«Во дворе. Могилы во дворе».
- Скажите, в его доме были детские игрушки?
- На видеопротоколе был виден очень дорогой детский музыкальный центр. Он был только что куплен и еще не распакован. Участковый сразу заметил его потому, что сам хотел купить такой же дочери, но не хватало денег. Очевидно, ваш дед очень любил свою правнучку. К сожалению, другие комнаты с видеокамерой не осматривались – началась перестрелка с бандой, в которой участковый был убит.
- Понятно. Спасибо.
- Ни, о вашей жене, ни о дочери, ни о родителях нет никаких вестей. Возможно, что они выехали куда-то все вместе, организованно.
- Возможно. Спасибо.
На Максима сразу навалилась усталость, и он присел на тумбу в коридоре. Иван Александрович грузно, по-медвежьему ступая, подошел, присел на корточки.
- Ты как, сынок?
- Нормально, спасибо.
- Что ты все заладил «спасибо» и «спасибо»? Может, помянем?
В руках Ивана Александровича оказалась симпатичная серебристая фляжечка с крохотной аккуратно гравированной стопочкой. Из Максима же как будто вытащили хребет. До этого момента он, не смотря на то, что убивал, видел множество трупов, его самого пытались убить, все еще считал смерть некой абстракцией, вещью, которая может приключиться скорее с ним, но никак не может коснуться дорогих ему людей. Ведь умри Максим, это было бы печально, но более или менее справедливо и возможно. Но как может быть, чтобы умирали, были убиты люди гораздо лучше, честнее, благороднее, чем он сам? Такие люди, которых Бог должен бы держать как на ладони? Просто запить смерть деда водкой, коньяком или что бы там ни было в этой фляжке, Максим не мог – не получалось.
- Нет. Спасибо.
Максим встал и, не попрощавшись, вышел.
Идти особо было некуда, до вылета оставалось еще пять часов, и Максим решил прогуляться в гостиничном парке. В парке быстро темнело. Максим сразу свернул с большой аллеи на маленькую, с нее на тропинку и скоро оказался возле разрушенной беседки. Когда-то, когда у беседки была крыша, она была похожа на грибок, под которым кругом стояли маленькие скамеечки. Крыша рухнула на бок и теперь, если смотреть со стороны крыши, конструкция напоминала щит и торчащий из-за него меч, а если посмотреть с обратной стороны, то центральный столб с поперечной балкой были похожи на огромный деревянный крест.
Максим взял одну скамеечку, оттащил ее немного в сторону, сел и стал смотреть на крест. Если смотреть вот так – сидя, то крест своим черным силуэтом как раз перечеркивал восходящую луну. Красиво.
- Красиво. Завхоз уже сколько времени покушается починить – я не даю.
Подошедший мужчина был полон, имел черную кудрявую бороду, густой бархатный голос и ярко выраженный еврейский нос.
- Лев Исаакович Брайнберг.
Мужчина протянул руку. Неопределенно так подал – можно было, и пожать и поцеловать. Выверено подал. Максим подумал и пожал.
– Всех новичков всегда нахожу здесь. Наверное, это такой закон души – если поблизости есть сад, то в минуту сомнения человек обязательно в него придет. Этому закону столько же лет, сколько и человеку.
- Преследуете?
- Ищу. Когда Адам согрешил и решил скрыться от Бога в Эдемском саду, то Бог вышел на его поиски. Ходил и звал.
- Я не слышал.
- И я когда-то не слышал. Можно присесть?
- Что вы, батюшка, словно нечистая сила, разрешения на все спрашиваете? Садитесь, конечно.
Лев Исаакович присел рядом, достал из внутреннего кармана куртки трубку, вкусно причмокивая, закурил.
- А вам разве курить можно?
- Как моя Еленочка умерла, и я решил принять постриг, я имел счастье некоторое время жить на Афоне. Тамошним уставом курение допускается – многие курят. А у нас не запрещается. Не одобряется, конечно. Но при моем служении, смотрят сквозь пальцы. Уж очень мало желающих на мое место. Трудно с вами.
Максим кивнул.
- Трудно.
- На исповедь не ходите, на литургию – только строем, в голове одна двойная бухгалтерия. Всех забот – то спортзал новый освятить, то оружие благословить. К душе допуска нет.
- Как же вы причащаете?
- Ну, а как же не причастить? Как же вас отпустить на бой и без отпущения грехов, без благословения? Мне же потом вас и отпевать приходится. Я и отпускаю. Просто так. Вот и вам сейчас отпущу.
- Правда?
- Правда. Ступай и больше не греши.
Какое-то время они сидели молча. Лев Исаакович курил, пуская клубы ароматного дыма в чернеющее небо. Максим встал.
- Спасибо, батюшка.
Лев Исаакович молча смотрел на крест печальными еврейскими глазами.
- Батюшка! Грешен.
Максим вернулся к священнику и сел рядом, низко опустив голову.
- Батюшка! Перед войной у меня была связь с одной женщиной.
- Связан человек бывает только с женой. А то, что было у тебя, называется блудом.
Максим кивнул.
- У меня был блуд.
- Каешься?
- Каюсь. – сказал Максим и понял – действительно кается. – Каюсь, - повторил он и почувствовал комок в горле. – Каюсь, - повторил он в третий раз и опустил голову еще ниже, чтобы Лев Исаакович не увидел навернувшихся слез – «подумает еще, что я истерик». Затем на затылок Максима мягко опустилась рука, и Лев Исаакович тихо произнес:
- Отпускаются грехи рабу Божьему Максиму. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
Шаркающие шаги священника давно уже стихли, а Максим все еще сидел и плакал, закрыв лицо руками. Страх, который не давал ему покоя последние недели, разжимал свое жестокое кольцо. Сердце медленно освобождалось.
Резко щелкнула рация, и искаженный динамиком голос Ибрагима произнес:
- Перст! Ну, где ты там? Мы уже на стенде подготовки. Давай бегом!
И Максим побежал. Бежалось легко.
Поскольку в отделении уже был один Максим, и позывной «Макс» закрепился за ним, то Максиму пришлось выдумывать свой позывной, которым члены отряда будут к нему обращаться. Вероятно, Иван Александрович что-то трепнул, потому что за Максимом было решено закрепить позывной «Перст».
Простенько и со вкусом. Поэтому, когда Максим подбежал к стенду, его приветствовали крики:
- Перст, опаздываешь!
- Перст Божий, обшит кожей!
- В первый раз вижу, чтоб палец бегал. Вот, что радиация творит!
И молодой хохот.
Стенд подготовки представлял собой дорожку между рядами столов, по которой шли, сверкая голыми ягодицами, обнаженные спецназовцы.
Максим быстро скинул с себя одежду, запихнул ее в шкафчик, взял в руку поясную сумку с драгоценностями и, шлепая босыми ногами, встал в конец очереди.
- Имя?
- Максим Токарев.
- Неверно.
- То есть – «Перст». Извините.
- Без «то есть» и «извините».
- Перст.
- Принято. Голосовой пароль опознан. Дальше.
Следующий стол.
- Дайте вашу левую руку.
Максим протягивает руку и на пальцы, щелкая, крепятся датчики.
- Вы готовы сделать все, что потребуется, для выполнения задания?
- Да.
- Вы готовы к выполнению задания?
- Д-да.
Легкая заминка.
- Пропускайте этого. Распоряжение Коновальца.
- Дальше!
Еще два шага вперед.
- Повернитесь спиной.
Щелчок. Резкая боль в лопатке.
- Руку. Правую!
Еще два щелчка. Максим потирая красные пятна на руке, шагает к следующему столу. На ложке, что суют под нос, лежат три пилюли.
- Глотайте. Запивайте.
- Спасибо.
- Приятного аппетита. Дальше!
У смуглого парня, идущего впереди через одного, на спине проявилась красная сыпь. Взлетает вверх рука в белом халате.
- Отстранен! Князь, выйдете из шеренги. В госпиталь!
Максим шепчет в затылок впереди идущего.
- Он, что, правда, князь?
- Князь – его позывной. Дали потому, что его мать из грузинской княжеской семьи. Катадзе его фамилия.
- Разговорчики! Дальше.
На следующем столе стопки с бельем: трусы, носки, подштанники, длиннорукавные футболки. На каждой стопке бумажка с именем.
- Одевай, - шепчет в ухо парень спереди.
- Разговорчики! Дальше!
Между столами теперь идут не обнаженные, а обтянутые черным и блестящим, похожие на цирковых акробатов тела.
Следующий стол. Камуфляж и ботинки. Шорох ткани, взыканье молний. В глазах рябит от обилия камуфлированной ткани, специально созданной так, чтобы трудно было смотреть пристально.
- Дальше.
Нет уже шлепанья босых ног. Глухой, упругий стук ботинок. На следующем столе броня: жилеты, шлемы, наколенники, налокотники, перчатки. Щелканье застежек, скрип ремней.
- Дальше!
Максиму помогают одеть сбрую – разгрузочный жилет. Бойцы крепят друг на друге оружие, навешивают гранаты.
- Дальше!
Рюкзаки.
- Дальше!
В углу у двери рядком, прислоненные к стенке стоят парашюты. На пол летят пломбы с заводским клеймом «Проверено».
- Сдать жетоны!
Десять рук лезут за воротники, протягивают и сбрасывают в раскрытую ладонь Коновальца цепочки с жетонами. Коновалец вешает их на крюк у двери, рукой в штурмовой перчатке нащупывает свой жетон. Вешает последним, поверх всех. С этого момента группа считается ушедшей на задание. Никто, кроме Коновальца не может отдавать им никаких приказов. Тех, кто не снимет свой жетон, когда группа вернется, запишут в потери.
- Оружие к осмотру!
Опять щелчки со всех сторон. Максим заученным движением, как показывал Ибрагим, передернул затвор и уложил оружие на согнутых локтях затвором к осматривающему.
Коновалец быстро прошел по ряду, скользя взглядом по оружию бойцов. Напротив Максима он остановился, скользнул взглядом по карману разгрузки, в котором лежала сумка с драгоценностями, скривился.
- Перст! Шаг вперед! К неполной разборке основного оружия приступить!
По строю понесся шепоток. Формально Коновалец был прав – он имел право так поступить. Но он нарушал традицию. Традицию доверия. В спецназе не место дилетантам и недоверию. Такое поведение командира было беспрецедентным. Впрочем, как и введение в состав группы неподготовленного человека и вручение ему боевого оружия.
Максим шагнул вперед, опустился на одно колено, отстегнул магазин, свинтил гигантский глушитель, снял передний кожух, вынул тяжелый ствол, снял ствольную коробку, вытащил затворный механизм. Оружие было в идеальном состоянии. Максим знал это потому, что десятки раз разбирал его и собирал под руководством Ибрагима.
- Все в порядке. Странно.
Шепот стал громче. Коновалец не просто нарушил традицию. Он оскорбил бойца, усомнившись в его способностях. Это было дурной приметой и плохим началом.
- Достаточно. Собрать.
Максим под оценивающим взглядом бойцов быстро и четко собрал винтовку.
- Младший лейтенант Токарев!
Еще одно нарушение традиций. Во время задания не существовало званий. Они всплывали только в самых крайних случаях. Во время выполнения долга существовало только два звания: командир и боец. Полковники, сержанты, майоры и рядовые оставались в гарнизонах и штабах.
- Дайте мне термитный патрон.
Максим достал из разгрузочного жилета патрон и протянул Коновальцу. Тот оттянул затвор и загнал патрон в патронник.
- Стреляйте.
- Но винтовка…
Коновалец быстрым движением выхватил пистолет и приставил его к голове Максима.
- Неисполнение приказа в боевой обстановке.
Шепот стих. Невыполнение приказа командира группы после того, как боец сдал жетон, было достаточным поводом для того, чтобы командир группы мог застрелить собственного подчиненного, не опасаясь никаких последствий.