– Разве вы не сделали бы для меня того же? «Suum cuique tribuito» note 2 6 , говорилось в римском праве, а я немало просидел над кодексом Юстиниана, чтобы запомнить это правило. К тому же разве, спасая жизнь моей дочери, вы не отплатили мне сторицей?
– Что вы! – ответил Рэвенсвуд, терзаясь сознанием своей вины. – Ведь я сделал это совершение инстинктивно. Вы же встали на мою защиту, зная, сколь дурно я думаю о вас и сколь легко могу стать вашим врагом. Вы поступили великодушно, разумно, мужественно!
– Полноте, – сказал лорд‑хранитель, – каждый из нас поступил согласно своей натуре, вы – как смелый воин, я – как честный судья и член Тайного совета.
Мы едва ли смогли бы перемениться ролями. Во всяком случае, из меня вышел бы очень плохой тореадор, а вы, мой молодой друг, несмотря на бесспорную правоту вашего дела, возможно, защитили бы себя перед Тайным советом хуже, чем это сделал за вас я.
– Мой добрый друг! – воскликнул Рэвенсвуд, и вместе с этим коротким словом, с которым так часто обращался к нему лорд‑хранитель, но которое сам он произнес впервые, простодушный юноша вверил родовому врагу свое гордое и честное сердце. Рэвенсвуд был человеком необщительным, упрямым и вспыльчивым, но для своих лет отличался на редкость здравым и проницательным умом. А потому, каково бы ни было его предубеждение против лорда‑хранителя, оно не могло не отступить перед чувством любви и благодарности. Подлинное очарование Люси Эштон и мнимые услуги, якобы оказанные ему сэром Эштоном, изгладили из его памяти нерушимый обет мести, данный им над прахом отца. Но клятва его была услышана и вписана в книгу судеб.
Калеб был свидетелем этой сцены и не мог объяснить ее себе иначе, как тем, что между обоими семействами происходит сговор о брачном союзе и что сэр Эштон отдает за дочерью родовое имение Рэвенсвудов. Что же касается Люси, то, когда Рэвенсвуд обратился к ней с пламенными словами, моля простить его за неблагодарность и холодность, она только улыбнулась сквозь слезы и, протянув ему руку, сказала прерывающимся голосом, что бесконечно счастлива видеть примирение отца с человеком, спасшим ей жизнь. Даже многоопытный вельможа был растроган искренним и великодушным самоотречением, с которым пылкий юноша отказался от родовой вражды и, не колеблясь, попросил у него прощения. Его глаза блестели, когда он смотрел на молодых людей, очевидно любивших друг друга и словно созданных один для другого. Он невольно подумал, как далеко мог бы пойти этот гордый, благородный юноша там, где его, сэра Эштона, недостаточно родовитого и слишком осторожного по натуре, не раз, как говорится у Спенсера, «оттесняли» и оставляли позади. И его дочь, его любимое дитя, участница его досуга, возможно, была бы счастлива, соединившись с влиятельным и сильным человеком; нежной, хрупкой Люси, казалось, была необходима поддержка твердой руки и мужественного сердца Рэвенсвуда.
На какое‑то время этот брак показался сэру Уильяму Эштону не только возможным, но даже желательным, и прошло не менее часа, прежде чем он опамятовался, вспомнив, что Эдгар беден, а леди Эштон никогда не согласится выдать дочь за Рэвенсвуда. Однако уже Этих добрых чувств, которым, вопреки своему обыкновению, невольно поддался лорд‑хранитель, оказалось достаточно: молодые люди, приняв его сочувственное молчание за одобрение их взаимной склонности, решили, что союз их будет встречен с радостью. Лорд‑хранитель, по‑видимому, сам сознавал совершенную им тогда ошибку, ибо много лет спустя после трагической развязки этой несчастной любви предостерегал всех и каждого от опасности подчинять рассудок чувству, уверяя, что величайшим несчастьем своей жизни он обязан той минуте, когда допустил, чтобы чувство взяло в нем верх над эгоистическим интересом. Нельзя не признать, что если это было так, то он был страшно наказан за минутную слабость.
Нельзя не признать, что если это было так, то он был страшно наказан за минутную слабость.
Помолчав немного, лорд‑хранитель возобновил прерванный разговор.
– Вы так изумились, обнаружив во мне честного человека, что позабыли о Крайгенгельте, дорогой друг. А ведь он называл ваше имя в Тайном совете.
– Негодяй! – воскликнул Рэвенсвуд. – Мое знакомство с ним было самым непродолжительным; но, видно, мне совсем не следовало общаться с ним.
Я вел себя глупо. Что же он сказал обо мне?
– Он наговорил достаточно, чтобы возбудить опасения относительно вашей благонадежности у некоторых наших мудрецов, готовых по первому подозрению или навету обвинить человека в государственной измене. Крайгенгельт болтал какой‑то вздор о вашем намерении поступить на службу к французскому королю или претенденту – я сейчас уже не помню подробностей, – но один из ваших лучших друзей, маркиз Э***, и еще одно лицо, которое многие называют вашим заклятым врагом, не пожелали этому верить.
– Я очень признателен моему достойному другу, – сказал Рэвенсвуд, – но еще более я благодарен моему достойному врагу.
– Inimicus amicissimus, note 2 7 – улыбнулся сэр Уильям, отвечая на его рукопожатие. – Этот молодчик упоминал также мистера Хейстона Бакло. Жаль, если бедный юноша попал под такое дурное влияние.
– Он уже достаточно взрослый и может обходиться без наставников, – ответил Рэвенсвуд.
– Да, лет ему вполне достаточно, но разума недостает, если он избрал этого мошенника своим fidus Achatus note 2 8 . Крайгенгельт донес на него, и эта история имела бы очень дурные последствия, если бы мы не знали, с кем имеем дело, и прислушались к словам такого негодяя.
– Мистер Хейстон Бакло – честный человек, – сказал Рэвенсвуд. – Не думаю, чтобы он был способен на низкий или подлый поступок.
– Согласитесь, однако, что он способен на поступки весьма неблагоразумные. Не нынче, так завтра он получит в наследство отличнейшие поместья – возможно, он уж владеет ими. Леди Гернингтон, эта превосходная женщина – конечно, если бы не ее несносный характер, из‑за которого она перессорилась со всем светом, – теперь, вероятно, переселилась уже в иной мир. Она очень богата: все ее родственники и совладельцы давно уже умерли, увеличив ее долю наследства. Я знаю ее владения, они граничат с моими; это превосходное имение.
– Я очень рад за Бакло. И был бы рад вдвойне, если бы с переменой судьбы он переменил бы также свои привычки и знакомства. К несчастью, появление здесь Крайгенгельта в качестве его друга не предвещает ничего хорошего.
– Несомненно! Крайгенгельт из тех, кто приносит несчастье, – согласился лорд‑хранитель. – С таким приятелем легко можно попасть в тюрьму и даже на виселицу. Однако мистер Калеб, мне кажется, ждет не дождется, чтобы мы принялись за завтрак.
Глава XVIII
Останься дома, вняв совету старших,
Благ не ищи у очага чужого,
Наш сизый дым теплей, чем их огонь,
А пища хоть проста, зато здорова,
Заморская ж вкусна, да ядовита.
«Французская куртизанка»
После завтрака сэр Уильям и Люси начали собираться в дорогу; воспользовавшись этим, Рэвенсвуд покинул их и отправился отдать необходимые распоряжения, поскольку сам также решил уехать из замка дня на два. Ему необходимо было предупредить Калеба, которого он, как и предполагал, нашел в его закопченной, полуразрушенной каморке. Обрадованный съездом гостей, верный слуга по‑хозяйски прикидывал, на сколько дней при хорошем расчете можно будет растянуть оставшиеся припасы.