Вообще-то она всегда считалась с
моим желанием, чтобы менянебеспокоилиинезамечали,но
сегодня,кажется,ивпрямьпрорваласьзавеса,рухнула
перегородкамеждумнойиокружающиммиром--"тетушка"
засмеялась и остановилась.
-- Ну, и гульнули же вы, господин Галлер, даже не ночевали
дома. Представляю себе, как вы устали!
-- Да,-- сказал я и тоже засмеялся, -- ночь сегодня была
довольно-таки бурная, и чтобы не нарушать стиля вашего дома,я
поспалвгостинице.Яоченьчтупокой и добропорядочность
вашего дома, иногда я кажусьсебевнемкаким-тоинородным
телом.
-- Не смейтесь, господин Галлер.
-- О, я смеюсь только над самим собой.
-- Вотэто-тоинехорошо. Вы не должны чувствовать себя
"инородным телом" в моем доме. Живите себе, как вам нравится, и
делайте,чтовамхочется.Уменябыломногоочень-очень
порядочныхжильцов,донельзяпорядочных,нониктонебыл
спокойнее и не мешал нам меньше, чем вы.Асейчас--хотите
чаю?
Янеустоял. Чай был мне подан в ее гостиной с красивыми
дедовскимипортретамиидедовскоймебелью,имынемного
поболтали.Незадаваяпрямыхвопросов, эта любезная женщина
узнала кое-что о моей жизни и моих мыслях, она слушаламеняс
тойсмесьювниманияи материнской невзыскательности, с какой
относятся умные женщины к чудачествам мужчин. Зашла речьиоб
ееплемяннике,ивсоседнейкомнатеонапоказала мне его
последнюю любительскуюподелку--радиоприемник.Воткакую
машину смастерил в свои свободные вечера этот прилежный молодой
человек,увлеченныйидеейбеспроволочностииблагоговеющий
перед богом техники, которому понадобилисьтысячилет,чтобы
открыть и весьма несовершенно представить то, что всегда знал и
чемумнее пользовался каждый мыслитель. Мы поговорили об этом,
иботетушканемногосклоннакнабожностиинепрочь
побеседоватьнарелигиозныетемы.Ясказалей,что
вездесущность всех сил и действий была отлично известна древним
индийцам, а техника довела довсеобщегосознаниялишьмалую
частьэтогофеномена,сконструировавдлянего, то есть для
звуковых волн, покаещечудовищнонесовершенныеприемники
передатчик.Самаяжесуть этого старого знания, нереальность
времени, до сих пор еще не замечена техникой,но,конечно,в
концеконцовонатожебудет"открыта"ипопадетвруки
деятельным инженерам. Откроют, и может быть, оченьскоро,что
наспостоянноокружаютнетолькотеперешние,сиюминутные
картины и события, -- подобнотомукакмузыкаизПарижаи
Берлина слышна теперь во Франкфурте или в Цюрихе, -- но что все
когда-либослучившеесяточнотакжерегистрируетсяи
наличествует и что в один прекрасный день мы, наверно, услышим,
с помощью или без помощи проволоки, со звуковымипомехамиили
безоных,какговорятцарьСоломониВальтерфондер
Фогельвайде53.
И все это,каксегоднязачаткирадио,будет
служитьлюдямлишь для того, чтобы убегать от себя и от своей
цели,спутываясьвсеболеегустойсетьюразвлеченийи
бесполезнойзанятости.Но все эти хорошо известные мне вещи я
говорилнетемпривычнымсвоимтоном,которыйполон
язвительногопрезренияквременииктехнике, а шутливо и
легко, и тетушка улыбалась, и мы просидели вместедобрыйчас,
попивали себе чай и были довольны.
Навечер вторника пригласил я эту красивую, замечательную
девушку из "Черного орла", и убить оставшееся время стоиломне
немалых усилий. А когда вторник наконец наступил, важность моих
отношенийснезнакомкойстала мне до страшного ясна. Я думал
только о ней, я ждал от нее всего, я готов был все принестией
в жертву, бросить к ее ногам, хотя отнюдь не был в нее влюблен.
Стоилолишьмне представить себе, что она нарушит или забудет
наш уговор, и я уже ясно видел, каковомнебудеттогда:мир
сновастанетпустым,потекутсерые,никчемныедни,опять
вернется весь этот ужас тишиныиомертвеньявокругменя,и
единственный выход из этого безмолвного ада -- бритва. А бритва
нискольконе стала милей мне за эти несколько дней, она пугала
меня ничуть не меньше, чем прежде. Вот это-то и было мерзко:я
испытывалглубокий,щемящийстрах,я боялся перерезать себе
горло, боялся умирания, противился ему с такой дикой,упрямой,
строптивойсилой,словнояздоровый человек, а моя жизнь --
рай. Я понимал свое состояние с полной,беспощаднойясностью,
понимал,чтонечтоиное,какневыносимыйраздормежду
неспособностьюжитьинеспособностьюумеретьделаетстоль
важнойдляменяэтумаленькую красивую плясунью из "Черного
орла". Онабылаокошечком,крошечнымсветлымотверстиемв
темнойпещере моего страха. Она была спасением, путем на волю.
Она должна была научить меняжитьилинаучитьумереть,она
должнабылакоснутьсясвоейтвердойи красивой рукой моего
окоченевшего сердца, чтобы оно либо расцвело, либорассыпалось
впрахот прикосновения жизни. Откуда взялись у нее эти силы,
откуда пришла к ней эта магия, по какимтаинственнымпричинам
возымелаонастольглубокоезначение для меня, об этом я не
думал, да и было это безразлично; мне совершенно не важнобыло
этознать.Никакоезнание,никакоепониманиедля меня уже
ничего не значило, ведь именно этимябылперекормлен,ив
том-тоибыладляменясамаяострая, самая унизительная и
позорная мука, что я так отчетливовидел,такявносознавал
своесостоянье.Явиделэтогомалого, эту скотину Степного
волка мухой в паутине, видел,какрешаетсяегосудьба,как
запуталсяон и как беззащитен, как приготовился впиться в него
паук, но как близка, кажется, и рука помощи. Я могбысказать
самыеумные и тонкие вещи о связях и причинах моего страданья,
моей душевной болезни, моего помешательства, моего невроза, эта
механика была мне ясна.