Льет дождь. Тяжелые струи барабанят по стеклу…
Нет! Это слова из романа. Из книги, описывающей драму, которую мы пережили в Буасси‑ле‑Коломб два года назад. Жестокие убийства детей. В то время это произвело сенсацию! Журналисты налетели на Буасси, словно мухи на кучу отбросов. Поскольку я сыграла определенную роль в разгадке этой тайны, у меня брали интервью, и я даже выступала по телевидению.
А потом я продала свою историю некой авторше детективных романов, и ее опубликовали под названием «Лесная смерть».
Какая суета!
Теперь в городе опять все спокойно. Мы залечиваем раны. Мы стараемся забыть. Но стоит какому‑нибудь ребенку задержаться на пятнадцать минут, и у его матери обрывается сердце.
На мысль о книге меня навел дождь. Сильный дождь… Довольно!
Я подъезжаю на кресле к окну и прижимаюсь лбом к прохладному стеклу. На дворе январь. Если за ночь дождь не прекратится, он может перейти в снег. Мне так хочется почувствовать запах снега. Я радуюсь, думая о том, что через несколько дней мы уедем в горы.
Я хотела бы увидеть сад. Я так люблю зимний сад под проливным дождем.
Но я ничего не вижу. Те, кто читал книгу, знают, что три года назад я оказалась одной из жертв теракта в Ирландии и осталась парализованной, лишенной зрения и речи. До прошлого года я могла общаться с окружающими только с помощью указательного пальца левой руки, что отнюдь не облегчало жизнь.
Благодаря последней операции я полностью владею левой рукой. Но зрение ко мне не вернулось. И речь тоже.
– Что это вы делаете у окна? Вы же простудитесь! – восклицает Иветт за моей спиной.
Я поднимаю руку, чтобы успокоить ее.
– Ну, как хотите! Звонил месье Тони, – добавляет она. – Было очень плохо слышно, на море волнение. Он вас целует.
Иветт не любит Тони. Она упорно называет его «месье». Что до Тони, то ему наплевать, любят его или нет.
Я представляю его стоящим на палубе среди бушующих волн. Во всяком случае, я представляю себе человека, которого знаю только на ощупь.
Я так и не знаю, как он выглядит, потому что мы познакомились уже после случившегося со мной несчастья.
Забавно думать, что так много людей видели меня по телевизору, а я отвечала на вопросы, поднимая или опуская руку, словно в игре «Голубь летит».
Элиз Андриоли, звезда на стальных протезах, противостояла натиску журналистов: «Как вам удалось разгадать эту тайну, оставаясь прикованной к инвалидному креслу?», «Готовится ли к изданию серия „Железная женщина“?», «Выйдете ли вы замуж за Тони Мерсье?».
Нет, я не вышла за Тони. Мне не хотелось бросаться в новый роман, не убедившись во взаимности наших чувств, – совет из рубрики для дам. Да Тони и не просил меня об этом. Он вернулся к тому, чем занимался до того, как начал пить: к работе моряка торгового флота, и теперь все время где‑то плавает. Его дочка Виржини учится в Париже в специальном интернате для детей, перенесших тяжелые потрясения и нуждающихся в наблюдении психологов.
Иветт, моя компаньонка, тоже не вышла замуж за водопроводчика Жана Гийома, хотя они прекрасно ладят друг с другом. «Зачем идти в мэрию, в нашем‑то возрасте? К тому же мне нравится быть независимой», – сообщила она мне по секрету. Жана, покладистого по натуре, к тому же со своими холостяцкими привычками, вполне устраивает существующее положение дел: Иветт по‑прежнему живет со мной, они проводят вместе все свободное время, а раз или два в неделю Жан ночует у нас.
Сейчас его нет. Ему подвернулась выгодная работа в Бретани: надо отремонтировать целую ферму, со старинной черепицей из сланца и соответствующим водопроводным хозяйством.
О! Звонит телефон.
– Это вас! – кричит Иветт.
Я подъезжаю на своем электрическом кресле к аппарату. Иветт прикладывает трубку к моему уху.
– Здравствуйте, Элиз. Это Б*А*.
Надо же! Вот так совпадение! Моя авторша!
– Я осмелилась вас побеспокоить, потому что получила письмо, которое вас касается. Отправляю его по факсу, – говорит она.
Я ударяю по трубке пальцем один раз, что значит «хорошо». Два удара значат «нет».
– Надеюсь, у вас все в порядке. Всего доброго, мне надо бежать. Обнимаю вас.
Конечно, обнимаешь, со всеми‑то деньгами, которые ты на мне заработала… Но кто из нас чуть было не погиб, не сгорел заживо, не истек кровью? Это была я! А ты только взяла ручку, и оп‑ля… давайте мне денежки!
Скрип факса. Иветт отрывает листок и пробегает его глазами.
– Ничего не понимаю, – бормочет она.
Я «дергаюсь». Интересно, решится ли она прочесть мне его? Или опять скажет, что факс не прошел? Я уже научилась разбираться в происходящем вокруг меня.
– Я вам прочту.
Не очень‑то она торопится!
–
– Вы что‑нибудь понимаете? – бормочет Иветт и продолжает: – «Я
Я осторожна, я предпочитаю все проверять. Я не испытываю ни малейшего желания стать жертвой бредовых идей какого‑то шизофреника, вырвавшегося из психушки.
– Алло, здравствуйте, это Иветт Ольцински, я хотела бы переговорить с Б*А*, будьте любезны… Ах, так, ну что же… Спасибо, до свидания.
Иветт кладет трубку.
– На пять секунд опоздали: она звонила вам в ожидании такси, она уезжает в Японию. Цикл встреч с читателями. Ну, так… Может быть, чайку?
Я рассеянно киваю головой. «Д. Вор». Мне кажется, он чем‑то странно озабочен, этот гражданин Д. Вор.
Мы молча пьем чай. Иветт не в духе, потому что Жан поставил крупную сумму на скачках и все проиграл. Жан – настоящий фанатик тотализаторов. И всяких моментальных лотерей. Он постоянно покупает мне карточки «Блек‑Джек». Я еще ни разу не выигрывала. Ах нет: один раз выиграла десять франков и отдала их Виржини.
Я не нахожу себе места (!) от одной мысли о поездке в горы. Нет, я не собираюсь участвовать в Олимпийских играх по слалому в инвалидных колясках, просто мой дядя Фернан, живущий в Ницце, любезно предложил воспользоваться его домиком в Кастене, этаким маленьким семейным курортом в провинции. Чистый воздух, солнце, прогулки в кресле по свежему снегу… Мы уезжаем через два дня. Мужчины и Виржини присоединятся к нам в феврале, на каникулах. Я сгораю от нетерпения. Иветт уже три раза перекладывала чемоданы, чтобы убедиться, что мы ничего не забыли. Варежки, носки, термобелье – мы готовы к восхождению на Аннапурну.