толкнуламеняногой,горячохвалилаеду,заметила,что я
постарался получше одеться, но нашла еще множествонедостатков
в моей внешности.
В ходе нашей болтовни я спросил ее:
-- Как это у тебя получилось, что ты вдруг стала похожа на
мальчика и я угадал твое имя?
-- О,это все получилось у тебя самого. Как же ты, ученый
господин, не понимаешь, что я потому тебе нравлюсь и важнадля
тебя,чтоядлятебя как бы зеркало, что во мне есть что-то
такое, что отвечает тебе и тебя понимает? Вообще-то всемлюдям
надобыбытьдругдлядругатакими зеркалами, надо бы так
отвечать, так соответствовать друг другу, но такие чудаки,как
ты,--редкостьилегкосбиваютсянадругое:они,как
околдованные, ничегонемогутувидетьипрочестьвчужих
глазах,имнидочегонетдела.