Обрадованный съездом гостей, верный слуга по‑хозяйски прикидывал, на сколько дней при хорошем расчете можно будет растянуть оставшиеся припасы.
«Мистер Эдгар, слава богу, не обжора, – думал он, – а мистер Бакло уехал. Он‑то, конечно, способен уничтожить целого быка в один присест. Кресс‑салата, или, как у нас его называют, латук‑травы.., да кусочка овсяного пудинга хватит хозяину на завтрак.
Он, так же как и я, непривередлив. На обед… Оленины, кажется, осталось совсем немного. Ну, ничего, ее можно поджарить на рашпере. Она отлично зажарится».
Подсчет трофеев был прерван Рэвенсвудом, решившимся наконец сообщить Калебу о своем намерении сопровождать сэра Уильяма в замок Рэвенсвуд и погостить там несколько дней.
– Избави бог! – воскликнул старик, и лицо его стало белым, как скатерть, которую он складывал.
– В чем дело, Калеб? Почему бы мне не посетить лорда – хранителя печати?
– О, мистер Эдгар! – воскликнул Калеб. – Я ваш слуга, и не мне учить вас, но я старый слуга – я служил вашему отцу, и деду; я видел лорда Рэндола, вашего прадеда, когда был совсем еще мальчишкой.
– Ну, так что ж из этого, Калеб? Какое все это имеет отношение к обычному между соседями обмену визитами?
– О, мистер Эдгар.., то есть, простите, милорд!
Разве: ваше сердце не говорит вам, что сыну вашего отца не подобает дружить с таким соседом? Подумайте о чести вашего рода! Конечно, если бы вы пришли к соглашению с ним и он вернул ваши земли – пускай даже с тем, что вы окажете ему честь, женившись на его дочери,
– я бы не стал отговаривать вас: мисс Эштон – славная, добрая девушка. Но не поступайтесь вашей независимостью! Я знаю этих людей. Не уступайте им, и они будут только больше ценить вас.
– Однако вы далеко заходите в ваших планах, Калеб, – усмехнулся Рэвенсвуд, пытаясь как‑то скрыть свое смущение. – Вы хотите, чтобы я породнился с семейством, которое сами же запрещаете мне посещать. Как же так? Да что с вами? Вы бледны как смерть!
– О, сэр! – воскликнул Калеб. – Открои я вам причину моего страха, вы же первый будете смеяться надо мной! Но Томас Стихотворец, а он никогда не лгал, произнес вещее слово о вашем роде, и если вы поедете в Рэвенсвуд, предсказание его сбудется. О, зачем я дожил до этого страшного дня!
– Какое же предсказание, Калеб? – спросил Рэвенсвуд, желая успокоить верного слугу.
– Никогда, ни одному смертному не осмеливался я передать эти слова, сказанные мне старым патером, исповедником вашего деда, – в то время Рэвенсвуды были еще католиками. Не раз повторял я про себя это мрачное пророчество, но никогда не думал, что ему суждено сбыться.
– Перестаньте же причитать, Калеб, – нетерпеливо прервал его Рэвенсвуд. – Скажите мне эти слова, внушившие вам столько ужасных мыслей.
Бледный от страха, старик дрожащим голосом произнес, запинаясь, нижеследующие строки:
Когда последний Рэвенсвуд приедет в Рэвенсвуд
И мертвую деву невестой его назовут,
В зыбучих песках Келпи оставит он коня,
И древнее его имя исчезнет с этого дня.
– Я знаю Келпи, – сказал Рэвенсвуд. – Так, кажется, некогда называли зыбучие пески между нашей башней и Волчьей Надеждой? Какому же безумцу придет в голову отправиться туда верхом?!
– Не вопрошайте судьбу, сэр! Не дай бог, чтобы нам открылся тайный смысл пророчества! Останьтесь лучше дома! Пусть ваши гости одни уедут в Рэвенсвуд. Мы сделали для них довольно. Сделать больше – значило бы уже не возвысить, а уронить честь рода.
– Ну‑ну, Калеб! Благодарю вас, за совет, но, право, я не собираюсь искать себе невесты в Рэвенсвуде – ни мертвой, ни живой, – а потому, будем надеяться, сумею выбрать для своего коня место более надежное, чем Келпи.
– Ну‑ну, Калеб! Благодарю вас, за совет, но, право, я не собираюсь искать себе невесты в Рэвенсвуде – ни мертвой, ни живой, – а потому, будем надеяться, сумею выбрать для своего коня место более надежное, чем Келпи. Тем более что я никогда не любил эти зыбучие, пески, особенно после того, как там погиб пикет английских драгун. Помнится, это было лет десять назад. Мы с отцом наблюдали за ними из башни и видели, как они бились из последних сил, пытаясь спастись от надвигающегося прилива, но он настиг их прежде, чем подоспела помощь.
– И поделом им, проклятым англичанам! – заявил Калеб. – Нечего им шататься по нашим берегам и мешать честным людям привозить сюда бочонок‑другой бренди! За мерзкие эти дела я и сам был не прочь пальнуть по ним из нашей старой кулеврины, доброй нашей пушечки, что стоит у нас на южной башне, только боялся, как бы ее не разорвало.
Калеб принялся вовсю бранить и проклинать английских солдат и таможенников, так что Рэвенсвуд без особого труда ускользнул от него и вернулся в зал. Все было готово к отъезду. Один из слуг лорда‑хранителя оседлал Рэвенсвуду коня, и гости вместе с хозяином тронулись в путь.
После долгих усилий Калебу наконец удалось распахнуть обе половинки наружных ворот; затем он встал посередине проезда, приняв почтительный, но вместе с тем важный вид: тощий, изможденный старик, он мнил заменить собою отсутствующих привратников, сторожей и ливрейных лакеев – всю многочисленную челядь знатного дворянского дома.
Лорд‑хранитель милостиво ответил на поклон Калеба и, нагнувшись, вложил ему в руку несколько золотых, так как, по существовавшему тогда обычаю, покидая дом хозяина, гость всегда должен был оделить слуг. Люси подарила Калеба прелестной улыбкой, ласково простилась с ним и вручила ему свою лепту с такой очаровательной грациозностью и такими милыми словами, что совершенно пленила бы сердце верного старика, если бы не предсказание Томаса Стихотворца и успешный процесс ее отца против Рэвенсвудов. Калеб Болдерстон мог бы сказать словами герцога из пьесы «Как вам это понравится»:
Ты больше б угодил мне этим делом,
Происходи ты из другой семьи. note 2 9
Рэвенсвуд поехал подле Люси, робевшей перед трудным спуском; взяв ее коня под уздцы, он повел его по каменистой тропинке, ведшей в долину, как вдруг кто‑то из слуг, замыкавших кортеж, возвестил, что Калеб громко кричит им вслед, видимо желая что‑то сообщить своему господину. Пренебреги Эдгар этими призывами, его поведение могло бы показаться странным, а потому он нехотя уступил Локхарду приятную обязанность помогать Люси и, проклиная в душе назойливую заботливость дворецкого, повернул назад. Достигнув ворот замка, он раздраженно спросил старика, что тому от него нужно.
– Тише, сэр, тише! – прошептал Калеб. – Позвольте сказать вам одно только слово: мне нельзя было сделать это при всех. Вот три золотых, – продолжал он, передавая хозяину только что полученный от лорда‑хранителя дар. – Возьмите их, они вам пригодятся. Погодите! Тише, ради бога, тише! – взмолился он, ибо Рэвенсвуд начал громко отказываться от его даяния. – Возьмите и не забудьте разменять их в первом же селении. Они совсем новенькие и слишком блестят.
– Вы забываете, Калеб, – ответил Рэвенсвуд, стараясь сунуть ему монеты обратно и высвободить из его рук поводья, – вы забываете, что у меня в кошельке есть еще несколько золотых. А ваши оставьте себе, мой добрый друг, и прощайте. Уверяю вас, у меня довольно денег. Ведь благодаря вашим стараниям мы ничего, или почти ничего, не издержали.
– Ну, так отложите эти денежки для каких‑нибудь других надобностей. Да и обойдетесь ли вы?
Ведь вам, несомненно, для поддержания чести рода придется одаривать слуг.