Каждый день до конца той недели она виделась с Блэйком. Она стала ждать его визитов с тем же пылом, что и он. Все, что было в ней нежного и впечатлительного, теперь тянулось к нему. Несмотря на финансовые затруднения — он еще искал себе работу, — он был щедрым, и ей даже приходилось протестовать против его расточительности. Паула приносила ей так много цветов, что покупать еще, как он выразился, было «все равно что возить уголь в Нью-Касл» . Но он подыскивал ей книги, которые, на его взгляд, могли ей понравиться, он научил ее играть в маджонг, свою любимую игру. Казалось, он понимал ее без слов. И не было ничего удивительного в том, что в конце концов все ее внимание стало сосредоточиваться на нем. Как бы мила ни была Паула, она была занятой женщиной, к тому же находилась всегда в центре общественного внимания. Ее жизнь состояла из ежедневных репетиций, встреч с портнихами и фотографами, вечеринок и приемов. Жизнь Сигны была наполнена общением с Блэйком, и теперь ее уже почти не волновала ее прошлая жизнь в Малайе.
Тем временем Ивор оставался в Ливерпуле. По крайней мере, его визит к престарелой тете был истинной правдой.
Единственной родственницей, оставшейся у Ивора, была сестра его матери. Он даже не помнил собственных родителей, потому что его вырастила тетя Марта. В Ливерпуле он провел детство, и всем, что он помнил о доброте, заботе и привязанности, он был обязан этой преданной ему женщине, которая пожертвовала лучшие годы своей жизни, чтобы вырастить и воспитать его.
Когда Ивор бывал в Англии, он навещал маленький темный домик, стоящий на убогой улочке недалеко от собора. И мисс Марта Дункан, уже маленькая старушка в поношенной одежде, гораздо старше, чем мать Ивора, — ей было уже почти семьдесят, — неизменно была рада ему.
Несмотря на свою испорченность, он испытывал какаю-то странную любовь и нежность к тете Марте, хотя никогда толком не умел показать ей это. С тех пор как он покинул ее и уехал на Восток, ему вечно не хватало денег. Тетя Марта же считала каждое пенни и во всем себе отказывала, чтобы время от времени посылать ему несколько жалких фунтов, которые были нужны ей больше, чем ему. Тетя Марта всегда и всем жертвовала ради него. И он принимал ее жертвы, зная, что для нее достаточным вознаграждением будут случайная улыбка и небрежный поцелуй — этого хватало, чтобы «старушенция», как он называл ее, была в восторге.
Восхищение красивым темноглазым племянником переросло у мисс Дункан практически в слепое поклонение. Психологи, возможно, нашли бы, что именно это слепое обожание и потакание всем его капризам и загубили его характер еще в детстве. У него не было отца, который мог бы контролировать его. Он даже не ходил в ту серьезную школу, что могла бы отшлифовать его, — скромных средств его тети хватило только на самую плохонькую. Но он был умен, умен и хитер. Эти его качества, соединенные с его красотой и обаянием, позволили ему выйти в свет и самому сделать карьеру.
Так как мисс Дункан в последнее время особенно редко видела своего обожаемого мальчика, в этот его визит она волей-неволей заметила произошедшие с ним изменения. И хотя она восторгалась им, потому что он всего добился сам и всегда был так хорошо одет, такой джентльмен, она понимала, насколько сильно он отдалился от нее. На этот раз у него появились деньги, которые он тратил направо и налево. Откуда они взялись — она не знала. Она и его узнавала с трудом, а иногда даже боялась, потому что в ее доме он порой давал себе волю — даже мог впасть в приступы беспричинной ярости по малейшему поводу. Неуемная его вспыльчивость пугала пожилую леди.
Раздражительность Ивора всегда была его основным недостатком в глазах мисс Дункан (если она вообще замечала недостатки). Когда он был маленьким, бывали моменты, когда он кричал не переставая и, казалось, полностью терял над собой контроль. Временами она по-настоящему боялась за него, так как знала, что его отец страдал от периодических приступов безумия. Ей страшно было даже подумать, что ее драгоценный красавчик пойдет по стопам отца. Она надеялась, что с возрастом у него это пройдет. Однако и в этот его приезд волновалась за него.
Ивор был само очарование, рассыпался в благодарностях за все, что она для него сделала. В то же время он позволял ей готовить ему завтрак и приносить в постель, прислуживать, словно она была его рабыней. Но мисс Дункан получала удовольствие, ухаживая за ним. Он был единственным, что осталось у нее в одинокой, бедной жизни, последней радостью и привязанностью.
Но в этот приезд Ивор говорил какие-то странные вещи. Заявил, что поменял фамилию и теперь он Челлисон. Она никогда больше не должна употреблять фамилию Гардинер в его присутствии, и никто в округе не должен знать, что когда-то он был Ивором Гардинером. Когда же мисс Дункан спросила, почему он так поступил, племянник грубо сказал ей, чтобы не лезла не в свое дело.
Как-то раз ее пришла навестить старинная подруга. Мисс Дункан забыла, о чем ее предупреждал племянник, и представила его как мистера Гардинера. Он побелел от ярости. Когда они остались одни, он кричал на нее не меньше часа, пока бедная женщина не расплакалась. Она не понимала, почему он так разозлился и почему перестал носить фамилию отца.
Иногда она со страхом думала, не совершил ли он чего-нибудь ужасного, но ей не хватало духу расспросить его.
Он пробыл у нее дольше, чем рассчитывал. Казалось, что-то раздражает его, что-то сильно мешает ему. Он ходил на почту за письмами. Она знала, что письма были от женщины, и после того, как он получал их, настроение его ненадолго улучшалось, но потом он снова становился угрюмым, уходил выпить и возвращался в таком состоянии, что с трудом добирался до кровати.
Итак, с племянником тети Марты творилось что-то неладное. Каждый вечер тетя Марта становилась на колени и лихорадочно молилась о том, чтобы вего крови не было той скрытой болезни, которая так страшила ее.
Письма, которые получал Ивор, конечно, приходили от Паулы. Ее заверения в любви льстили его самолюбию, но известия о том, что Блэйк Сондерс вернулся в Лондон, наполняли его яростью.
Блэйк был последним человеком в этом мире, которого он хотел бы увидеть. А по словам Паулы, он каждый день встречался с Сигной и, «похоже, там назревает роман».
Все пошло наперекосяк, в бессильной ярости думал Ивор. Разумеется, если Сигна так ничего и не вспомнит и выйдет замуж за Блэйка и он увезет ее, все будет в порядке. Какое ему дело до того, что в таком случае Сигну можно будет обвинить в двоемужестве? Теперь Ивор не остановился бы ни перед чем, чтобы заполучить Паулу.
Пока что необходимо было во что бы то ни стало избежать встречи с бывшим партнером. Сондерс слишком много знал. Слишком много знал про Сигну и про грязное дело, связанное со старым Томом Мэнтоном.
Ивор написал длинное страстное любовное письмо Пауле, в котором говорилось, что он надеется вернуться в Лондон к концу недели и умоляет ее назначить дату их свадьбы как можно, раньше.
В субботу Сигна покинула лечебницу, и ее перевезли в квартиру сестры.
— На следующей неделе тебе надо поехать на море, чтобы немного прийти в себя, дорогая, — сказала ей Паула. — А пока ты останешься здесь со мной.
Искреннее восхищение захватило Сигну, когда она наконец оказалась в шикарной гостиной Паулы. Она считала, что впервые видит эту комнату. Она абсолютно не помнила ту роковую зловещую встречу здесь с человеком, который был ее мужем, и ту несчастную короткую ссору между ними, которая произошла прежде, чем он уговорил ее пойти с ним в отель.
Блэйк на руках внес ее в квартиру и уложил на диван, поближе к пылающему камину. На ней было одно из платьев Паулы, из легкой шерсти, светло-зеленого цвета, который подчеркивал ее светлые волосы. У платья был белый отложной воротничок, и из-за него она казалась совсем юной. Необходимости в бинтах уже не было, и ее светлые волосы были уложены в ее любимую короткую прическу «паж». Паула со смехом сказала, что она похожа на Элизабет Бергнер. Шрам на лбу был почти незаметен, и, если не считать излишнюю бледность и похудевшие щеки, Сигна никогда не была так красива, как сейчас.
И еще она была счастлива, просто безумно счастлива, лежа на диване словно во сне; рядом сидела Паула, а в кресле неподалеку — Блэйк, который курил трубку, болтал с ней, поддразнивая ее в той особой манере, которую она полюбила.
Все в комнате было для нее новым и чудесным. Вокруг было так много цветов, что у Луизы не хватало для них ваз. У Паулы нашлась для Сигны работа — вклеить в большой альбом все статьи про Паулу за прошедшую неделю. Сигне нравилось читать вслух похвалы критиков прекрасной игре сестры в «Сильфидах» и «Лебедином озере».
Чуть позднее Паула ушла в спальню переодеваться и оставила сестру наедине с Блэйком.
Сигна продолжала читать некоторые статьи, а он наблюдал за ней, влюбленный и завороженный звуками ее голоса. Его восхищала грациозность ее длинных пальцев с розовыми ноготками, переворачивающих страницы альбома.
Он думал о том дне, когда нашел ее во время грозы в Сингапуре. Тогда он влюбился в нее; он любил ее с того момента и до сих пор.
Устав читать рецензии, она слегка откинулась на подушки и улыбнулась ему.
Он наклонился вперед и вытряхнул трубку в камин.
— Ну что, милая, — спросил он, стараясь говорить бесстрастно, — как ты себя чувствуешь теперь, когда ты дома?
— Великолепно, — улыбнулась она. — Может, только устала немножко.
— Счастлива?
— Очень, Блэйк. Вы с Паулой так много для меня значите.
— Неужели я тебе, правда, не безразличен, Сигна?
Она откинула голову на синюю бархатную подушку, которая прекрасно оттеняла ее волосы.
— Разве ты не самый мой лучший друг?
Он пересек комнату и сел рядом с ней на диван, взяв ее руки в свои. Он дрожал, его пугала ее красота, приглашение, исходившее из ее глаз. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди.
— Сигна, маленькая моя любимая Сигна… не мог бы я стать для тебя больше чем другом? Я люблю тебя… я полюбил тебя, как только впервые увидел в Сингапуре. Я немногое могу предложить тебе, я довольно беден. Но я сделаю для тебя все на свете, если ты мне позволишь, Сигна!
Она коротко вздохнула и посмотрела на него. Она и сама дрожала. Итак, он любит ее. И это было поистине чудесно, потому что она тоже любила его. Ведь она всегда любила его? На мгновение ее затуманенная память встревожила ее. Она сдвинула брови, пытаясь вспомнить что-то, но потом бросила попытки, отдавшись радости момента.
— Блэйк, милый! — ответила она. — Я тоже тебя люблю.
И после всех пережитых волнений, после ревности к Ивору восторг, испытанный Блэйком, чуть не лишил его чувств. Он прижал худенькое тело Сигны к своей груди, глядя ей в лицо сияющими серыми глазами.
— Сигна! — прошептал он. — Милая, любимая моя!
Их губы слились в долгом поцелуе, и Сигна чувствовала себя целиком и полностью любимой, и она тоже любила.
Глава 10
Прежде чем Паула вернулась в комнату, Сигна пообещала стать женой Блэйка, как только она достаточно окрепнет для церемонии.
— Даже не знаю, что сказать, — были первые слова Паулы, когда она вернулась к сестре и Блэйку. — Кажется, все произошло так быстро. И все-таки я ни о чем не сожалею. Я так хочу, чтобы ты была счастлива, Сигна. Тем более, что я и сама собираюсь выйти замуж еще до Рождества.