Может быть, мыбез
калмыка обойдемся?
Он посмотрел на Новикова, потом на Неудобнова.
Неудобной проговорил:
- По-житейски все это верно, от сердца говоря, но ведь марксизм дал нам
другой подход к данному вопросу.
- Важно, как данный товарищ немцавоеватьбудет,-вотвчеммой
марксизм, - проговорил Новиков, - а где дед его Богу молился - в церкви, в
мечети... - он подумал и добавил: - Или в синагоге, мне все равно... Я так
считаю: самое главное на войне - стрелять.
- Вот-вот, именно, - весело проговорилГетманов.-Зачемженамв
танковом корпусе устраивать синагогу или какую-то там еще молельню? Все же
мы Россию защищаем, - он вдруг нахмурился и зло сказал:-Скажувампо
правде, хватит! Тошнит прямо! Во имя дружбынародоввсегдамыжертвуем
русскими людьми. Нацмен еле в азбукеразбирается,амыеговнаркомы
выдвигаем. А нашего Ивана, пусть он семи пядей волбу,сразупошапке,
уступай дорогу нацмену! Великий русский народ в нацменьшинство превратили.
Я за дружбу народов, но не за такую. Хватит!
Новиков подумал, посмотрел бумаги на столе, постучал по рюмке ногтеми
сказал:
- Я, что ли, зажимаю русскихлюдейизособыхсимпатийккалмыцкой
нации? - и, повернувшиськНеудобнову,проговорил:-Чтож,давайте
приказ, майора Сазонова врио начальника штаба второй бригады.
Гетманов негромко произнес:
- Отличный командир Сазонов.
И снова Новиков, научившийся бытьгрубым,властным,жестким,ощутил
свою неуверенность перед комиссаром... "Ладно, ладно, - подумал он, утешая
самого себя. - Я в политике не понимаю. Я пролетарский военспец. Наше дело
маленькое: немцев раскокать".
Но хоть он и посмеивался в душе над неучем в военномделеГетмановым,
неприятно было сознавать свою робость перед ним.
Этот человек с большой головой, со спутанными волосами,невысокий,но
широкоплечий,сбольшимживотом,оченьподвижный,громкоголосый,
смешливый, был неутомимо деятелен.
Хотя на фронте он никогда не был, в бригадах онемговорили:"Ох,и
боевой у нас комиссар!"
Онлюбилустраиватькрасноармейскиемитинги:речиегонравились,
говорил он просто, много шутил, употреблял иногдадовольно-такикрепкие,
грубые слова.
Ходил он с перевалочкой, обычно опираясь на палку, и еслизазевавшийся
танкистнеприветствовалего.Гетмановостанавливалсяпередними,
опираясь на знаменитую палку, снимал фуражку инизкокланялсянаподобие
деревенского деда.
Он был вспыльчив и не любил возражений; когда с ним спорили, он сопел и
хмурился, а однажды пришел в злость, замахнулся и в общем в некотором роде
наддалкулакомначальникаштабатяжелогополкакапитанаГубенкова,
человека упрямого и, как говорили о нем товарищи, "жутко принципиального".
Об упрямом капитане с осуждением говорил порученецГетманова:"Довел,
черт, нашего комиссара".
У Гетманова не было почтения к тем, кто видел тяжелые первые дни войны.
Как-то он сказал о любимце Новикова, командире первой бригады Макарове:
- Я из него вышибу философию сорок первого года!
Новиков промолчал, хотя онлюбилпоговоритьсМакаровыможутких,
чем-то влекущих первых днях войны.
В смелости, резкостисвоихсужденийГетманов,казалось,былпрямо
противоположен Неудобнову.
Но оба эти человека при всей своей несхожести были объединеныкакой-то
прочной общностью.
Новикову становилось тоскливо и от невыразительного,новнимательного
взгляда Неудобнова, от его овальных фраз, всегда неизменно спокойных слов.
А Гетманов, похохатывая, говорил:
- Нашесчастье,чтонемцымужикузагодопротивелибольше,чем
коммунисты за двадцать пять лет.
То вдруг усмехался:
- Чего уж, папаша наш любит, когда его называют гениальным.
Эта смелость не заражала собеседника, наоборот, поселяла тревогу.
До войны Гетманов руководил областью, выступал по вопросам производства
шамотного кирпича и организации научно-исследовательской работы вфилиале
угольного института, говоряиокачествевыпечкихлебанагородском
хлебозаводе, и о неверной повести "Голубые огни", напечатаннойвместном
альманахе, и о ремонте тракторного парка, ионизкомкачествехранения
товаров на базахоблторга,иобэпидемиикуринойчумынаколхозных
птицефермах.
Теперь он уверенно говорил о качестве горючего, о нормах износа моторов
и о тактике танкового боя, о взаимодействии пехоты,танковиартиллерии
при прорыве долговременнойобороныпротивника,отанкахнамарше,о
медицинском обслуживаниивбою,орадиошифре,овоинскойпсихологии
танкиста, о своеобразии отношений внутри каждого экипажа и экипажеймежду
собой, о первоочередном и капитальном ремонте, обэвакуациисполябоя
поврежденных машин.
Как-то Новиков и ГетмановвбатальонекапитанаФатоваостановились
возле машины, занявшей первое место на корпусных стрельбах.
Командир танка,отвечаянавопросыначальства,незаметнопроводил
ладонью по броне машины.
Гетманов спросил у танкиста, трудно ли ему было добиться первого места.
И тот, вдруг оживившись, сказал:
- Нет, чего же трудно. Уж очень я полюбил ее. Как приехал из деревнив
школу, увидел и сразу полюбил ее до невозможности.
- Любовь с первого взгляда, - сказал Гетманов ирассмеялся,ивего
снисходительном смехе было что-то осуждающеесмешнуюлюбовьпаренькак
машине.
Новиков почувствовал в эту минуту, что и он, Новиков, плох, ионведь
умеет по-глупому любить. Нообэтойспособностилюбитьпо-глупомуне
хотелось говорить с Гетмановым, и, когда тот, став серьезным, назидательно
сказал танкисту:
- Молодец, любовь к танку - великая сила. Поэтому ты и добилсяуспеха,
что полюбил свою машину, - Новиков насмешливо проговорил:
- А за что его, собственно, любить? Цель он крупная, поразить его легче
легкого, шумит, как дурной, сам себядемаскирует,иэкипажбалдеетот
шума.