– Молодая поросль сообразительностью не блещет. Чего делать‑то будем? В машине засядем или вправду лучше отчаливать?
Народ между тем начал расходиться. Погода сегодня выдалась отнюдь не весенняя. В лучшем случае нулевая температура и ветер, пронизывающий, колючий.
– Может, здесь кафе есть?
– Сомнительно, но спросить стоит.
Мы вновь направились к изрядно поредевшей толпе. Бабулька, кутаясь в мужскую куртку, взглянула на нас с интересом и громко поздоровалась. Я спросила про кафе, и она охотно вступила в разговор.
– Кафе, милая, есть, но аккурат сегодня не работает. Марья, хозяйка, юбилей справляет. После обеда гулянка. Кафе, стало быть, закрыто на спецобслуживание. А вы что ж, голодные?
– Мы озябшие. Надо дождаться, когда здесь закончат, вот и хотели чаю попить.
– Так идемте ко мне, – предложила бабка. – Чаем напою. И накормить могу. У меня щи вчерашние и картошка из печки. В кафе вас такой не накормят. Если не побрезгуете, то милости прошу.
– Да нам за счастье…
И мы вслед за бабкой направились по улице.
– Вон мой дом, синей краской крашенный, – кивнула она и продолжила: – Одна живу, хозяин прошлой зимой помер. Дочка в город зовет, да что там делать‑то. Да и тесно у нее. Квартирка двухкомнатная, их четверо, еще и я место займу. Пока одна справляюсь, и слава богу. Дочка почти каждый выходной приезжает. И в отпуск. Ребятишки все лето тут… у нас летом красота. Озеро, лес… грибов, ягод сколько угодно…
Вслед за женщиной, звали ее Татьяна Степановна, мы вошли в просторную кухню. Из деревенской жизни здесь была только русская печь. Потолки высокие, под ногами линолеум, кухонный гарнитур и ковровая дорожка. Хозяйка, с гордостью оглядев свои хоромы, скомандовала:
– Располагайтесь, – и кивнула в сторону окна. – Ежели что произойдет, сразу увидим, народ к чадовской даче кинется. У нас людишки страсть какие любопытные.
Мы с Агаткой стянули сапоги, получили взамен самодельные тапочки, сшитые из старых валенок, и, определив пальто в шкаф, стоящий возле двери (еще один городской штрих), устроились за столом. Дача Турова отсюда действительно была хорошо видна. Как раз подъехала «Газель» без опознавательных знаков, и из нее показались четверо мужчин. Один вел на поводке собаку. Агатка вопросительно взглянула на меня, а я пожала плечами.
– Чего хоть ищут‑то? – задала вопрос Татьяна Степановна, собирая на стол. Сестра равнодушно пожала плечами.
– Вы же видели, нашли старое захоронение. Земля раньше принадлежала Турову…
– Чадовской вы дачу зовете по имени прошлого владельца? – решила я сменить тему.
– Ага, старший Чадов дачу строил. Дом‑то был точно дворец. Это сейчас хоромами никого не удивишь, а тогда… сразу было видно: человек при власти. Болтали о нем разное, это из‑за богатого дома, само собой, но для деревни он много хорошего сделал. Газ нам провели раньше, чем другим, а потом и воду. В городе до сих пор есть такие, что за водой на колонку ходят, а у нас давно цивилизация, – чуть ли не по слогам произнесла она последнее слово и засмеялась. – Чадов дачу свою любил, летом жил здесь постоянно, машину за ним из города присылали каждый день.
– А его сын тоже часто приезжал?
– А как же, он с детства тут, и он, и сестра его. Когда старший помер, дом одно лето пустовал, дочка в Москве училась. И сын здесь не показывался. Может, тяжело им тут было, без отца‑то. А потом наезжать стали. Одно лето Аркаша постоянно жил, как отец когда‑то. Только машину за ним не присылали, – хмыкнула Татьяна, разливая чай.
– Чем он здесь занимался? – спросила Агатка.
– Кто ж его знает? На озеро ходил, по лесу прогуливался, а по ночам на веранде сидел, свет палил. Я среди ночи встану, посмотрю в окно, а свет‑то горит. Ни с кем из наших он почти не общался, хотя вежливый был, встретит – непременно поздоровается и даже два‑три слова о погоде скажет. Очень парень с виду хороший, оттого мы удивились, когда из милиции приехали да стали всех расспрашивать, что да как, чем занимался, куда делся. А нам откуда знать? Кое‑кто из наших болтал, что он деньги печатал, фальшивые. Но, думаю, чепуха это… Потом кто‑то сказал, он квартиру в городе ограбил и сбежал. Но это уж вовсе глупость.
– Почему? – нахмурилась Агатка, отправляя в рот очередную ложку брусничного варенья. Кстати, очень вкусного.
– Так где расчет‑то? – удивилась Татьяна. – Сколько ж он в той квартире взял? А дом, стало быть, бросил? Дом‑то и тогда больших денег стоил. Дом Аркадия был, отец так поделил: квартиру в городе дочке, а сыну – дом. От матери еще одна квартира в городе оставалась, мать к тому времени тоже померла. Это я все хорошо знаю, потому что тогда в правлении работала, наследство Аркадий оформлял, вот и рассказал все как есть. Уж коли деньги нужны были, продал бы дом.
– Не всегда все так просто, – заметила я. – Разные бывают обстоятельства.
– Ну да, на это не возразишь. Но все равно не верится мне как‑то. Шпану‑то сразу видно, а этот – нет. Гости у него по выходным были. А на неделе – тишина. Писатель знаменитый приезжал… забыла, как его фамилия, по телевизору то и дело его показывают.
– Смолин, – подсказала я.
– Вот‑вот. Только тогда о нем знать никто не знал. Невзрачненький такой, сутулый и росточком невелик. А Аркадий высокий, красивый…
– Говорят, они были влюблены в одну девушку?
– Ну уж этого я не знаю. Девушка точно была, с ним приезжала. А Смолин этот Надьке уж больно не нравился, говорила, противный, над всеми подшучивает, и глаза злые.
– Надьке? – насторожилась Агатка.
– Живет здесь, с матерью‑инвалидом. Она к вам сегодня подходила, я видела. А тогда она еще совсем девчонкой была и с Аркадием подружилась. Только с ней он и общался тут. Ее матери даже говорили «добрые» люди: смотри, мол, парень‑то молодой, кровь горячая, а девчонка даром что школьница, но девушка, считай, уже взрослая. Мать, само собой, ее ругать, из дома не выпускала, очень строгая была. А Надька дождется, когда та на работу уйдет, и в окошко. Бежит бегом, машинку свою тащит, по ногам бьет чемоданом‑то этим, ноги тонкие, сама как тростиночка…
– Что за машинка в чемодане? – уточнила я. Может, и была причина заподозрить в Аркадии фальшивомонетчика?
– Машинка печатная.