Каждыйвечер,
отходя ко сну, мы спрашивали себя, проснемся ли мы завтра? Каждое утромы
ощупывали себе подмышки и пах. Стоило почувствоватьхотьнебольшойжар,
как человек впадал в смертную тоску и глядел на вас безумными глазами. При
каждом вздохе невольно приходила в голову мысль - уж не с этим лиглотком
воздуха в менявошлазараза?Расставаясьсдругом,каждыйзадавался
мыслью: "Кто? Он или я, а быть может, мы оба?" Ткачи умирали прямо в своих
мастерских, рухнув у остановившихся станков; золотых дел мастера испускали
дух возле своих остывших тиглей; менялы - у своих прилавков. Дети умирали,
вскарабкавшись на смертный одр, где лежалужеостывшийтрупматери.А
зловоние, Аршамбо, а зловоние,ползшеенадАвиньоном!Всеулицыбыли
вымощены мертвыми телами.
Половину, поймите, половину жителей Авиньонаунеслачума.Толькоза
четыре месяца 1348 года, с январяпоапрель,насчиталишестьдесятдве
тысячи умерших. Папа наспех купил участок земли под кладбище, но уже через
месяц оно было переполнено - там захоронили одиннадцатьтысячмертвецов.
Люди умирали, и никто за ними не ухаживал; иххоронили,иниктоихне
отпевал. Сын боялся заглянуть к родному отцу, а отецбоялсязаглянутьк
родному сыну. Семь тысяч заколоченных, пустых домов! Все,ктоимелхоть
какую-нибудь возможность, бежали из Авиньона в свои загородные дворцы.
Климент VI вместе с несколькими кардиналами, вчислекоихбылия,
остался в городе: "Если бог восхочет, он призовет нас к себе".Ипоего
приказу осталось большинство церковнослужителей папского двора, а ихбыло
четыре сотни, но они неслишкомусердствовалидляобщегоблага.Папа
оплачивал медиков и лекарей; на свой счет содержал возчиков и могильщиков;
велел раздавать жителям с®естные припасы, а стражникам предписал принимать
разумные меры против распространения заразы. Тогда-то никто не упрекал его
в том, что он, мол, не считая, транжирит деньги. Онотчитывалмонахови
монахинь, которые не исполняли долгамилосердиявотношениибольныхи
умирающих. Ох, и наслушался же я, как исповедовались и каялисьвогрехах
люди самого, казалось бы, высокого положения, могущественные, дажекнязья
церкви; как стремились они очистить душу от скверны ивымолитьотпущение
грехов. Даже ломбардские и флорентийские банкиры щелкалинаисповедиот
страха зубами ипроявлялиневедомуюимдоселещедрость.Алюбовницы
кардиналов... да, да, племянничек, не увсех,конечно,нокоеукого
есть... Таквот,этипрекрасныедамыявлялись,дабывозложитьсвои
драгоценности к ногамПресвятойДевыМарии!Приэтомонидержалиу
очаровательныхсвоихносиковплаточки,пропитанныеароматическими
эссенциями, а придя домой, скидывали напорогесвоибашмачки.Те,что
обзывали Авиньон градом нечестивцев и даже новым Вавилоном, не видалиего
в годину чумы. Все тогда стали набожными поверьте мне!
Странное все-таки создание человек! Когда жизньемуулыбается,когда
пользуется он цветущим здоровьем, когда в делах все емублагоприятствует,
когда супруга его плодовита и в его краю царит мир,развенедолженон
именно тогда с утра до ночи возноситься душойкпрестолубожьему,дабы
возблагодарить его за дарованные им милости? Как бынетак-онине
вспоминает освоемсоздателе,задираетносинарушаетвсезаповеди
господни.
Зато, едва обрушится на него горе, едва сразит его бедствие - он
тутжекидаетсякбогу.Имолитего,исебячернит,иобещает
исправиться... Так что господь бог с полнымоснованиемпосылаетнанас
беды,разэто,по-видимому,единственныйспособпринудитьчеловека
вернуться в лоно церкви...
Я не сам выбрал себе поле деятельности. Вы, должно быть,слышали,что
моя матушка прочила меня вслужителицеркви,когдаябылещесовсем
ребенком. И если я не противился ее замыслам, то, думаю, лишь потому,что
с младых ногтей питал благодарность к господу богузавсе,чтоонмне
даровал, и прежде всего за самое жизнь. Помню себя еще совсемребенкомв
нашем старом замке Рольфи в Периге, где и вы тожеродились,Аршамбо,но
уже не живете там с тех пор, как ваш отец пятнадцать лет назад обосновался
в Монтиньяке... Так вот, в этом огромномзамке,построенномнадревней
римской арене, помню я, еще совсем мальчиком, замирал от счастья, что живу
в безбрежном мире, дышу, вижу небеса; помню, что особенно остроощущаля
это летними вечерами, когда долго-долго не меркнетдневнойсветименя
укладывали в постельку еще засветло. В виноградных лозах, карабкавшихся по
стене под окошкоммоейспальни,жужжалипчелы,ивечерняятень,но
торопясь, ложилась наогромныеплитынашегоовальногодвора;ещене
потемневшие небеса вспарывал полет птиц, и первая звездочка проклевывалась
сквозь облака, которые ещедолгорозовелиназакатномнебосводе.Мне
страстно хотелось благодарить за все это кого-то, и моя матушкаоб®ясняла
мне, что все это дело рукгосподабога,создателявотэтойкрасы,и
благодарить я должен его. Иникогдастехпорнепокидаломеняэто
чувство.
Даже сегодня, во время долгого нашего пути, я неразвсердцесвоем
возносил благодарность творцу за то, что послал он нам мягкуюпогоду;за
то, что проезжаеммыпоэтимлесам,одетымвзолото,поэтимеще
зеленеющим лугам; за то, что сопровождают меня верныеслужители;зато,
что впряжены в мои носилки добрые выносливые лошадки. Мне приятно смотреть
на лица людей, на спорые движения животных, на кроны деревьев,любоваться
всемэтимвеликимразнообразием-лучшиминепостижимопрекрасным
творением господа нашего.
Всем нашим ученым богословам,спорящимпотеологическимвопросамв
душныхзалах,упивающимсяпустопорожнимиречами,наводящимисмертную
тоску, поносящим друг друга до горечи во рту словесами,выдуманнымилишь
для того, чтобы назвать иначе то, что давным-давно известнокаждому,так
вот - всем этим людям было бы весьма и весьмапользительнолечитьмозги
свои созерцанием природы. Для меня лично теология-этото,чемуменя
обучали, исходя из проповедейотцовцеркви,ияотнюдьнесобираюсь
что-либо в этом менять...
А знаете ли вы, чтоямогбыбытьпапой.