Сумеешь спуститься со стены в этом железе?
- Быстрее обезьяны! - заверил Томас.
Он побежал за каликой, тот легко несся через переходы, поднимался по лестницам, проскакивал залы, словно давно знал замок. Невольники рвали
дорогие портьеры, крушили топорами мебель, в одном месте калика пронесся через горящий пол, на миг исчез в дыму, Томас ускорил шаг, боясь
потеряться. Когда выбежали на стену, небо уже блестело синевой, одинокое облачко полыхало оранжевым, зато двор был освещен багровым огнем
пожара: горела выброшенная мебель, богатая одежда. Страшно кричала челядь - озверевшие от крови невольники резали за то, что прислуга ела сытно,
спала у теплых котлов на кухне, не знала страшного труда в каменной яме...
Со стены, укрепленная между зубцами, вниз тянулась веревка. Близ замка стояли привязанные к дереву два рослых коня. К ним уже бежали
полуголые люди, привлеченные густым дымом, криками из замка.
Томас выругался, оттолкнул калику и первым начал спуск. Умело обхватив веревку железными перчатками и зацепившись ногами, он быстро
соскользнул, замедлив движение лишь перед самой землей. Когда Олег спустился - не так быстро, чтобы не сорвать кожу с ладоней, - Томас уже
спешил к коням, крича и размахивая мечом.
Поселяне остановились, посоветовались и, обогнув опасного рыцаря, бросились к воротам замка. Томас обернулся к калике, указал на веревку:
- Надо бы захватить... В дороге и веревочка пригодится!
- Хозяйственный! - удивился Олег.- Поехали я две взял. Захочешь удавиться - только свистни.
Томас отвязал повод, жеребец обнюхал его, радостно фыркнул. Томасу показалось, что глаза жеребца блеснули гордостью, когда унюхал кровь на
доспехах хозяина - всем лютням боевой конь предпочитал рев боевой трубы, зовущей в атаку, когда тяжелой массой стремя в стремя несется стальная
конница, сокрушая все на пути!
Олег легко вскочил на коня, и Томас сделал зарубку в памяти: узнать, где это калика научился так вспрыгивать в седло, не касаясь ни стремени,
ни повода. И где вообще, в какой пещере или пустыне, какие святые духи научили так метать нож, владеть огромным двуручным мечом? Именно владеть,
а не просто размахивать, как разъяренная кухарка скалкой - Томасу достаточно беглого взгляда профессионального воина, чтобы отличить бойца от...
остальных.
Рыцарь несся тяжелый, неподвижный, копье привычно держал в правой руке, забрало поднял. Он косился на калику - тот не касался поводьев,
управлял конем, как дикий скиф, ногами. Лицо неподвижно, от ветра не пригибается, а глаза отсутствующие - по-прежнему ищет Истину? Думает о
высоком? Но не забыл ни копье захватить для рыцаря, ни великолепный пластинчатый лук для себя. Впрочем, английский лук иомена не хуже, но тот в
человеческий рост, а то и выше, а из этого можно стрелять с коня, если сумеешь натянуть стальную тетиву. Чтобы пользоваться пластинчатым луком,
надо иметь богатырскую силу...
Слева у седла калики блестел на солнце шелковыми шнурками широкий колчан, туго набитый длинными стрелами с белым оперением. Там же висел в
чехле топор. Сапоги калики держались в широких стременах как влитые.
- Сэр калика, - не выдержал Томас, он придержал коня, давая перейти на шаг.- А что ты умеешь еще?
Калика смотрел непонимающе. Томас поспешно поправился:
- В воинском деле, конечно. Ты мыслишь о высоком, вижу, но и благородное искусство войны в нашем мире стоит не на последнем месте!
- Увы, мир глуп и жесток. Все еще.
Томас воскликнул удивленно:
- О чем поют менестрели, как не о воинских подвигах? Не о боях, сражениях? Для чего еще рождаются герои, как не для битв и славной гибели?
Калика покачал головой, не ответил.
Все еще.
Томас воскликнул удивленно:
- О чем поют менестрели, как не о воинских подвигах? Не о боях, сражениях? Для чего еще рождаются герои, как не для битв и славной гибели?
Калика покачал головой, не ответил. Под ним был такой же огромный жеребец, как и у Томаса, но Томас помнил, какого труда стоило обломать
своего зверя, а под каликой конь как шелковый, лишь пугливо косится. Неужели верны слухи о том, что скифы способны сдавить коленями так, что
ребра трещат, а конь падает замертво?
- Эллины, - заговорил Томас, пытаясь вызвать калику на разговор, - знавшие езду только на колесницах, когда впервые увидели конных тавро-
славян, сочли их сказочными зверями - полулюдьми-полуконями. Так и назвали: конные тавры, кентавры! Они, говорят, на полном скаку метко стреляли
из луков!
Калика покосился на рыцаря, спросил коротко:
- В твоем мешке еда есть?
- Нет, только чаша, - ответил Томас огорченно.- А что?
Калика мгновенно сорвал с плеча лук, мелькнуло белое оперение, сразу же Томас услышал звонкий щелчок. Калика с безучастным лицом снял тетиву,
повесил лук за спину. Лишь тогда остолбеневший Томас посмотрел вперед на дорогу, куда унеслась стрела.
В сорока шагах на обочине бился пронзенный насквозь крупный заяц. Томас, все еще не веря глазам, пустил коня впереди калики, концом копья
подхватил добычу. Калика все с тем же непроницаемым лицом протянул руку. Томас поспешно выдернул стрелу, вытер кровь и почтительно подал калике:
- На привале сам освежую, святой отец!.. Э-э... сэр калика. Конечно, вера Христова самая правильная, но в язычестве тоже что-то, оказывается,
есть...
Калика усмехнулся краешком рта, смолчал.
Глава 5
Ближе к полудню въехали в крохотную деревушку. Калика направил коня к самому крайнему домику, от которого несло копотью, горелым железом,
ржавчиной. Навстречу вышел широкий могучий мужик в пропаленном кожаном переднике, Олег сказал, не слезая с седла:
- Сможешь подковать коня и расклепать два железных кольца?
Мужик смотрел исподлобья:
- Это ж надо огонь разводить...
- Жаль, - сказал Олег сожалеюще.- Я думал, тебе два золотых пригодились бы в хозяйстве...
Мужик поспешно обернулся к дому, взревел зычно, кони испуганно прижали уши:
- Варнак, Болдырь!.. Живо разогреть горн!.. Наострить новых гвоздей!
Олег спрыгнул с коня, Томас понимающе ухмыльнулся, слез, отдал поводья набежавшим детям. У деревенского кузнеца их оказалась целая куча: одни
разожгли огонь, другие расседлали коней и напоили, а хозяйка спешно принялась ощипывать гуся.
Глаза кузнеца расширились, когда увидел ошейник на шее благородного рыцаря, но смолчал. Быстро и умело, орудуя зубилом и клещами, расклепал
подлые обручи, тут же швырнул на горящие угли, спеша переплавить, чтобы и следа не осталось, буде начнут спрашивать надсмотрщики барона. Олег
бросил ему в ладонь два золотых. Кузнец поблагодарил, тут же словно невзначай уронил на закопченную наковальню, лишь затем заулыбался и бережно
убрал в кошель.
Олег усмехнулся:
- Случаются разные?
Кузнец сокрушенно покачал головой:
- И не поверишь, благородный человек! Раньше за лето два-три раза всучивали золотые или серебряные монеты, которые на другой день оказывались
сухими листьями! Но когда я узнал, что против железа чары бессильны, то стал высыпать монеты на эту наковальню.