- Вот про конец вы это очень точно заметили. Только конец этот с этого момента вам подконтролен уже не будет. Неужели не чувствуете, что именно вокруг нас что-то происходит? Неопределенность какая-то? Вокруг все примерно ясно в пределах погрешностей, а вот все, что касается этого телефона, мгновенно утрачивает предсказуемость?
Иван Александрович повернулся к Максиму спиной, засунул руки в карманы и пробурчал.
- Чувствую я, чувствую. В общем, такое дело: Дам тебе все, что могу, но только то, что есть под рукой. Документы тебе сделаем, оружие, деньги дам. Транспорт обеспечу. Группу поддержки устрою. Я слышал, что ты с Ибрагимом сошелся. Это хорошо. Вот с его группой и пойдешь. Старшего пока не знаю, кого к вам назначу – подумаю. А в Новосибирске, в Москве, сам решай уже свои проблемы. Мне туда не дотянуться. Идет?
- Вы все время говорите «Я», «мне», а как же «контора»? Она не при чем, что ли?
- Пока получается, что не при чем. План операции не утвердили, и неизвестно – утвердят ли. И не отдадут ли меня вообще под трибунал за мои с тобой выкрутасы. А времени терять никак нельзя. Сам говоришь : неопределенность. Я бы даже сказал – шаткое равновесие. Так что примерно вот так выходит. Ты на волю, я – дай Бог отставкой отделаться. Все то, что мы задумали у нас называется «превышение служебных полномочий связанное с неоправданным риском».
Он резко развернулся.
- Короче говоря – все как обычно: все получится – не накажут, облажаемся – лучше бы и на свет тогда не рождаться. Садись, Перст Божий, в машину, пора обратно ехать. На подготовку трое суток. Список адресов мне сейчас составишь, может быть хоть за три дня что-нибудь да найдем. – и уже садясь в машину, посмотрел на Максима в зеркало заднего вида и с чувством добавил, - Я тебе, засранец, еще припомню этот наш разговор – только вернись.
- На Камчатку – ни ногой. – твердо заявил засранец.
- Понимаете, Максим, ваша философия ущербна. – Иван Александрович снова перешел на «вы», - Вы этого пока не понимаете, но когда-нибудь поймете. И вам будет очень стыдно и противно. Надеюсь только, что вы это поймете до того как эта философия вас погубит. А чтобы вас уберечь, я заставлю вас одеть погоны. Это мое непременное условие, которое не подлежит обсуждению.
- Ну, не в спецназ же вы меня зачислите!
- Нет. Хотел бы, но права не имею. Вы у нас по образованию филолог? Вот и пойдете штатным переводчиком. Удачной карьеры.
Старшим по группе назначили майора Василия Коновальца, который был, как и большинство здесь, усат, плечист и мордат, но в отличие от коллег предпочитал штатское и демонстративно не пил ничего крепче сока. Первое, что попытался сделать Коновалец – наложить лапу на выданные полковником Максиму матценности – деньги, драгоценные монеты и камушки, «потом, когда понадобятся, под расписку и получишь». Максим ничего отдавать не собирался, о чем прямо майору и заявил. Тот позвонил куда-то, проконсультировался и как бумеранг вернулся к максимову порогу уже с тем аргументом, что Максим вообще – штатский, а им – не положено. Максим уже примеривался дать настырному майору в репу, но в этот момент приехал Иван Александрович, взял с Максима кучу подписок, заставил заполнить анкету с идиотскими вопросами типа «испытываете ли вы удовольствие при наблюдении за насилием» и выдал удостоверение сотрудника ФСБ и личное оружие. На вопрос про насилие Максим, косясь на майора, ответил «Да», а оружие и удостоверение взял. На этом вопросы с майором были временно разрешены.
Штатным оружием оказался стандартный ГШ-18 с бронебойными патронами - удобный, мощный, но громкий. Максим с Ибрагимом смотались в оружейку, проели плешь тамошнему каптенармусу и вымозжили у него бесшумный маленький пистолет «Вул». А ГШ – не отдали.
На следующий день Максим получил у того же каптенармуса положенный ему комплект обмундирования, в котором помимо всего прочего были погоны младшего лейтенанта, фуражка, повседневная форма и даже парадная. Все это Максим тут же попытался вернуть, объясняя, что это никогда ему не понадобится, но окошко перед ним просто захлопнули.
С формой Максиму помог разобраться, как всегда, Ибрагим. Он же настоял на том, что форму все же надо одеть, чтобы почувствовать себя, как он выразился, «на службе». Он был прав – Максим на службе себя не чувствовал. Максиму все это казалось такой уловкой, маленьким допустимым жульничеством, чтобы достигнуть своих целей. Когда под уговорами Ибрагима, Максим все же надел на себя форму и посмотрел в зеркало, он понял, что Александрыч, сука, все же его подловил: Из зеркала на Максима смотрел молодой человек в форме ничем не отличавшийся от Ибрагима и его товарищей. Вот в этом «неотличии» и было самое страшное. Единственное, что бросалось в глаза – отросшая недельная щетина, прямо конфликтующая с военной формой. «Я не знаю, кто ты, но я тебя побрею» вспомнил Максим старый анекдот, и под одобрительным взглядом Ибрагима побрился, вместе со щетиной полностью утратив остатки штатскости.
После бритья, он, пользуясь новым обликом и удостоверением, вышел из гостиницы и отправился в порт навестить Арчера и Дженнифер.
Арчер Максиму обрадовался. Заявил, что тому идет военная форма, сказал, что был уверен, что из Максима выйдет толк. Предлагал отметить. Пить Максим не захотел и спросил, где Дженнифер. Арчер, немного помявшись, рассказал, что Дженнифер была в ярости, узнав, что на ее катере провозили, что-то, о чем она не была поставлена в известность и, что разговаривать с Максимом она не хочет. Кроме того, их не выпускают из порта и выпустят ли вообще – неизвестно.
Максим произнеся дежурные соболезнования, собирался было тихо ретироваться, но Арчер не позволил. Он встал, подошел к Максиму и обнял его.
- Сделай так, чтобы я не пожалел.
Хлопнул по плечу и отвернулся.
Максим ничего обещать не стал – язык не повернулся. Просто развернулся и вышел. Но стало немного легче – дверь не закрылась.
Остаток дня Ибрагим потратил на то, чтобы научить Максима одеваться и пользоваться необходимым минимумом стандартного оборудования. Ибрагим не заумствовал, объяснял просто, толково. Максим старался отвечать взаимностью и слушал внимательно, не отвлекался.
- Вот это – наш стандартный автомат Невранова-Стечкина-Никонова образца 2047 года. Сокращенно НСН-147. В быту - «НевраСтеНик». Еще проще – «Шиза». Компактный, надежный. Использует патрон калибра 5,45.
Ибрагим взял в руки автомат и продемонстрировал.
- Построен по схеме булл-пап. Тяжелый откатный ствол, что дает возможность вести огонь очередями по два патрона без отдачи. Эффективная дальность стрельбы пятьсот метров. При переключении на режим автоматического огня лягается как лошадь.
Ибрагим хлопнул по автомату рукой.
- Но тебе его не дадут, так что можешь расслабиться.
- А почему?
- А ни к чему он тебе. В штурмы мы тебя все равно не пустим, ты там нам только мешаться под ногами будешь. Твое дело – быть рядом со мной, слушать, что я говорю и выполнять в точности. Но чтобы тебе не было обидно, решили дать тебе вот это. – Ибрагим показал на следующее оружие на столе. – И ты при деле, и дополнительный снайпер будет, и никому не помешаешь. Мне полковник Карякин рассказывал, что ты из Баррета 140 на расстоянии километра двух человек уложил?
- Было такое.
- Ну, вот тогда, это – твое.
И Ибрагим протянул Максиму нечто массивное, вороненое, с огромным глушителем вместо ствола.
- А что это?
- Это – винтовка бесшумная крупнокалиберная. ВБК-155 «Вздох». Тебе понравится. Тоже на булл-папе, тоже с откатывающимся стволом, как и Баррет, как и «Шиза». Калибр как у Баррета – 12,7 миллиметра, но патрон принципиально другой. Прошибает кирпичную стену, боковую броню БМП, лобовую БМД. Небронированную технику типа машин всяких – прошивает навылет. При этом абсолютно бесшумная. Угол отклонения – 0,7. Прицельная дальность – один километр. Винтовка – новая, абсолютно секретная. При опасности захвата ты обязан вставить в патронник вот этот патрон с красными кольцами и нажать на спуск.
- Бабахнет?
- Нет. В патроне термитная смесь. Винтовка просто расплавится и сгорит в течение двух-трех минут. Коновалец не хотел тебе ее давать, но я настоял. Все же опыт у тебя есть. Две мишени как ни как.
- Вообще-то первого я убивать не собирался. Случайно попал.
- А. – Ибрагим растерянно потоптался, а потом махнул рукой, - Все равно бери.
Когда дошли до стандартного парашюта П-10, выяснилось, что Максим никогда в жизни с парашютом не прыгал. Ибрагим хлопнул себя по лбу и убежал, оставив Максима на полчаса одного. Потом Ибрагим вернулся, неся в руках кучу каких- то ремней и заявил, что прыгать они будут в спарке, а потому у Максима при прыжке будет только одна обязанность – не дрыгать ногами и руками. Тут Максим заявил, что боится высоты, надеясь, что Ибрагим опять хлопнет себя по лбу, куда-нибудь сбегает и десантирование отменят, а устроят доставку, например, поездом, ну, или на худой конец – вертолетом. Не тут-то было. Ибрагим ободряюще похлопал Максима по плечу и сказал, что в первый раз все бояться, а если Максим будет дергаться, то он ему вколет лекарство. Если потребуется – прямо в воздухе.
- Буду блевать, - честно предупредил Максим.
- Да, блюй на здоровье. Только головой не верти.
- Знаешь, - задумчиво сказал Максим, - есть у меня подозрение, что это такое элемент моего квеста.
- В смысле?
- В смысле, что вот, к примеру, в русских сказках герою полагается износить семь пар железных сапог, истереть семь железных посохов и сгрызть сколько-то, я уже не помню, железных хлебов. А у меня так получается, что я постоянно блюю. Ну, просто постоянно. Наверное, в этом и есть смысл – я должен очень много наблевать.
Ибрагим задумался, поулыбался.
- Вообще-то ты в чем-то прав. Я первые два курса учебы постоянно блевал. То от усталости, то под дых кто заедет, то жрать всякую дрянь заставляли. Ты вот пробовал когда-нибудь живую лягушку сожрать? У нас такой зачет был.
Максим стиснул зубы и промолчал. Его уже мутило.
В день перед вылетом Максим в последний раз навестил каптенармуса, который выдал индивидуальный медальон с чипом и выгравированным именем, спросил о вероисповедании Максима, получив ответ, навесил на цепочку с медальоном православный крестик и сообщил, что на исповедь обращаться к капеллану службы поддержки майору Льву Исааковичу Брайнбергу, комната 7-б.
«Хрена вам, а не исповедь, тем более майору, тем более Брайнбергу» подумал Максим, вежливо поблагодарил и вышел.
В его комнате уже ждал Иван Александрович со стопкой листов исписанных от руки – зрелище в середине двадцать первого века не очень привычное.
- Начальство велело картриджи экономить. – увидев изумленный взгляд Максима, пояснил он.
«Интересно, что экономили чиновники, когда в ходу были гусиные перья? Гусей?» подумал Максим, а вслух сказал:
- Есть какие-то новости?
- Есть. – ответил Иван Александрович, и по его голосу Максим понял, что сейчас ему будет очень плохо.
- Какие? – сиплым голосом спросил он и закашлялся.
- Семью вашу мы по-прежнему найти не можем. Но пришли сведенья о вашем деде. Он обнаружен мертвым в своем доме в Подмосковье. Согласно протоколу участкового, он был убит двумя выстрелами в грудь предположительно из девятимиллиметрового пистолета. Вскрытие провести не удалось в связи с активностью местных банд мародеров. Его похоронили прямо во дворе.