— Я велела вам уехать!
— Да, помню.
Ну до чего упрямый человек, просто сил нет!
— Тогда почему вы не уехали?
— Потому что не хотел.
Надо же, как просто! Долорес нетерпеливо вытирала мокрое от дождя лицо. Что с ним делать, как вести себя, что говорить?
— В такую погоду нельзя оставаться на улице.
— Я не на улице. Я в палатке.
Она чертыхнулась про себя.
— Буря в разгаре!
— Вижу, но у меня здесь относительно тепло и сухо, — отозвался он. — Я опытный турист.
— Вашу палатку может сорвать!
— Такого еще не случалось. Это очень хорошая палатка.
— Дерево упало! Разве вы не слышали?
Он кивнул.
— Даже земля вздрогнула, правда?
— Да! А если бы оно упало на вашу палатку?
Оливер нахмурился.
— Это было бы неприятно.
— Вас бы просто убило!
— Возможно, — согласился он. — А разве вам не все равно?
— Только трупов мне тут и не хватало! — огрызнулась она.
Эдвин рассмеялся.
— Да, это не пошло бы на пользу вашему делу…
— Еще бы!
— А я-то, дурак, подумал, что вы пожалели меня…
Она смерила его сердитым взглядом.
— Короче, вы идете со мной или нет?
— Разве можно отвергнуть столь щедрое предложение? Кроме того, я отец двоих несовершеннолетних детей, и я им еще нужен, поэтому предпочитаю ночевать в безопасном месте.
— Все номера заняты.
Он снова насупился.
— В таком случае куда же мне идти?
— Придется вам остаться у меня во флигеле.
— Ага… — многозначительно произнес он. — Что же вы сразу не сказали?
— Не стройте иллюзий! — сверкнула глазами Долорес.
Эдвин коварно усмехнулся.
— Ничего не могу с собой поделать. Иллюзии приходят сами, не спрашивая у меня разрешения.
О, дьявол! Она отбросила со щеки мокрую прядь и испепелила Эдвина уничтожающим взглядом. Он лишь вздохнул и уныло поглядел на забрызганный водой спальный мешок.
— Вы ворвались в мою палатку, перевернули здесь все вверх дном, поэтому мне остается только пойти с вами.
— Значит, это я во всем виновата?
— Вы промочили мой спальный мешок и просто обязаны предоставить мне сухое спальное место…
— Обязана?! — вскипела она и вдруг осеклась, поняв, что над ней издеваются. — Ох, замолчите…
Раздался смех, а затем теплые губы Эдвина прижались к ее холодному рту.
— Успокойтесь, Долорес, — прошептал он. — Мне хотелось подразнить вас.
И он преуспел в этом. Сделал из нее дурочку. Быстро нашел к ней ключик, пока она хлопала ушами… Долорес отстранилась, хотя в палатке было так тесно, что это потребовало немалого искусства, и принялась молча следить за тем, как он надевает дождевик, натягивает старые кеды и берет брезентовый вещмешок.
— Ладно, идемте…
Всю дорогу до флигеля, которую они проделали, заливаемые потоками дождя и подгоняемые порывами дувшего в спину шквалистого ветра, рука Оливера крепко обнимала ее.
Едва они оказались под крышей, как Эдвин заявил, что Долорес следует переодеться во что-нибудь сухое и теплое, а сам он тем временем разведет огонь в камине.
— Именно это я и собиралась сделать, — парировала Долорес, недовольная тем, что ей указывают, что надо делать. — Но не трудитесь разводить огонь. Я ложусь спать.
— В самом деле? — Ослепительная вспышка молнии, за которой последовал страшный раскат грома, казалось, усилила его реплику.
Долорес молча повернулась к нему спиной, прошла в спальню и стащила с себя мокрую одежду. Она бы с удовольствием приняла горячий душ, но присутствие Эдвина заставило ее отказаться от этого намерения. Вместо ночной рубашки она надела тренировочный костюм, толстые носки и вернулась в гостиную, где уже горел огонь в камине.
— Вам тоже надо переодеться, — посоветовала Долорес, зная, что он такой же мокрый, как только что была она.
Она дала Эдвину полотенце, и тот скрылся в ванной. Тем временем Долорес достала подушку, одеяло и положила их на диван. Когда Оливер вышел из ванной, облаченный в чистый тренировочный костюм, на столе стояли две чашки горячего шоколада, щедро приправленного ромом. Ложиться в постель и притворяться спящей было бы чистым ребячеством.
Эдвин взял ее за руку, усадил на диван и сел рядом.
— Согрелись? — спросил он.
— Да, все в порядке, — ответила она, освобождая руку.
— Здесь очень красиво и уютно, — отметил он, обводя глазами комнату. — Спасибо за то, что спасли меня от разгула стихии. Я этого не заслужил.
— Надо было бросить вас на произвол судьбы.
— Верно. Но я рад, что вы этого не сделали. Вы добрая женщина.
— Ох, перестаньте, — пробормотала она и сделала глоток шоколада.
Эдвин тихонько засмеялся.
— Вы нравитесь мне, Долорес. Почему это пугает вас?
— Не пугает. Просто… кажется подозрительным.
— Подозрительным? Почему?
— Не понимаю, что заставляет вас так пылко преследовать меня, — храбро выпалила она. Ну, вот и все… В конце концов, она сказала правду.
— Разве это так странно?
Она пожала плечами.
— Вы преуспевающий бизнесмен, интересный и общительный. Могли бы завести роман с любой двадцатипятилетней пышногрудой красоткой.
— Я не люблю двадцатипятилетних пышногрудых красоток, — ответил Оливер. — Меня не интересуют двадцатипятилетние. Меня интересуете вы.
Это было очень приятно. Лестно. И в то же время страшновато.
— Не могу представить себе почему.
— А почему нет?
— Я немолодая заурядная женщина, вовсе не красавица, и денег у меня лишних нет.
— Я старше вас, вы совсем не заурядная, красавицы меня не интересуют, и мне абсолютно безразлично, если у вас деньги или нет. Довольны?
Долорес вздохнула.
— Чего вы от меня хотите?
Он не сводил с нее глаз.
— Хочу как можно лучше узнать вас. Хочу проводить с вами время, разговаривать, заставлять вас смеяться… — Он сделал паузу. — А если быть честным, я хотел бы лечь с вами в постель… когда для этого настанет время.
Она оцепенела.
— О нет…
— Да.
— Сомневаюсь, что вам понравится то, что скрывается под моей одеждой, — мрачно пробормотала она.
Оливер засмеялся.
— Еще как понравится.
— Сомневаюсь.
Он лукаво изогнул бровь.
— Почему?
— Мне сорок два года. У меня уже не очень-то эластичная кожа, грудь, потерявшая прежнюю упругость, и не сегодня-завтра начнется климакс.
— Не морочьте мне голову, — с притворной серьезностью возразил он. — Кто вам сказал такую чушь?
— Сама знаю.
— Пытаетесь отпугнуть меня?
— Да.
— Думаете, я в угаре страсти буду обращать внимание на вашу кожу? — Оливер засмеялся. — Вижу, вы и представления не имеете, что бывает, когда я оказываюсь в плену страсти. Пожалуй, вам стоило бы попробовать. Это был бы очень поучительный опыт.
— Вы смеетесь надо мной!..
— Потому что вы даете для этого повод, — пробормотал он. — Чего вы боитесь, Долорес?
— Того, что все это кончится так, как кончается в кинофильмах.
— Что?!
Она вздохнула.
— Ну, понимаете, когда глупые старухи связываются с красивыми и богатыми мужчинами, это значит, что их используют в преступных целях…
— В каких, например?
Она пожала плечами.
— Кто знает? Контрабанда наркотиков или что-нибудь еще аморальное и незаконное. А бедные дуры так загипнотизированы деньгами и сексом, что делают все, чего от них ни потребуют…
— Вы действительно знаете, как потешить мужское самолюбие, — сухо ответил Оливер. — Я думал, что уже убедил вас в моей высокой моральной стойкости.
— Я больше никогда в жизни не буду тешить мужское самолюбие. И во всех остальных жизнях тоже! — резко заявила она.
— Ага! — многозначительно сказал Эдвин.
— Что «ага»?
— Догадываюсь, что самолюбие вашего мужа очень нуждалось в этом.
— Да.
— А вы, покорная жена, тем временем тешили свою глупость.
Она бросила на Эдвина сердитый взгляд.
— Я знаю, что была дурой! И нечего мне об этом напоминать!
— Извините. Я так понимаю, что теперь вы сильно поумнели. Больше никаких мужчин, никакой любви, никакого секса. Чудесная жизнь!
— Верно. Тихая, мирная и очень спокойная.
— Тогда вам самое место на крылечке в кресле-качалке.
Ей захотелось выплеснуть ему в лицо остатки шоколада, но в чашке, увы, было пусто. Хотелось накричать на него, но это было ниже ее достоинства. Вместо этого Долорес вышла из комнаты и отправилась в кухню.
Эдвин последовал за ней.
— Извините, — сказал он. — Я не хотел сердить вас.
— Но рассердили, — сквозь зубы ответила она. — Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите завести со мной пылкий роман, ваше мужское самолюбие не вынесет, если я останусь равнодушной. Но позвольте мне заверить вас, что это так и есть. Я не из тех сексуальных, страстных женщин, которые могут заставить мужчину сойти с ума от вожделения, поэтому не тратьте ваши усилия понапрасну. — Он искренне расхохотался, и возмущенная Долорес воскликнула: — Я пытаюсь быть честной! Не смейте смеяться надо мной!
— Я смеюсь вовсе не над вами. Просто думаю, что вы не слишком подходящий судья для того, чтобы решать, насколько вы сексуальны и можете ли вы свести мужчину с ума.
Долорес предпочла промолчать.
— Знаете, вы совершенно не отпугнули меня, — тихо сказал он. — Вас действительно волнует недостаток сексуального опыта?
Чистое безумие. Она, зрелая женщина сорока с лишним лет, боится секса, как робкая девственница! Трогательно до слез. А перед ней стоит сексуальный мужчина, которому она нравится и который пытается вывести ее из спячки. Другая бы на ее месте прыгала до потолка от радости… Долорес тяжело вздохнула. Нет, обмануть его нечего и пытаться.
— Ужасно волнует. Особенно потому, что у вас этого опыта наверняка хоть отбавляй…
Он негромко засмеялся.
— Я с радостью передам его вам. Постепенно. Шаг за шагом, ласка за лаской, поцелуй за поцелуем.
— Нет… — прошептала она.
— Да, — тихо, но твердо ответил он.
Долорес закусила губу и пожала плечами. Эдвин Оливер был неповторим, и не замечать это становилось все труднее и труднее. Все сложнее и сложнее было сопротивляться и не позволять ему выбивать почву у нее из-под ног. Кто она — сумасшедшая или наивная дурочка? Что в ней может понравиться такому мужчине, как Эдвин? Она слышала вой ветра за окном и дрожала.
Он положил руки ей на плечи.
— Позвольте мне обнять вас… Просто обнять, без всяких фокусов.
Вопреки намерениям она позволила обнять себя. Это было восхитительно. И очень страшно. Ее голова лежала у него на плече, а щека прижималась к теплой выемке над ключицей. Она вдыхала едва уловимый мужской запах и чувствовала странное, легкое головокружение…
Но это кончилось очень быстро. А потом он снова отвел Долорес к огню и посадил рядом с собой.
— Расскажите мне о вашем муже, — тихо попросил Эдвин. — Вы сказали, что он никогда не поднимал на вас руку. Но ведь есть и другие формы нанесения обид. Что он с вами делал?
Долорес хотела было сказать, что не желает говорить об Энди. Это могло нарушить ее спокойствие. Впрочем, о каком спокойствии теперь может идти речь…
— Ничего особенного. Просто он всегда критиковал меня и заставлял молчать. Я никогда и ни в чем не могла угодить ему. Он не уважал меня. И… не ценил.