Конечно, без приключений в пути не обошлось. Мужики, воображавшие себя опытными ловеласами, примечали Ульянкину грудь за километр и подползали к ней как голодные студенты к докторской колбасе. Но мы быстро придумали, как отбиваться от непрошеных прилипал. Когда на горизонте показывался мужик с выкаченными на макушку глазами и в улитой слюнями рубахе, Ульянка проворно хватала меня за руку и командовала:
-Сделай дебильное личико!
Мне и стараться-то особо не надо было. Некий налет дебильности присутствовал на моем личике вплоть до периода полового прозревания. Помнится, когда я была совсем маленькой и сучила ногами в ползунках, весело пуская слюни, все родные при виде меня деликатно интересовались у моей матери, не роняла ли она меня головой о бетонный пол, не было ли родовой травмы, ну, может, она КамАЗ пузом тормозила… Ой, я опять отвлеклась!
Так вот, я послушно корчила рожицу наподобие зайца с оскалом Гуин Плена из заставки “Спокушек!”, благо со ртом Ангелики можно было и самого Гуин Плена без грима показывать, и мы храбро топали навстречу потеющему мужику.
При виде меня количество слюней у мужика сразу убавлялось литра этак на два. Были и такие, что, завидев меня, сразу проходили мимо, сожалея об упущенной возможности приятно провести время. Но находились и истинные храбрецы, снимавшие шляпу и вступавшие с Ульянкой в разговор. Ульянка охотно соглашалась поговорить и плела мужику примерно следующее:
-Да, добрый сегодня денек, сударь… Солнышко, птички, все присутствует… Куда я иду? В деревню тут неподалеку… Да нет, сударь, это чучело - мой единокровный братец… Что? Говорите, непохож? Конечно, сейчас он в припадке (тут я начинала пускать слюни), а я нет, но когда мы с ним оба бьемся головой об пол, то жуть как похожи… Что ж вы побледнели, сударь? Мы не заразные, у нас вся деревня такая… Как, вы не знаете нашей деревни?! Это ж знаменитое место! Там еще баба мужика топором зарубила, расчленила и засолила в бочке… Правда, моей сестрой можно гордиться? Но она сейчас не практикует, чем-то шерифу не приглянулась, и он ее посадил. А солонину, гад, за милую душу жрал!… Что с вами, вам плохо? Да вы не бойтесь, я вас не зарублю… Топор шериф изъял из хозяйства, а без него у нас дело хуже идет. Братец мой, несмышленыш, еще на людей кидаться не научился. Целит в горло и вечно промазывает… Ой, по-моему, вы синеете! Эй, сударь, куда же вы?! Я думала, вы хотели познакомиться поближе…
После такого подробного рассказа о якобы нашем семействе все искатели приключений улепетывали от нас с такой скоростью, что наверняка поставили пару мировых рекордов.
Однажды, правда, мы нарвались на двух парней, которые явно не были расположены ставить мировые рекорды в беге по пересеченной местности. Но и тут нам удалось спастись. Дело в том, что Ульянке подошло время превращаться обратно в Улу… Так вот, когда парни, отпуская плоские шуточки по поводу Ульянкиной красоты, начали подбираться поближе к ней, в воздухе что-то бахнуло, засверкало, и прелестная полногрудая красавица превратилась в здоровенного рыжего мужика с грозно выкаченными глазами… и абсолютно голого. Правда, этого парни уже не видели. Они так резво рванули с места, что, наверное, побили рекорды по скорости всех своих предшественников.
Пока я тихо умирала от хохота, согнувшись пополам и держась за живот, Ула, ставший примерно одного цвета с перезрелой клубничкой, малиновым метеором исчез в ближайших кустах. Вышел он оттуда уже при полном параде - в штанишках и безрукавке. Я постепенно перестала икать, и мы продолжили наш путь.
Мощный запас еды, положенный матушкой Бруин, неуклонно таял, и я с тоской думала о том, как и где мне придется его пополнять.
К тому же я отмахала столько километров, что мои ноги, казалось, вот-вот объявят сидячую забастовку. Правда, однажды мне повезло - какая-то добродушная тетка провезла меня пару миль на телеге. Но вот я почувствовала, что больше не смогу и шагу ступить, и с воплем свалилась в придорожные кусты.
Ула бело-голубым облачком летал вокруг и ныл:
-Полин, че, устала, да? Ну потерпи, еще чуть-чуть осталось… Ну давай сделаем привал, если хочешь!
Я демонстративно развязала мешок, выцарапала оттуда кусок хлеба с сыром и принялась мрачно его жевать, прикидывая, как бы лучше засветить Уле горбушкой в лоб. Но горбушку мне было жалко, да и Уле эта горбушка - что в лоб, что через лоб. Бесплотный он все-таки.
Пока я ела, Ула пристроился рядом, вытащил откуда-то из воздуха музыкальный инструмент наподобие арфы и, состроив вдохновенную рожицу, пару раз брякнул по струнам.
-Вот, - обрадовалась я. - Музыкальное сопровождение! Ну-ка, скальд, сбацай мне что-нибудь душевное. Типа “Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе…” - провыла я.
-Это я не умею, - потупился скальд. - У этой драпы слишком сложный стев.
-Чего?!!
-У этой песни слишком сложный припев, - пояснил Недобитый Скальд, перебирая струны своей бренчалки. - За свою недолгую жизнь я не овладел как следует искусством игры… Я пел простые песни о дружеских пирушках и славных битвах, о могучих воинах и прекрасных женщинах. А земли в иллюминаторе я не видел…
-Ну тогда давай что-нибудь живенькое, что умеешь, - благосклонно разрешила я. - Надо же узнать, за дело тебя Мудрая Гудрун придушила или ты просто ей в критический день под горячую руку попался…
Скальд зарделся и пообещал, что споет мне свою лучшую песню. За нее ему даже кинули тяжелую золотую деньгу… в лоб. В общем, я приготовилась к культурному продолжению вечера, а скальд, еще пару раз треснув по струнам для воодушевления, заголосил приятным гнусоватым тенорком:
Слушайте, вы,
Превышние роды,
Родные, не очень,
Все чьи-нибудь чада!
Коль просите, ладно,
Поведаю я
О воинах павших.
Их судьбах, как вспомню…
Чур, уговор, гнилые продукты
Держать при себе
До конца выступленья!
Хоть Недобитый я Скальд,
Но охота
Дожить до конца сей пирушки!
А если кто, сердобольный,
Мне медную денежку кинет,
То благодарственной одой
Того в поколеньях прославлю!
Ближе к делу, воины просят.
Топоры их остры
Ох, снесут черепок мне…
По дороге сельдей мое тело уйдет…
Ох, позор для семьи
И для славного Храфна-папаши!
Так о чем это я?
Ах, о битве…
Вот, кстати, славная бойня
Была на утесе в Нордмёре!
Много мужей сошлось злобных
С топорами острее зубов…
На утесе остались их кости.
А живым только я и уполз…
Подождите ворчать осуждающе
И кидать топоры в мою голову.