Сосковая теория Фауката получила ещё одно убедительное подтверждение.
Отношения с Соней приглушили моё стрессовое состояние, особенно обострённое из-за отсутствия женщины.
В Соне мне нравилось всё: молодость, тело, острый ум в сочетании с естественной простотой в общении. Она подарила мне свой фотопортрет, который я выставил за стеклом серванта.
Мы много гуляли с ней и Танькой вечерами после работы.
Однажды мы зашли с ней во Дворец культуры, в котором Сашка вёл фото — киностудию. Мы занялись с ним в комнате рядом со сценой печатью фотографий, а Соня прошла к роялю, стоявшему на сцене.
Когда я вышел из комнаты, она задумчиво исполняла на рояле серенаду Шуберта.
Она вздрогнула, когда я незаметно подошёл к ней и поцеловал сзади в шею.
В пустом Дворце, на сцене в темноте,
Ты для себя играла на рояле.
Я подошёл и встал невдалеке
Глаза твои меня не замечали.
Прости, что я неловко подсмотрел
Тебя такую, словно бы нагую,
В какую даль твой ангел полетел?
Когда ты, звуками томя его, чаруешь.
Что означает тонких пальцев взмах,
Головки милой плавное качанье?
Таится что в чувствительных губах,
Полуоткрытых, словно для лобзанья?
К тебе стремясь, тоскуя и любя,
Не зная сам — к кому, зачем ревнуя?
Я наклонился и вспугнул тебя
В ложбинку шеи трепетно целуя.
Ты вздрогнула … Упали кисти рук,
Исчез восторг духовных ликований.
Прости, прости! Что не сдержался вдруг,
Вернул из далей призрачных желаний.
Эти стихи я написал на работе на следующий день и подарил их Соне. Она поцеловала меня:
— Ты просто Тютчев!
Жили мы, то у неё, то у меня, и наши тела тянулись друг к другу при каждом удобном случае. Удобными были случаи, когда Танька засыпала, Соня не допускала, чтобы девочка увидела то, что детям видеть не положено.
Как-то мы лежали в моей квартире на тахте, с краю Танька, которую надо было усыпить и потом перенести на раскладное кресло, в середине Соня, к стенке я.
Соня, повернувшись на бок к Таньке, читала ей сказки, но та не хотела засыпать. В конце концов, мой друг, измученный соседством с пышной задницей, требовательно упёрся между упругих Сониных ягодиц, я осторожно снял с неё трусики, похоже, она не возражала, но продолжала читать:
— Посадил дед репку. Выросла репка: «Ой!» … большая, пребольшая».
Я расхохотался:
— Нет, Соня в сказке слова «Ой!».
— Но у деда не было и ойкающего возбудителя, — ответила она.
— Позвал дед бабку, — продолжала читать насаженная дама дрожащим голосом. Я совершал своё мужское дело и кончил с превеликим удовольствием, познав новую приятность сношения с женщиной, занятой другим делом.
После нам понравилось повторять «декамеронные» отношения, только Соня нагибалась, чтобы протереть пол или ванну, как я задирал ей юбку.
Наши двухнедельные отношения кончились для меня неожиданно. Приехала дочь, и Соня хотела прийти познакомится с ней. Но перед самым Новым Годом, утром, в день, в который мы условились о встрече, она позвонила и сказала, вдруг, что никак не может прийти, она должна сопроводить своих учеников на какую-то экскурсию.
Я тут же приехал к ней на «разборку».
— Неудобно перед дочерью, — сказал ей.
— Директор сообщил про экскурсию только вчера.
— Что нельзя было кому-то другому?
— Это группа, которую я веду.
— Ну, хоть бы позвонила вчера, дочь уже наготовила всего.
— Я хотела, но …
— Что, но?
— Не думаю, что я должна встречаться с твоей дочерью.
— Почему?
Возникла длительная пауза.
— Мы не созрели для серьёзных отношений.
— Что у нас не так?
— А что изменилось за эти две недели? Ты живёшь по своим привычкам, как раньше, я просто, бесплатное, сексуальное приложение.
— Я считал, что у нас любовь.
— Что я не знаю, что такое любовь? У нас не любовь, а секс.
— Любовь без секса — не любовь, — парировал я, а серьёзные отношения развиваются постепенно.
Соня помолчала и вздохнула:
— Я долго думала. Всё пойдёт по инерции, как пошло. Человек не меняется.
— Не смею навязываться, — вспыхнул я и покинул Соню, тем более, что она смотрела на часы, опаздывая на экскурсию.
Я шёл домой и кипел благородным негодованием от женского непостоянства:
«Всего один день не виделись, встречал в аэропорту дочь, и вот вся любовь! По инерции! По инерции я жил с Татьяной восемь лет и не изменял, если уж ты считаешь себя такой серьёзной».
Придя домой, я сел напротив портрета Сони.
«А может быть она права? «Ничего не изменилось» … Может быть, надо было отдать ей получку? Или сделать ценный подарок? Действительно, кроме коробки шоколада и один раз цветов, я ничего ей не подарил. Зато бутылочка неплохого вина «от Вадима», стала постоянным атрибутом наших встреч. А ведь с мужем она развелась из — за вина. Может быть, стоило хотя бы иногда забирать Таньку из яслей? Или устроить ремонт в её квартире? Или помечтать, какую квартиру и в каком районе мы получим в обмен на наши две? Даже про обещанную экскурсию в мой вычислительный центр я забыл. Порхал радостно две недели, как шмель по первым весенним цветочкам, а дама, оказывается, присматривалась…
— Что ж, как случилось, так случилось, — сказал я себе и убрал Сонин портрет в альбом с фотографиями.
Сам я не хотел переступить через гордость и пойти к женщине. Но если бы она позвонила сама, то вернулся бы.
Я не прошёл тест на семейную жизнь…
XXX
На душе было муторно. Завтра Новый год, дочь сказала, что уйдёт встречать со школьными подругами. Я выпил коньяку и пошёл по городу.
Фауката не было дома; Санька, он жил в отдельной комнате общежития, трахался с новой подружкой. Я принял с ними ещё фужер бюракана и … храбро отправился на квартиру к Ларисе.
За её дверью неразборчиво слышались взволнованные женские голоса. Один принадлежал Ларисе, а второй, очень знакомый второй! Да это же Людмила!
Я хотел постучаться, но что-то остановило меня, вспомнил про ключ от квартиры бывшей любовницы и осторожно открыл дверь.
Тут я понял, что побудило совершить меня неприличный поступок.
Так и есть, не ошибся! Дамы занимались на раскинутом диване лесбийской любовью. Людмила оторвала рот от промежности Ларисы и со страхом вперилась в меня.
— Ты… ты… с ней? — запинаясь, протянул я.
Моя любовь, как ни в чём не бывало, соскочила голая с кровати и бросилась мне на шею.
— Вадик! Я знала, что ты придёшь!
Людмила, напротив, лихорадочно натянула платье и сидела на диване вся красная.
— Ладно тебе! — щёлкнула её Лариса по носу, — у нас сегодня праздник, Вадик явился!
— Налевай! — толкнула она меня на диван рядом со столиком, на котором стояла початая бутылка коньяка.
Я разлил стаканы.
— С наступающим на нас Новым Годом! — бодро подняла нимфетка стакан, — и пусть наступает на нас помягче!
Людмила немного отошла, а после стакана даже ожила.
— А где Соня? — спросила она.
— Соня заснула, — неловко поиграл я словами.
— Да ты что? Только вчера видела её, сказала, что всё хорошо у вас.
— Что было вчера, то — неправда, сказал Эпикур.
— Вадик, я всё знаю, — живо воскликнула Лариса, — так, блин, хотелось ворваться к вам и испортить злачную компанию!
— Я еле её удерживала! — реабилитировала Людмила свой контакт с девушкой.
— Мне уже ничто не кажется странным в этом мире, — махнул я рукой, — с этой оторвой и со всеми вами я продвинулся за полгода больше, чем за всю предыдущую жизнь.
— Тогда, может будешь третьим в нашей компании? — бесстыдно спросила Лариса.
— Только групповухи не хватает для полного счастья!
— Нет, Лариса, я так не могу! У меня есть принципы и … Гера, — испугалась Людмила.
— Ладно, девки! Будем с принципами просто пить вино.
Людмила к вечеру ушла к Гере на встречу Нового Года, а мы с Ларисой, безнадёжно бухие, завалились в постель. Честное слово, не помню, была ли у нас близость той ночью, но Новый год мы проспали точно.
Непрерывно звонил телефон сквозь сон, но подняться не было сил.
Наши отношения стали какими-то пресными. Длинная цепь расставаний и примирений приучила к наплевательскому отношению друг к другу и ко всему на свете.
— Ты разлюбил меня, — сказала как-то Лариса.
А я сидел и держался за живот, что-то не то съел и мучился от боли.
— Да какая на хрен любовь в этом сумасшедшем мире! Пора мне плюнуть на «лубовь» и заняться серьёзным бизнесом.
— Ой, интересно! А чем?
— Буду компьютерами торговать. Мне МММ договор предлагает.
— Здорово! Станем богатенькими.
— Только не с тобой! Ты всё угробишь!
— Подумаешь! Мне, между прочим, предлагает замуж Бережной, он начальник отдела. Моложе тебя и с положением.
— А слышала, что его прежняя жена повесилась? Говорят, он довёл.
— Это меня и смущает.
— Да не бойся! — расхохотался я, — ты сама, кого угодно загонишь в петлю!
— Ну и гад, же ты! Обижаешь скромную девушку.
В животе кольнула резкая боль.
— Катись ты к своему начальнику! — скривился я.
Лариса сверкнула хамелеонами и ушла.
Вечером скорая увезла меня в хирургию. Слава богу, попался чуткий хирург. Вызванный из дома, он не потащил меня сразу на операционный стол, а остался до утра, ожидая моих анализов, и раз десять подходил, даже ночью, щупал мой живот.
Всё обошлось без операции, меня хотели перевести на долечивание в терапию, но тут появился заведующий отделением, который знал меня, как электронщика и сказал:
— Будешь лежать у меня, пока не восстановишь мне радиосвязь с палатами!
— Что ж сделаю, — согласился я, — мне хотелось отлежаться от Ларисы и пьяного образа жизни.
— Чудненько! — пропел врач, — я тебя посажу на спецдиету для бугров.
XXXI
Эта задержка в хирургическом подарила мне встречу с Даной, всю историю с которой я до сих пор воспринимаю, как фантастическую.
Дана — высокая девушка с каштановыми волосами и с вечно приклеенной улыбкой. Она повредила мениск, одно колено было подбинтовано, что совершенно не портило её великолепных длинных загорелых ног под коротким халатом. Дана была молода — лет шестнадцати, семнадцати, и вокруг неё постоянно кружился хоровод её юношей-сверстников, истекающих от поллюций, таких же временных инвалидов, как она.
Конечно, я облизывал на неё губы, но не более того. Однако Данина непосредственность не знала границ.
— А где у тебя бинт? Покажи! Наверно на животе.
— Да нет у меня бинта!
Она задрала мне халат и майку и, не обнаружив бинта, не успокоилась:
— Всё понятно, у тебя забинтован член.
Бессовестность молодого поколения не знала границ.
— Что ты Дана, бог с тобой, не полезешь же в штаны!
— А почему ты тогда в хирургическом?
— Заведующий меня любит.
— Попроси у него для меня справку на свободный выход.
— Зачем?