– Разве ты не можешь быть такой же очаровательной, как сексуальной и утонченной? Неужели есть какое-нибудь правило, которое запрещает соответствовать всем трем определениям?
– Ловко, очень ловко, – сказала я.
Он распахнул глаза, стараясь казаться невинным и побежденным. В нем было много всякого, но невинность туда не входила.
– Ладно, давай договариваться на счет ужина, – сказала я.
– Ты так говоришь, как будто это бремя.
Я вздохнула.
– До того, как ты появился, я считала пищу чем-то, что ешь, чтобы не умереть. Я никогда не была так очарована едой, как ты. Для тебя это почти фетиш.
– Вряд ли фетиш, ma petite.
– Ну, тогда хобби.
Он кивнул.
– Пожалуй.
– Так что говори, что тебе хочется из меню, и будем договариваться.
– Все, что нужно – чтобы ты просто попробовала все, что заказано. Тебе не обязательно все это съедать.
– Нет уж! Никаких «попробовала»! Я набрала вес. А я никогда не толстела.
– Прибавилось всего четыре фунта, как мне сказали. И хотя я усердно ищу эти призрачные четыре фунта, но нигде не могу их найти. Теперь ты весишь ровно сто десять фунтов, так?
– Правильно.
– О, ma petite, ты становишься гигантом.
Я посмотрела на него, и взгляд был совсем не дружелюбным.
– Никогда не шути с женщиной о ее весе, Жан-Клод. По крайней мере, не с американкой двадцатого века.
Он широко развел руки.
– Мои глубочайшие извинения.
– Когда извиняешься, постарайся не улыбаться так широко. Это портит весь эффект, – сказала я.
Он улыбнулся еще шире, пока не показались самые кончики клыков.
– Постараюсь запомнить это на будущее.
Вернулся официант с моими напитками.
– Хотели бы вы заказать, или вам нужно еще несколько минут?
Жан-Клод взглянул на меня.
– Несколько минут.
Мы приступили к переговорам.
Через двадцать минут у меня закончилась кола, и мы определились с тем, что мы хотим. С ручкой наготове и надеждой в глазах вернулся официант.
Я победила в части аперитива, так что его мы не заказали. Отказавшись от салата, я позволила ему заказать суп. Луковый суп-пюре был не таким уж большим испытанием. И мы оба захотели бифштекс.
– Только небольшой, – сказала я официанту.
– Как бы вы хотели, чтобы его приготовили?
– Половину – прожаренным, половину – с кровью.
Официант моргнул и переспросил:
– Простите, мадам?
– В куске где-то унций восемь, правильно?
Он кивнул.
– Так разрежьте кусок пополам, и сделайте один кусок прожаренным, и другой – с кровью.
Официант нахмурился.
– Не думаю, что мы можем так сделать.
– За такую цену вы должны приносить корову и прямо тут на столе проводить ритуальное жертвоприношение.
Просто сделайте так, – и я протянула ему меню. Он его взял.
Все еще хмурясь, официант повернулся к Жан-Клоду.
– А вы, сэр?
Жан-Клод одарил его легкой улыбкой.
– Я не буду сегодня заказывать.
– Не хотели бы вы тогда вина, сэр?
Он никогда бы не упустил возможность съязвить.
– Я не пью… вина.
Я как раз отпивала колу, закашлялась, и разлила ее по всей скатерти. Официант засуетился – разве что не похлопал меня по спине. Жан-Клод рассмеялся так, что в уголках его глаз выступили слезы. Трудно было сказать наверняка при таком освещении, но я знала, что слезы были с оттенком красного. Знала, что на белоснежной салфетке остались розовые пятнышки после того, как он промокнул ей глаза. Официант удалился, так и не поняв, в чем шутка. Глядя через стол на улыбающегося вампира, я размышляла – поняла ли ее я, или сама была предметом шутки. Бывали вечера, когда я не знала, когда осыплется земля в могиле. Но когда он протянул мне через стол руку, я приняла ее. Определенно, предмет шутки.
Глава 8
В качестве десерта выступала малиново-шоколадная запеканка. Тройная угроза любой диете. По правде говоря, я любила обычные запеканки. Фрукты и ягоды, не считая клубники, и шоколад просто извращали чистый и воздушный творожный вкус.
Но Жан-Клоду нравился такой вариант, и десерт у нас шел вместо вина, которое я упорно отказывалась заказывать к ужину. Я не переносила одного вкуса алкоголя. Так что Жан-Клод имел полное право на десерт. Кроме того, в этом ресторане не подавали обычных запеканок.
Наверное, слишком безыскусно для них.
Я съела всю запеканку, собрала с тарелки шоколад, но оставила его. Я была сыта. Жан-Клод поставил руку на скатерть, оперся щекой на нее и закрыл глаза, чуть не теряя сознание от желания смаковать последние намеки вкуса. Он моргнул, словно выходя из транса. Все еще опираясь на руку, он сказал:
– У тебя еще осталось немножко взбитых сливок, ma petite.
– Я сыта, – сказала я.
– Это настоящие взбитые сливки. Они тают на языке и скользят по небу.
Я покачала головой.
– Я все! Если съем еще что-нибудь, мне точно станет плохо.
Он тяжко и долго вздохнул, и сел прямо.
– Бывают ночи, когда ты приводишь меня в отчаянье, ma petit.
Я улыбнулась.
– Забавно, иногда я думаю про тебя так же.
Он наклонил голову в полу-поклоне.
– Touche, ma petite, touche!
Он посмотрел мне за плечо и вдруг замер. Улыбка не сошла с его лица. Она была безупречной. Его лицо превратилось в пустую непроницаемую маску. И даже не оборачиваясь, я знала, что позади был кто-то, кто смог его испугать.
Я уронила салфетку, и поднимая ее левой рукой, правой вытащила файрстар. Когда я снова села прямо, пистолет был у меня в руке, на коленях. Правда, стрелять в ресторане было плохой идеей. Хотя, знаете, это была не первая плохая идея, которая пришла мне в голову.
Я обернулась и увидела, как между столиками и хрусталем к нам идет пара. Женщина казалась высокой, до тех пор, пока вы не видели ее каблуков. Шпильки, дюйма четыре. Я чуть не сломала ногу, пытаясь ходить на таких. Платье было белым, с квадратным вырезом декольте, облегающее, и более дорогое, чем весь мой наряд, даже если считать с пистолетом. Она была такой яркой блондинкой, что цвет волос сливался с платьем, на плечах было простое манто из белой норки. Волосы были забраны вверх и мерцали серебряными и хрустальными огоньками бриллиантов, обрамлявших ее волосы, как корона. Она была белой, как мел, и не смотря на мастерский макияж, я знала, что сегодня вечером она еще ни от кого не питалась.
Мужчина был человеком, но бьющая из него энергия заставляла в этом усомниться. Его загар был такого чудесного темно-коричневого цвета, который может приобрести оливковая кожа. Волосы у него были роскошно вьющиеся и каштановые, коротко подстриженные по бокам и сзади, но падающие волнами на глаза.
Глаза были чисто карие и спокойно, даже радостно, смотрели на Жан-Клода, но радость эта была темной. Он был в белом костюме и шелковом галстуке.
Они остановились рядом с нашим столиком, как я и думала. Все внимание красивого лица мужчины было направлено на Жан-Клода. С тем же успехом меня там могло и не быть. У него были очень резкие черты – от высоких скул до почти сломанного носа. Еще бы дюйм к каждой линии, и его лицо было бы некрасивым.
Вместо этого, оно было ярким, притягивающим внимание, красивым – в полном смысле мужской красотой.
Жан-Клод встал, не протягивая руки, с лицом прекрасным и пустым.
– Иветт, давно не виделись.
Она изумительно улыбнулась.
– Очень давно, Жан-Клод. Помнишь Бальтазара?
Она тронула мужчину за руку, и он тут же обнял ее за талию, легко поцеловал ее в бледную щеку. И наконец первый раз посмотрел на меня. Никогда не встречала такого взгляда у мужчин. Если бы он был женщиной, я бы сказала, что она ревнует. Английский вампирши был идеален. Ее акцент – чисто французским.
– Конечно, я его помню, – сказал Жан-Клод, – время, проведенное с Бальтазаром, всегда было запоминающимся.
Мужчина снова повернулся к Жан-Клоду.