Он понял, что когда-нибудь умрет его мама. Смерть придет к нему и к ней
не из сказочного леса, где в полумраке стоят ели, - онапридетизэтого
воздуха, из жизни, из родных стен, и от нее нельзя спрятаться.
Он ощутил смерть с тойясностьюиглубиной,котораядоступналишь
маленьким детям давеликимфилософам,чьясиламыслиприближаетсяк
простоте и силе детского чувства.
От стульев с просиженными сиденьями, на которые были положеныфанерные
дощечки, от толстого платяного шкафа шел спокойный,добрыйзапах,такой
же, как от бабушкиных волос, платья. Теплая, обманно-спокойная ночь стояла
вокруг.
49
В это лето жизнь сошла с граней кубиков,скартинок,нарисованныхв
букварях. Он увидел, какой синевой горит черное крылоселезняисколько
веселой насмешливости в его улыбке и покрякивании. Белые черешнисветлели
среди листвы, и он влез по шершавому стволу и дотянулся доягоды,сорвал
ее. Он подошел к теленку, привязанному на пустыре, и протянул емукусочек
сахара, - окаменев от счастья, увидел милые глаза огромного младенца.
Рыжий Пынчик подошел к Давиду и, ослепительно картавя, предложил:
- Давай деррруться!
Евреи и украинцы в бабушкином дворе походилидругнадруга.Старуха
Партыньская заходила к бабушке и протяжно говорила:
- Чи вы чулы, Роза Нусиновна, Соня едетвКиев,опятьпомириласьс
мужем.
Бабушка, всплескивая руками, смеясь, отвечала:
- Ну, вы бачилы комедию.
ЭтотмирказалсяДавидумилей,лучше,чемулицаКирова,гдев
асфальтированном колодце гуляла с пуделем завитая, раскрашенная старуха по
фамилии Драко-Дракон,гдевозлепарадногопоутрамстоялавтомобиль
ЗИС-101, где соседка в пенсне, с папиросой в крашеных губахсбешенством
шептала над коммунальной газовой плитой: "Троцкистка, ты опять сдвинулас
конфорки мое кофе".
Мама его вела ночью с вокзала. Они прошли по освещенном лунойбулыжной
улицемимобелогокостела,гдевнишестоялхуденький,ростомс
двенадцатилетнего мальчика, склоненный, в терновомвенкеИисусХристос,
мимо педтехникума, где когда-то училась мама.
Через несколько дней, в пятницу вечером, Давид увидел, как старикишли
в синагогу в золотистой пыли, поднятой на пустыре босыми футболистами.
Пронзительная прелесть родилась из этогосоединенияукраинскиебелых
хат,скрипящихколодезныхжуравлейиветхихузоровнабело-черных
молитвенных одеждах, кружащих голову бездонной библейской стариной. Итут
же рядом "Кобзарь", Пушкин и Толстойучебникифизики,"Детскаяболезнь
"левизны"вкоммунизме",приехавшиесгражданскойвойнысыновья
сапожников и портных, тутжерядоминструкторарайкомов,склочникии
трибуны из райпрофсоветов, водители грузовиков, агенты уголовного розыска,
лекторы по марксизму.
Приехав к бабушке, Давид узнал, чтомамаегонесчастна.
Приехав к бабушке, Давид узнал, чтомамаегонесчастна.Первойему
сказала об этом толстая,стакимикраснымищеками,словноейвсегда
стыдно, тетя Рахиль:
- Бросить такую чудную женщину, как твое мать, чтоб вин уже не дождал.
А через день Давид уже знал, чтопапаегоушелкрусскойженщине,
которая старше его на восемь лет, что он зарабатывает в филармониидвес
половиной тысячи в месяц, что мама отказалась от алиментов и живеттолько
на то, что сама зарабатывает, - триста десять рублей в месяц.
Давид однажды показал бабушке кокон, хранившийся в спичечной коробке.
Но бабушка сказала:
- Фе, зачем тебе эта гадость, выкинь ее скоренько.
Два раза Давид ходил на товарную станцию, смотрел, как грузят ввагоны
быков, баранов, свиней. Он слышал,какбыкгромкозамычал,толион
жаловался, то ли просил жалости. Душа мальчика наполнилась ужасом, амимо
вагонов шли железнодорожные рабочие в оборванных, замасленных куртках и не
повернули утомленных, худых лиц в сторону кричащего быка.
Через неделюпослеприездаДавидабабушкинасоседкаДебора,жена
рабочего-слесаря с завода сельскохозяйственныхмашинЛазаряЯнкелевича,
родила первенца. В прошлом году Дебора поехала гостить к сестре вКодыму,
и ее во время грозы ударило молнией; ее откачивали, засыпали землей, и она
два часа лежала, как неживая, а этим летом родила ребенка. Пятнадцатьлет
она не имела детей. Об этом бабушка рассказала Давиду, добавила:
- Так говорят люди, но ей, кроме того, делали в прошлом году операцию.
И вот бабушка с Давидом зашли к соседям.
- Ну, Лузя, ну, Деба, - сказала бабушка, поглядев на двуногого зверька,
лежавшего в бельевой корзине. Она произнесла этисловакаким-тогрозным
голосом, точно предупреждая, чтобыотециматьникогданеотносились
легкомысленно к случившемуся чуду.
В маленьком домеужелезнойдорогижиластарухаСоркинасдвумя
сыновьями, глухонемыми парикмахерами. Ихбоялисьвсесоседи,истарая
Партыньская рассказывала Давиду:
- Воны тыхи, тыхи, докы не напьются. А як выпьють - кыдаютьсядругна
друга, пидхватят ножи и крычать, верещать, як кони!
Как-то бабушка послала с Давидом библиотекарше МусеБорисовнебаночку
сметаны... Комнатка унеебылакрошечная.Настолестояламаленькая
чашечка, к стене была прибита маленькая полочка, на нейстоялималенькие
книжки, а над кроваткой висела маленькая фотография.Нафотографиибыла
снята мама с Давидом, завернутым в пеленочку.КогдаДавидпосмотрелна
фотографию, Муся Борисовна покраснела и сказала:
- Мы с твоей мамой сидели на одной парте.
Он прочел ей вслух басню про стрекозу и муравья, аонапрочиталаему
тихим голосом начало стихотворения: "Плакала Саша, как лес вырубали..."
Утром двор гудел: у Соломона Слепого ночью украли шубу, зашитую на лето
и пересыпанную нафталином.
Когда бабушка узнала о пропаже шубы у Слепого, она сказала:
- Слава Богу, хоть чем-нибудь этого разбойника наказать.