П.». Вчера днем между тремя и четырьмя часами он исчез. Вор остался неизвестным.
Ваш корреспондент побывал на месте преступления и, надо признаться, был потрясен подлинным обликом камеры смертников. Полный мрак при слабом освещении и низком потолке, настоящая решетчатая дверь из Ньюгейта на ржавых болтах, уцелевшая после сноса тюрьмы в 1902 году, наручники, кандалы, огромные заржавевшие замки с ключами, клетки, орудия пыток… На одной стене висят обвинительные заключения, смертные приговоры многовековой давности в аккуратных рамках с черной каймой, написанные жирным, расплывчатым почерком, вместе с грубыми ксилографическими изображениями казней и благочестивой надписью «Боже, храни короля».
Не стоит показывать угловую камеру смертников детям. Не станем упоминать о «тюремном запахе», как бы навсегда пропитавшем камеру, об ужасе и отчаянии, источаемом зловонной дырой. Впрочем, хотим поздравить художника, изобразившего искаженные лица людей в жалких лохмотьях, которые, кажется, поднимаются с коек на глазах у заглянувшего в камеру посетителя.
Послушаем бывшего сержанта Паркера, прослужившего в охране музея одиннадцать лет. Вот что он говорит: «Вчера, в выходной, в музей набились ребятишки и подняли жуткий шум в соседнем зале. Днем, часа в три, я сидел у окна, рядом с макетом камеры, и просматривал газету. День выдался туманный, пасмурный, видно было плохо. Я думал, в зале никого больше нет».
Вскоре у сержанта Паркера возникло, по его словам, «странное ощущение». Он огляделся по сторонам, хотя был уверен, что находится в зале один. И что же?
«В дверцу камеры, стоя ко мне спиной, заглядывал джентльмен. Описать я его не могу, скажу только, что очень худой, в темной одежде. Он медленно поворачивал голову, внимательно разглядывая камеру, и время от времени резко дергался, будто у него болела шея. Я не понял, как ему удалось незаметно войти, решил, что он прошел через другую дверь, и вернулся к газете. Но неприятное чувство не отступало, поэтому на всякий случай, пока не нагрянули дети, я пошел осмотреть камеру. Сперва не сообразил, в чем дело, а потом вдруг понял: пропал нож, который висел на стене над восковой фигурой. Мужчина, конечно, исчез. Тогда я догадался, что он его украл, и немедленно доложил о пропаже».
Позже куратор музея сэр Ричард Мид-Браун прокомментировал:
«Надеюсь, что на страницах своей газеты вы обратитесь к общественности с призывом положить конец вандализму по отношению к ценным экспонатам».
По утверждению сэра Ричарда, кинжал, подаренный музею Дж.Дж. Холлидеем, эсквайром, был в 1904 году найден в земле на его собственном участке. Предполагается, что он принадлежал некоему Луису Плейгу, служившему палачом в Тайберне в 1663 — 1665 годах. Впрочем, поскольку его подлинность вызывает сомнения, кинжал никогда отдельно не выставлялся.
Никаких следов вора не обнаружено. Расследование поручено детективу сержанту Макдоннелу с Вайн-стрит".
Типичные журналистские штучки, туманные намеки для развлечения в серый день. Я прочел заметку в клубном вестибюле после звонка Мастерсу и задумался, надо ли ее показывать Холлидею.
Приняв решение, я вернулся в курительную комнату и протянул ему газету, наблюдая за выражением его лица во время чтения.
— Не принимайте так близко к сердцу, — посоветовал я, видя, как на побледневшем лице проступают веснушки.
Холлидей неуверенно встал, посмотрел на меня и швырнул газету в камин.
— Все в порядке, — заверил он, — не беспокойтесь. У меня па душе стало легче. В конце концов, поступок вполне человеческий, правда? Мне кое-что другое не нравится. За всем этим наверняка стоит тот самый чертов экстрасенс, Дартворт. Во всяком случае, план, в чем бы он ни заключался, задуман человеком.
Намек в этой проклятой статейке абсурдный. Что автор хочет сказать? Луис Плейг явился за своим кинжалом?
— Мастерс сейчас приедет, — сообщил я. — Вам не кажется, было бы лучше, если бы вы что-нибудь нам рассказали?
Он крепко стиснул зубы.
— Нет. Вы дали обещание, и я прошу вас его сдержать. Ничего не скажу… пока. По пути в чертов дом заеду к себе на квартиру и кое-что для вас захвачу. Многое прояснится, только не сейчас… Вы мне вот что скажите: я со всех сторон слышу, что злые духи постоянно выслеживают, подстерегают. Дух мертвеца всегда ищет возможность вселиться в живое тело, обрести новый дом, заменить слабый ум своим собственным. Как считаете, может он завладеть…
Тут Холлидей запнулся. До сих пор вижу, как он стоит у горящего камина с легкой презрительной улыбкой на губах, с горящими карими глазами.
— Что за чепуху вы мелете? — фыркнул я. — Полный бред. Чем завладеть?
— Мной, — тихо ответил он.
Я заявил, что ему требуется не охотник за привидениями, а невропатолог. Потащил его в бар, позаботился, чтобы он выпил пару стаканчиков виски. Он повиновался с какой-то забавной готовностью. Когда мы снова — в который раз — заговорили о газетной заметке, к нему вернулось прежнее лениво-веселое настроение.
Тем не менее я с облегчением увидел Мастерса. Он стоял в гостевой комнате, высокий, довольно тучный, с безмятежным видом и проницательным взглядом, в неприметном темном пальто, прижимая к груди котелок, словно перед торжественным шествием с государственным флагом. Волосы с проседью старательно зачесаны па плешь, у него появился второй подбородок, в общем он выглядел старше, чем при нашей последней встрече, хотя глаза по-прежнему смотрели молодо. В нем можно было узнать полицейского, но не сразу. Что-то чувствовалось в тяжелой походке, в остром взгляде, которым он быстро окидывал окружающих, однако без всякой величественной суровости, неизменно свойственной охранникам общественного порядка. Я заметил, как Холлидей расправил плечи, почувствовав себя увереннее в присутствии столь физически сильного и опытного человека.
— Ах, сэр, — начал Мастерс после того, как я их представил друг другу, — стало быть, вы хотите избавиться от привидения? — Он сказал это так, будто его просили провести в комнату радио, и улыбнулся. — Как сообщил вам мистер Блейк, я интересуюсь такими делами. Всегда интересовался. Что касается Плейг-Корта…
— Вам о нем все известно, как я понимаю, — кивнул Холлидей.
— Н-ну… — протянул Мастерс, склонив набок голову, — немного. Дайте вспомнить. Дом перешел в собственность вашей семьи сто с лишним лет назад. Ваш дед жил там до семидесятых годов девятнадцатого века, потом вдруг переехал и не пожелал возвращаться… С тех пор дом стал неким белым слоном — никто из ваших родственников не мог его ни сдать, ни продать. Налоги, сэр, налоги! Ужас. — Тут Мастерс незаметно сменил тон на следовательский. — Ну, мистер Холлидей, выкладывайте! Вы любезно считаете, что я способен немного помочь вам, поэтому, надеюсь, и не откажете мне в ответной любезности. Строго конфиденциально, конечно. Итак?
— Как сказать. Но думаю, это я могу вам обещать.
— Так-так. Вы, наверно, читали сегодняшние газеты?
— А… — пробормотал Холлидей. — Вы имеете в виду явление Луиса Плейга?
Инспектор Мастерс добродушно улыбнулся в ответ и понизил голос:
— Признайтесь теперь, как мужчина мужчине, не припомните ли вы какого-нибудь знакомого, настоящего, из плоти и крови, которому понадобилось бы украсть кинжал? Вот о чем я вас спрашиваю, мистер Холлидей. А?
— Хороший вопрос, — признал Холлидей, присев на краешек стола и что-то перебирая в уме. Потом бросил на Мастерса проницательный взгляд.