Печать василиска - Корсакова Татьяна Викторовна 20 стр.


За столом рассаживались долго и шумно. В итоге Аля оказалась между Егором и Николаем, а напротив нее примостился гад Гришаев. Эллочка оккупировала стул с другой стороны от Егора и сейчас с недовольным видом игнорировала все попытки супруга за ней поухаживать. Бедному Вадиму Семеновичу стула рядом со взбалмошной супругой не досталось, и он пристроился напротив, возле Гришаева и ужом вертящегося Толика.

Первый тост, как водится, подняли за гостеприимного хозяина, а дальше вечеринка пошла по накатанной, без тостов и здравиц. Николай просто молча разливал шампанское по пластиковым стаканчикам, и после лаконичного «Ну, вздрогнем!» все дружно вздрагивали. Шампанское, в отличие от вина, пилось легко и приятно, но Аля ни на секунду не забывала о событиях минувшей ночи, поэтому на уговоры Толика и Николая не поддавалась, пила очень мало и настороженно поглядывала на Егора. Не то чтобы она так уж сильно рассчитывала на его помощь, но было бы неплохо, чтобы тот оставался в здравом уме и трезвой памяти на случай непредвиденных обстоятельств. Думать о том, что этой ночью может произойти что-то непредвиденное, не хотелось, а не думать не получалось. Чем ближе к кромке озера оказывался красный диск закатного солнца, тем более тягостные думы ее одолевали, не позволяли расслабиться, прочувствовать атмосферу царящего на берегу беззаботного веселья.

К счастью, Егор пил мало. Аля видела, как пару раз он лишь пригублял шампанское и тут же отставлял свой стакан в сторону. А вот остальные участники вечеринки себя не ограничивали. Даже Эллочка после пятого по счету стакана заметно расслабилась, подобрела и начала флиртовать с изрядно подвыпившим Николаем. А Вадим Семенович, похоже, смирился с ветреностью супруги и сейчас о чем-то горячо спорил с Гришаевым. Гришаев пил много, Аля исподтишка за ним наблюдала и готова была поклясться, что он не пропустил ни одного стакана. Мало того что урод, так еще и алкоголик...

В разгар веселья на берегу появился товарищ Федор. Близко к гостям не подходил, присел в сторонке, жевал соломинку. Вид у него был растрепанный и немного настороженный, наверное, боялся, что Толик с Николаем опять станут зазывать его к озеру.

Когда большая часть шампанского была выпита, а солнце уже коснулось краем черной озерной воды, кто-то вспомнил про танцы. Из дома притащили музыкальный центр, подключили к пригнанной на бережок «Ауди». Оказалось, что Аля ошиблась в своих предположениях, дедова машина находилась на ремонте в райцентре, а виденная ею в гараже «Ауди» принадлежала Егору. Да, похоже, работа банковского клерка оплачивается и в самом деле очень хорошо, коль он может позволить себе такой недешевый автомобиль. Впрочем, материальное благосостояние Егора не должно волновать ее никоим образом. Скорее всего, он несколько лет работал, как каторжный, чтобы накопить денег на достойную машину.

Танцевать не хотелось. Хоть и выпила она шампанского совсем мало, а ноги почему-то были точно ватные, но, давши слово, держи... Первым на танец Алю пригласил Толик. К счастью, музыка оказалась не лирической, а очень живенькой, тесного контакта между партнерами не предполагающей, так что предостережениям Николая сбыться не довелось, Алины ноги остались в целости и сохранности. Сам же Николай оказался хитрее приятеля, дождался, когда музыкальный центр разродится лирической композицией, и лишь после этого пригласил Алю на танец. Егор к тому времени уж томился в страстных объятиях Эллочки и исподтишка бросал на Алю страдальческие взгляды. Да, тяжело в этом мире жить интеллигентному человеку, назойливую дамочку к чертям собачьим никак не послать, приходится тащить тяжкое бремя условностей.

В отличие от Толика, Николай танцевал очень хорошо, чувствовал ритм и вел Алю одновременно уверенно и мягко. Лучшего партнера для танцев и придумать невозможно. Аля знала это наверняка, она умела очень хорошо чувствовать такие вещи. Опять же, в отличие от своего болтливого дружка, во время танца Николай больше молчал, не отвлекал пустыми разговорами, поэтому, когда в прозрачном вечернем воздухе смолк последний аккорд, Аля даже немного расстроилась.

И с Егором ей потанцевать так и не удалось. Отчасти оттого, что мадам Иванова прилипла к нему банным листом, а отчасти из-за того, что возомнивший себя диджеем Толик музыку включал исключительно динамичную, раздражающе дерганную и громкую.

Аля уже не помнила, кто первым решил использовать площадку, которой заканчивался лодочный причал, в качестве танцпола: может, неугомонный Толик, а может, Эллочка. Танцевать едва ли не посреди озера в лучах закатного солнца – это же так романтично! Особенно, если правильно выбрать партнера. С выбором Эллочка определилась с первых часов своего пребывания в Полозовых воротах. Бедный, бедный Егор...

Сама Аля от танцев и безудержного веселья уже порядком устала, поэтому пристроилась на берегу под старой вербой рядом с Вадимом Семеновичем, который пребывал в лирическом настроении и наигрывал на отобранной у Толика гитаре что-то щемяще-красивое. Слушать его было одно удовольствие. Аля и слушала: прижавшись спиной к шершавому стволу, вытянув гудящие после танцев ноги и прикрыв глаза. Возможно, она даже задремала, потому что громкий смех и веселые голоса заставили ее вздрогнуть и открыть глаза.

Причина необычного оживления стала ясна, стоило только посмотреть в сторону озера. Уже изрядно подвыпившие Толик и Николай тащили по лодочному причалу упирающегося и заходящегося истошным криком товарища Федора.

– Какая жестокая выходка! – Вадим Семенович отложил гитару, проводил парней осуждающим взглядом. – Зачем же так с несчастным мальчиком?

Аля знала зачем, и от этого знания в сердце точно воткнулась острая игла. Николай решил-таки излечить товарища Федора от его страхов и метод лечения выбрал самый радикальный. Господи, только бы она ошиблась!

Она не ошиблась. Дотащив уже не орущего, а тихо поскуливающего товарища Федора до площадки, на которой в немом изумлении замерли Егор с Эллочкой, парни с радостным улюлюканьем столкнули его в черную озерную воду...

– Ну как же так можно?! – продолжал возмущаться Вадим Семенович. – Там же глубоко. Хоть бы поинтересовались, умеет ли бедный мальчик плавать.

Умеет ли бедный мальчик плавать...

К тому моменту, как Аля оказалась на площадке, товарищ Федор еще беспомощно барахтался на поверхности: не кричал, не звал на помощь, просто бил руками по воде. А остальные, все до единого, просто стояли и смотрели, как он тонет... Они не понимали, в хмельном своем веселье не могли допустить, что человек может не уметь плавать.

Аля сбросила босоножки в тот самый момент, когда голова товарища Федора исчезла под водой.

...Черная вода Мертвого озера ласковая, теплая, как парное молоко, и смертельно опасная из-за своей непрозрачной черноты. Лучи догорающего солнца прошивают ее острыми красными спицами – бесполезная красота, не помогающая, а мешающая. Ничего не видно, кроме этих лучей-спиц. И воздух в легких кончается...

Торопливый вдох, и снова расшитая лучами чернота. На сей раз глубже, много глубже...

Рука касается чего-то мягкого, уже почти хватает, но... воздуха больше нет, и перед глазами чернота реальная, от кислородного голодания...

Смотреть на тех, кто остался на причале, нет времени. Нет времени даже позвать на помощь. Не у нее нет времени – у товарища Федора...

А озеро глубокое, почти бездонное. Волосы, точно водоросли, липнут к лицу, легкие горят огнем. Еще чуть-чуть, последний рывок...

Под рукой что-то гладкое и узкое – портупея. Все – поймала! Теперь наверх, к воздуху. И не разжимать сведенных судорогой пальцев, ни в коем случае не разжимать...

Больно. Без воздуха больно, хочется сделать вдох. И тяжелое, неподвижное тело камнем тянет на дно. Сил нет, она не справится...

Пальцы разжимаются: медленно, один за другим. Прости, товарищ Федор... Уже почти разжались...

...Чья-то рука поверх ее ладони, сжимает, помогает... И вторая – вокруг талии, выжимает из легких остатки воздуха. Все, она больше не может...

...Воздух обжигает. Дышать не получается, получается только бестолково трясти головой и кашлять, прогоняя из легких остатки воды. Рядом кто-то есть, придерживает за плечи, не позволяет снова уйти под воду.

– Аля, ты как?! – голос знакомый, Егоров. – Аля!

Егор здесь же, в озере. Мокрые волосы прилипли ко лбу, а лицо испуганное.

– Где он? – кашель все еще разрывает легкие, но воздух больше не жжется. – Егор, где Федор?

– Там, – он кивает куда-то вверх, в сторону площадки. – Его уже вытащили. Аля, ты сама выберешься или тебе помочь?

– Алевтина, давайте руку! – А это Николай, судя по взгляду, уже совершенно трезвый, стоит на коленях на причале, тянет к ней обе руки. За его спиной маячит испуганный Толик.

– Он жив?!

– Аля, господи! Да дайте же вы руку! – Николай ложится животом на пирс, хватает ее за плечо, почти силой вытаскивает на площадку. Перед самым лицом чьи-то обутые в кеды ноги.

– Как ты? – и кеды, и голос принадлежат Толику, он присаживается перед ней на корточки, в глазах-пуговицах раскаяние пополам с каким-то другим, трудно дифференцируемым чувством. – Алечка, мы ж не хотели...

– Отвали!

Сейчас не до его извинений, и морду его печальную она видеть не может, она видит только одно – обтянутую мокрой рубашкой спину Гришаева. Гришаев стоит на коленях над распростертым на площадке телом, ругается вполголоса.

– ...Козлы, чуть пацана не угробили, – голос злой, но, помимо злости, в нем слышится облегчение. – Ну, давай же, товарищ Федор, открывай глаза. Труба зовет!

– Он дышит? – разговаривать с Гришаевым не хочется, но только он один знает, жив ли товарищ Федор.

Он долго не отвечает, то ли не слышит вопроса, то ли не знает, что сказать. Ну и хрен с ним! Она сама...

...Волосы у товарища Федора мягкие и от воды вьются мелкими кольцами, а лицо спокойное – неживое...

– Товарищ Федор! – она кричит и не узнает свой голос.

– Аля, тише! – на плечи ложатся тяжелые ладони, пытаются оттащить ее прочь. Егор.

– Пусти! – она вырывается, опять падает на колени. – Федор!

– Не ори, – Гришаев смотрит куда-то поверх ее головы, хмурится. – Все с ним в порядке. Сейчас очухается.

И, точно в подтверждение его слов, тело, еще секунду назад неподвижное и неживое, дергается, заходится кашлем. Гришаев подхватывает товарища Федора под мышки, поддерживает, не дает завалиться на спину.

– Видишь, живой твой товарищ Федор, – Егор обнимает ее за плечи, прижимает к себе.

Да, живой, но она должна убедиться...

Кашель переходит в хрип, потом в жалобные всхлипывания.

– Тише, тише, парень, все хорошо, – Гришаев ободряюще похлопывает товарища Федора по спине. – Открывай глаза, не бойся.

...У товарища Федора жуткий взгляд – неживой, застывший. От него мокрая футболка покрывается ледяной коркой, холодным панцирем льнет к спине.

– Что за черт?! – пальцы Егора на ее плечах судорожно сжимаются, делают больно. – Что у него с глазами?

– Это из-за зрачков, – голос Гришаева спокойный, уверенный. – Парень пережил острое кислородное голодание. Зрачки широкие, радужки не видно. Сейчас все пройдет. Она его вовремя вытащила, – он смотрит на Алю не с уважением, но с легкой тенью одобрения. Надо же, она заслужила его одобрение...

Назад Дальше