это не для нас. Что ты там говорила про Сундук Мертвеца, как формулу блуждающей случайности?
– Двигай, Сундук Мертвеца.
Мы пошагали по изумрудной дорожке. Вокруг тропинки лес, могучие кедры, из одного такого можно, наверное, целиком корабль выточить. Меж кедров синий мох, цветы, но уже не буйные, а серьезные, вроде эдельвейсов. Такое все величественное, древнее, ощущаешь себя так, будто в «Золото Рейна» провалился. Только фанфар не хватает. И валькирий на веревочках сверху.
Было так красиво, что мы даже не разговаривали, величие природы прижало буйный характер даже такой вздорной персоны, как моя Аврора Кошмар.
Кошмариха. Шагала уверенно, закинув руки за спину. Даже настроение у нее было хорошее. А что ей? За ней еж не гонялся, ее крокодил не пытался сожрать…
Воздух был вкусный. Так и хотелось спеть. Это, наверное, из-за кислорода. Он пробуждает творческие способности, недаром сюда живописцы всякие стремятся.
Дорожка тем временем сузилась и превратилась в тропинку. По сторонам рассыпались валуны, мне это совсем не нравилось, за такими валунами может бегемот спрятаться. А с МоБом все здешние бегемоты смертельно опасны. Смертельные бегемоты.
Тропинка виляла между валунами и продолжала оставаться зеленой, изумрудов не пожалели, ваятели. Был у нас в реконструкторах один экс-художник, так ему все время какие-то идеи в голову приходили, пугающие своей неадекватностью. То сделает двести турбийонов размером в метр каждый, затем размягчит их в термокамере и развешает по деревьям в Гайд-парке. Или присадит себе по всему туловищу собачью шерсть и на прохожих в Таганроге кидается. Или поставит гигантскую сковородку, раскалит на ней масло и накрошит картошки, а потом сам по всему этому скачет, распевая гуцульские частушки. Такой вот художник. Долго он у нас не задержался, но после знакомства с ним я к остальным художникам с большой осторожностью отношусь. Изумрудная тропинка…
Тропинка оборвалась.
– И где тут эти художники? – спросил я. – Ни одного что-то не вижу. Могу поспорить, ближайший художник находится в пяти парсеках отсюда, поглощенный спасением своей шкуры. И Деревянский тоже…
– Посмотрим… Вон, видишь указатель?
Указатель. Тоже живописный. Из розового камня вырезан. Стрелка. «Монмартр» написано.
– Там уже, за поворотом… Устала…
Аврора опустилась на землю и привалилась к указателю. Я покуда не утомился, крокодиловый адреналин еще бродил в крови, поэтому я велел Авроре ждать, а сам отправился на разведку.
Лес кончился. Как-то плавно умялся в почву, деревья уменьшились в размерах, из очень больших стали просто большими, потом все меньше, пока не превратились в кусты, а потом и в кустики, из которых то тут, то там торчали синеватые валуны. Такой сад камней, как в Японии. Да, с «Черничной Чайкой» сюда соваться было нечего, за все время нашего путешествия я не видел ни одной более-менее подходящей посадочной площадки.
Зеленая дорожка кончилась, и началась красная.
Наверное, действительно рубины. А почему бы нет, рубин – крепкий материал, его в строительную пену все время добавляют.
Я шагал, насвистывая, по тропинке, вертел головой, ну, на случай очередного бешеного квазимота или другой какой неприятности, но все было спокойно. Вряд ли эти тучные звери способны забраться так высоко, можно не волноваться. Вот тот языкастый еж Уткина, наверное, способен, но там, где водятся крокодилы, гигантских ежей не бывает. Еж крокодилу не товарищ.
Прошел метров триста. Никакого поворота не встретил, двинул назад. Аврора плелась навстречу.
– Ну что, видел поселок?
– Нет.
– Странно, тут должно быть совсем рядом… Монмартр – одно из самых красивых мест!
Я начинал подозревать, что Аврора сюда любоваться пейзажами прилетела, а вовсе не бесчинствовать. Ну, пусть, поживем – увидим.
Пока мы шагали по рубиновой тропинке, Аврора дребезжала мне в уши. Про лучшее во Вселенной поселение художников. Монмартр.
Только никакого Лучшего Поселения во всей Вселенной Монмартра не было. Больше. Руины. Обломки стен, печные трубы, смотрящие в небо, кирпичное крошево. Два согнутых ветряка. Будто пробежало здесь стадо огромных слонов, как в кино. Мы стояли возле разрушенной изгороди и разглядывали пепелище. Как ни странно, калитка в изгороди осталась цела. Старинная такая, на ржавых петлях.
– Все, – сказал я. – Шедевров тут явно не осталось. И Деревянского тоже. МоБ все сгреб.
– Деревянский там живет, дальше, – указала Аврора. – Там за поселком опять спуск, начинается песчаная коса, а он в конце. Коттедж «Астра»…
– И откуда ты все это знаешь?
– Я же тебе говорила – читала. И смотрела. Как же так все они…
– Надо было оружие иметь, – заметил я. – Имели бы оружие – отстрелялись бы.
– Тут же совершенно безопасно! На планете даже комаров нет, зачем оружие…
– Ну да, только гигантские крокодилы. Ладно, тут все понятно. Пойдем посмотрим поближе.
Поселок был раздавлен. Никого живого. Каждый дом разрушен основательно, со старанием, даже с усердием каким-то. Я проверил двери. Замки открыты.
– Замки открыты, – сказал я. – Значит, внутри никого не было…
– Да они просто двери тут никогда не закрывали. От кого?
– Ну, вот и недозакрывались. Или сами они тут все разломали, или кто-то. Бегемоты…
Я поглядел в небо.
– И что ты там видишь? – спросила Аврора.
– Дождик прошел, и персты грозы растворились, и солнцем с небес смотрит на нас Заратустра… Короче, думаю, почему это Карантинная Служба не торопится? Тут, можно сказать, стихийное бедствие во всей своей ужасающей неприглядности, а стражей порядка все нет и нет. Плохо работают…
– У тебя что, Аут, обострение? Опять комплексы разыгрались? Лечись животным магнетизмом, – нагло ответствовала мне Аврора. И продолжила: – Тебе ведь вообще-то на самом деле лечиться надо. Серьезные сложности с психикой, даже пиявки твои не помогают, кажется все время что-то.
И вот только она мне это сказала, как мне тут же и показалось. Между камней. Блеснуло что-то, то ли осколок стекла, то ли кусок железа, не знаю даже. В глаз мне попал острый лучик, я даже зажмурился.
А когда глаза открыл, то ничего там уже и не блестело.
– Ты, между прочим, разговариваешь во сне, – сообщила Аврора. – Так громко, что мне в моей каюте даже слышно.
– Я разговариваю?! – Я был поражен.
– Ну да. Засыпаешь и ровно через три минуты начинаешь бухтеть. Иногда по полчаса бормочешь – бу-бу-бу, бу-бу-бу. Довольно забавно…
Я почувствовал, что краснею. Никогда не думал, что я разговариваю во сне. Как какая-нибудь Козетта Ракеткина просто. Позор на мои седины.
– И, заметь, ты не просто разговариваешь, мой милый Аут, ты вещаешь. Можно сказать, даже проповедуешь. Все про предназначенье, про персты судьбы, про священные безумия.
Я покраснел еще больше. Наверное, если бы меня сейчас ткнули булавкой, то я бы лопнул.
– Мое предназначенье! – Аврора использовала наполеоновские интонации. – Высокие идеалы! Недрогнувшими руками!
Я скрипнул зубами. Дрогнувшими.
– Мое Предназначенье… – повторила Аврора. – Знаешь, дорогой мой Аут, я вот сейчас открою, в чем твое предназначенье…
– А ты храпишь! – перебил я. – Как тюлениха! Сама лечись! Кошмариха!
Аврора нахмурилась и втянула голову в плечи, как озябший и голодный гриф.
– Как
ты меня назвал? – угрожающе спросила она.
– Кошмариха, – повторил я уже с удовольствием. – Анжелика Индепендент-Кошмар…
– Я не Анжелика… – Аврора поперла на меня. – Меня зовут Аврора…
Видимо, я попал в больное место. Угадал. Насчет Кошмарихи. Мерзкое названьице, что уж говорить. И насчет Анжелики. Мерзкое имечко, это точно.
Так и буду ее дальше называть.
Аврора наставила на меня «плаксу». Нацелила прямо в голову. И перевела переключатель. В сторону увеличения мощности. Что еще от нее можно ожидать?
– Не трать заряды, – посоветовал я ей. – Пригодятся еще…
А сам уже выбирал, куда прыгать – вправо, влево или Авроре в ноги.
Но Аврора опустила «плаксу» и рыкнула:
– Потом с тобой… поговорим.
– Потом, – согласился я. – Ты, кстати, Аврора зря на меня обижаешься. Подумаешь, Кошмар…
Аврора скрипнула шеей и спросила:
– Что будем делать?
– Надо попробовать разобрать обломки… Вдруг кто живой…
– Надо…
И мы стали разбирать обломки, проявлять старание и всяческое трудолюбие.
Это было нетрудно – коттеджи стандартные, настоящий кирпич, черепица и цемент не использовались, в основном модифицированный пенопласт. Разбирались легко. Только страшновато. Встретить то, что под обломками. Я вот никогда еще мертвых не видел. Нет, конечно, все пираты поголовно убийцы и кровопроливцы, однако все равно как-то не по себе…
Работали молча, разобрали три дома. К счастью, ничего не нашли, людей под руинами не оказалось, художников тоже. Нашли расплющенную кошку, видимо, кто-то в панике забыл. Аврора взялась ее смехотворно хоронить, вырыла могилу, положила туда животинку и уже собралась даже надгробное слово сказать, упокойся в мире на сытных пажитях и так далее, но кошка вдруг ожила и замяукала. Аврора обрадовалась, стала кис-кисать и приманивать животное пальцем, но вдруг кошка замерла и пустила между ушами оранжевую искру.
Биобот. Домашний зооморфный робот, любимец, механическая мурчалка, электронная бестолочь, я плюнул.
Аврора достала складничок, вытянула отвертку и попыталась кошку схватить, но Мурка рванула в сторону с удвоенной резвостью. Кошмариха стала за этой Муркой гоняться, но кошка не давалась и чиниться не хотела. Бегала, мяукала и даже угрожающе шипела.
Мне вся эта комедь надоела, и я сказал, что хватит тут приплясывать, надо двигаться к Рафаэлю Деревянскому, а то действительно, неровен час, нагрянет Карантинная Служба и все наши лишения, страдания и подвиги окажутся бессмысленными. И вообще, нас могут накрыть и препроводить на Землю. И уже не в лагерь на море зашлют перевоспитываться, а куда-нибудь на Меркурий или на Солнечную станцию, а оттуда уже не сбежишь.
Аврора отстала от кошки, и мы поспешили дальше.
Поселок художников Монмартр остался позади, мы спустились к воде и с трудом побрели по песчаному пляжу. Песок тут был какой-то чересчур податливый, на него наступаешь, а он как желе – продавливается, а потом еще ногу тянет. Зато нормальный, не бриллиантовый.
Пляж скоро закончился, не больше двух километров, но вымотались мы как после марафона. Даже я вымотался. Пришлось отдыхать, валялись на камнях, молчали. Если бы не молчали, то, наверно бы, ругались. Прямо перед нами уходила в воду тощая каменистая коса. Коса заканчивалась очередной скалой, поросшей очередным неприветливым лесом. Видимо, там, в этом лесу, и располагался коттедж «Астра», прибежище настоящего современного гения. В котором, в свою очередь, хранилась целая куча свеженьких шедевров живописи.
– Погода портится, – прервала молчание Аврора.
И указала коленом в небо.
Могла бы конечности и не утруждать, и без ее колена прекрасно было видно, что погода портится. Небо, а за ним и вода реки поменяли цвет, из синего они сделались серыми, цвета сушеных мышей, возле горизонта этот цвет концентрировался в коричнево-черный, там сгущались тучи, и мне показалось, что там даже молнии сверкали. Что-то сверкало, одним словом.
Величественно.
Природа, мир, ни одной живой души вокруг. МоБ.
Хорошее слово – МоБ, был бы режиссером, снял бы такой фильм. Рейс Луна – Плутон, триста человек и мобильное бешенство. И спасается только девочка и ее роботический краб.
– Пора идти, – сказал я. – Надо спешить. Я не хочу под тутошний дождь попасть… Вообще, лучше бы нам побежать.
Мы побежали. Еще километр. И какое же разочарование я испытал в конце этого километра!
– Ты говорила коттедж «Астра»…
Аврора молчала.
– Великий художник Деревянский живет в коттедже, – я улыбался. – Практически на вилле. Можно сказать, во дворце. Живет во дворце, творит во дворце…
Аврора вздохнула.
– Ну… – сказала она. – Художник… Видишь ли, тонкое восприятие мира…
Замолчала.
– Я понимаю, – кивнул я. – Все прекрасно понимаю, тонкое восприятие. Сезанн жил в канаве, Ван Гог отрезал себе уши…
– Ухо, – поправила Аврора.
– Ну да, Ван Гог отрезал себе ухо в канаве, оно понятно. А потом послал его Гогену по почте. Но это же не коттедж! Я хотел принять душ, съесть котлету по-киевски… Как ты думаешь, тут можно найти котлету по-киевски? В этом палаццо?
– Ну… Я не знаю…
Аврора пожала плечами. Я отметил, что за время нашего путешествия на голове у нее проклюнулись волосы. Такой синеватый пушок. Такой брутальный синеватый пушок. Смешно.
– А я знаю, – трагически сказал я. – Знаю. В конюшне не бывает котлет по-киевски.
Коттедж художника Деревянского был совсем не коттедж. Ферма. Нет, даже не ферма. Все-таки конюшня. Самодельная. Длинное приземистое здание, кое-как сложенное из корявых разнокалиберных бревен. Амбар. Рига. Блиндаж. Овощегноилище. С воротами, но без окон. На бревнах проросли свежие зеленые побеги, какая-то местная фасоль, со стручками, во всяком случае, может, съедобная.
И глина такая необычная, синяя в крапинку. В красную. Художественная такая глина. Я пригляделся и обнаружил, что крапинки эти не просто крапинки, а малинки. Настоящие малинки, как живые, только маленькие, в четверть размера, даже светятся изнутри будто, так и хочется съесть, я даже попробовал выковырнуть, не получилось. Вокруг строения тоже глина, бревна избушки ею обмазаны. Мне понравилось. Когда буду себе дом ставить, тоже такое сделаю, и чтобы в темноте еще светились.
Глина оказалась приятно вязкой, я просел в нее подошвами и выдрался с трудом, глина осталась на ботинках и вспыхивала красным, я решил ее не счищать, пусть.
– Интересно, почему он не развернул типовую виллу? – спросила Аврора.
– Странный вопрос, милочка, – я пнул стену амбара. – Даже неуместный. Какой же настоящий художник будет ставить себе типовое жилище? Он должен построить его сам, собственноручно. Как тот мост с крокодилом. Огнем и мечом, как говорится. То есть топором и долотом. Ты знаешь, Аврора, что такое долото?
– Знаю, – ответила Аврора. – Долото – это ты.
– А ты тогда стамеска, – огрызнулся я. – Стамеска Сон, враг мирового порядка. Что делать будем, Стамеска?
– Внутрь зайдем, Долото.
Я пнул ворота, и мы проникли в этот храм искусства, в этот сарай в стиле рококо, люблю я рококо, оно будит фантазию.
Внутри конюшня конюшню не очень напоминала, хотя устройство имела самое грубое. Честно говоря, я раньше никогда не бывал в помещениях, в которых с такой силой проявлялась бы первобытность. Нет, мы, конечно, реконструировали, но