– Интересное предложение, но я не могу выйти из общества "крыс". Вы знаете, что у воров есть свой кодекс.
Он разозлился и вскочил. Он был значительно выше, чем мне показалось сначала, его указательный палец протянулся в моем направлении, проткнув воздух перед собой.
– Что за глупости вы болтаете? Не стройте из себя героя телепостановки. Вы прекрасно знаете, что за всю свою жизнь с ними больше не встретитесь! Если вы чистосердечно перейдете к нам, то, несомненно, извлечете из этого пользу. Вся сущность вашей жизни – это индивидуализм и наслаждение от того, что не могут сделать другие. Покончив с этим сейчас, вы опять возвращаетесь к этому. вы не можете больше быть межпланетным суперменом, но вы можете заняться работой, которая потребует всех ваших способностей и таланта. Вы когда‑нибудь убивали человека?
Этот неожиданный поворот выбил меня из колеи, я даже замешкался с ответом.
– Нет, насколько мне известно.
– Это хорошо, что нет, иначе бы вы не спали так спокойно по ночам. Я проверил это перед тем, как идти сюда. Вот поэтому я уверен, что вы пойдете в корпус и получите истинное удовольствие, вылавливая преступников другого сорта, не тех, у кого в крови социальный протест, а тех, кто убивает и наслаждается этим.
Его убежденность была потрясающей, у него на все был готовый ответ. Крыть мне было нечем, и я выдал свой последний сильный аргумент.
– А что если Корпус узнает, что вы завербовали себе на работу бывшего преступника? Нас обоих расстреляют на рассвете!
Теперь пришло его время смеяться. Я не видел в этом ничего забавного и терпеливо ждал, пока он закончит.
– Во‑первых, мой мальчик, я и есть Корпус, то есть его руководитель, и как ты думаешь, мое имя? Гарольд Питер Инскипп, вот так!
– Не тот ли самый Инскипп...
– Тот самый. Инскипп Неуловимый. Человек, который ограбил Фарондмен II в середине полета и сорвал множество других правительственных мероприятий. Я надеюсь, что вы читали об этом в свои юношеские годы? Меня завербовали так же, как и вас сейчас.
Он держал меня на крючке и знал это, а теперь решил добить до отказа. – А откуда, вы думаете, берутся остальные агенты? Я, конечно, говорю не об этих лупоглазых из наших технических школ, а о настоящих агентах. О тех, кто планирует операции, делает всю предварительную работу, а затем пожинает лавры. Они мошенники. Все до единого. Но все, что они умели делать лучше всего, они теперь делают для Корпуса. Вы удивитесь некоторым проблемам, которые возникают в великой, необъятной, шумной вселенной. Единственно, кого мы можем пригласить к нам работать, это те, кто уже успешно действовал в таком масштабе. Ну как?
Все происходило так быстро, что у меня не было времени подумать. Наверное, мне надо было спорить, но мозг уже принял решение. Я был готов согласиться, я не мог сказать "нет".
Я кое‑что терял, но надеялся приобрести больше. Хотя у меня будет свобода при работе, но ведь я буду работать с людьми. Старые отношения миновали. Я снова становился членом общества.
От этой мысли у меня появились приятные ощущения. По крайней мере, конец одиночеству. Дружба возместит мне то, что я теряю.
Глава 4
Никогда в жизни я так не ошибался.
Люди, с которыми я встречался, были тупы до изумления. Они обращались со мной как с какой‑то мелкой сошкой, и я не мог понять, как сюда угодил. Понимать‑то я, конечно, понимал, память у меня хорошая. Постепенно я закрутился в этом колесе.
Мы находились на спутнике, это было очевидно, но я совершенно не представлял – вблизи какой планеты, или хотя бы в какой солнечной системе. Все было абсолютно секретно, а это место было, очевидно, абсолютно сверхсекретным главным штабом и основной базой школы Корпуса.
Школа мне нравилась. Это было единственное, что удерживало меня, чтобы не спятить.
Школа мне нравилась. Это было единственное, что удерживало меня, чтобы не спятить. Тупицы сидели и зубрили, а мне материал давался легко. Только сейчас я начал понимать, насколько серыми были мои операции. С той техникой и с теми приспособлениями, о которых я узнавал, я мог бы раньше быть в десять раз сильнее и хитрее. Эта мысль прочно засела в моем мозгу, гаденько нашептывая на ухо в минуты депрессии и тоски.
Предметы попадались и тупые, и жутко скучные. Половину времени забирала работа с архивами – изучение бесчисленных побед и нескольких поражений Корпуса. Меня порой одолевала смертельная тоска, но я понимал, что это часть проверочного периода – понаблюдать, не тянет ли меня к прошлому. Я умерял свой норов, подавив зевоту и собравшись с мыслями. Коль я не могу ничего здесь поменять, поэтому мне надо найти что‑то такое, что положило бы конец моим каторжным работам.
Это было нелегко, но я нашел это. Через некоторое время я все разведал и выяснил. Заниматься этим пришлось, когда все спали, но в некотором роде это делало поиски даже более интересными.
Когда дело дошло до отпирания замков и взламывания сейфов, я должен был признать, что это не дело. Дверь в личные апартаменты Инскиппа запиралась реверсивным барабаном старого типа, открыть который ничего не стоило. Мне нужно было войти в дверь спокойно, без грохота. Но так, чтобы Инскипп услышал меня. Зажегся свет, он сидел в кровати, направив на меня свой 75‑й калибр.
– Вы, должно быть, сошли с ума, ди Гриз, – проворчал он. – Полезть в мою комнату ночью! Я мог застрелить вас!
– Нет, не могли, – ответил я, когда он спрятал оружие под подушку. – Человек столь любознательный, как вы, сперва разговаривает, потом стреляет. А ведь все эти ночные страсти были бы ни к чему, если бы ваш экран был включен и я мог бы вас вызвать.
Инскипп зевнул и налил себе стакан воды из автомата над кроватью.
– Из того, что я глава Специального Корпуса, не следует, что я должен работать за весь корпус. Мне надо иногда спать. Мой экран включен только для сверхсрочного вызова, а не для каждого агента, нуждающегося в утешении.
– Не значит ли это, что я попал в категорию нуждающихся в утешении? – спросил я как можно слаще.
– Поместите себя в любую устраивающую вас категорию, черт вас подери, – прорычал он, падая снова в постель. – А также переместите себя в коридор и приходите ко мне завтра в рабочее время.
Мне стало жаль его. Он так хотел спать, и собирался уснуть как можно скорее.
– Знаете ли вы, что это такое? – спросил я его, подсовывая большой блестящий снимок под его длинный, перебитый нос. Один глаз медленно открылся.
– Большой военный корабль, по виду похож на Имперский. А теперь, в конце концов, убирайтесь! – простонал он.
– Отличная догадка для такого позднего часа, – сказал я ему вежливо. – Это последний Имперский линкор высшего класса. Несомненно, одна из наиболее мощных машин разрушения, среди когда‑либо созданных. Полная защитная экранизация на полмили в диаметре и вооружение, способное превратить в радиоактивный пепел любую существующую сегодня флотилию...
– Исключая тот факт, что последний линкор был превращен в металлолом свыше тысячи лет назад, – пробормотал он.
Я оглянулся и приложил губы к его уху – чтобы исключить недоразумения. Я говорил тихо, но четко.
– Верно, верно, – сказал я. – Но не удивитесь ли вы, хотя бы НЕМНОЖКО, если я скажу, что один из них строится СЕГОДНЯ?
О, это надо было видеть! Одеяло полетело в одну сторону, Инскипп соскочил в другую. Одним четким быстрым движением он перешел из лежачего положения в стоячее и занялся изучением моего снимка. В пижаме он, конечно, смотрелся невыгодно: угловатое тело на гусиных ножках. Но если ноги были тонкие, то голос был очень толстый.