- Вы не заходили в кабинет сына?
- Нет. Он поднялся ко мне.
- Сразу?
- Вскоре после отъезда такси.
- Он был взволнован?
- Примерно такой, каким вы его видели. Характер у него скорее угрюмый, но я вам уже объясняла, что на самом деле человек он очень чувствительный и малейшее происшествие глубоко его трогает.
- Он знал, что жена больше к нему не вернется?
- Догадывался.
- Она ему говорила?
- Точно не утверждала. Но дала это понять. Она говорила, что ей необходимо изменить обстановку, снова увидеть родину. Коль уже об этом зашел разговор, вы сами понимаете...
- Что вы делали потом?
- Привела в порядок волосы ко сну.
- Сын был в вашей комнате?
- Да.
- Он не выходил из дому?
- Нет. А зачем?
- Где он держит свою машину?
- В ста метрах от нас есть старые конюшни, переделанные в гаражи для частных машин. Гийом снимает один из этих гаражей.
- Таким образом, он может взять или поставить машину незаметно?
- А зачем ему прятаться?
- Он спускался еще раз вниз?
- Не знаю. Думаю, что да. Я ложусь спать рано, а У него привычка читать до одиннадцати или даже до двенадцати.
- В кабинете?
- Да. Или у себя в спальне.
- А она возле вашей?
- Да. Рядом. Нас разделяет только ванная.
- Вы слышали, как он ложился спать?
- Конечно.
- В котором часу это было?
- Я не зажигала свет.
- Больше никакого шума вы не слышали?
- Нет.
- Наверное, утром вы спускаетесь вниз первая?
- Летом я всегда спускаюсь уже в половине седьмого.
- Вы заходили в комнаты?
- Сначала зашла в кухню, чтобы согреть воду. Потом открыла окна. В такое время воздух еще свежий.
- Значит, вы заходили и в кабинет?
- Вероятно.
- А точно не помните?
- Как же, скорее всего, заходила.
- Выбитое стекло было уже вставлено?
- Кажется, да... Конечно...
- Вы не заметили в комнате никакого беспорядка?
- Никакого... Ну, конечно, как всегда, в пепельницах окурки сигар, валяются две-три книги. Не понимаю, что происходит, месье Мегрэ? Как вы видите, я честно отвечаю на ваши вопросы. Я и пришла для того, чтобы на них ответить.
- Потому что вы встревожены?
- Нет. Потому что меня смутил прием, который мой сын оказал вам. А еще потому, что я угадываю: за вашим визитом скрывается какая-то тайна. Женщины больше принимают все к сердцу, чем мужчины. При жизни мужа, когда в доме раздавался какой-нибудь шум, он как ни в чем не бывало лежал себе в кровати, а я вскакивала и бежала узнать, что произошло. Вы меня понимаете? Наверное, ваша жена такая же. В сущности, по этой причине я и пришла к вам. Вы что-то говорили насчет ограбления.
Вы, кажется, беспокоитесь за Марию.
- Вы от нее ничего не получили?
- А я и не рассчитываю получить. Вы что-то скрываете, и это меня тревожит. Для меня даже в ночных шорохах нет ничего таинственного. Мне кажется, достаточно посмотреть на вещи трезвыми глазами - и все становится ясно.
Она уверенно глядела на него, и у Мегрэ даже создалось впечатление, что она считает его ребенком, вторым Гийомом. Она словно хотела сказать: "Расскажите все, что у вас на душе. Не бойтесь! Вы увидите, все прояснится".
Мегрэ тоже посмотрел ей прямо в лицо.
- В ту ночь в ваш дом влез один человек.
Глаза старой дамы выражали недоверие, с оттенком сочувствия, словно она жалела комиссара за то, что он все еще верит в оборотней.
- Зачем?
- Чтобы ограбить сейф.
- И он это сделал?
- Он залез в дом, предварительно вырезав стекло, чтобы открыть задвижку.
- Стекло, которое уже разбилось во время бури?
Видимо, он потом его снова вставил?
Она по-прежнему решительно отказывалась принимать его слова всерьез.
- Что же он унес?
- Он ничего не унес, потому что его электрический фонарик вдруг осветил предмет, который он никак не рассчитывал увидеть в этой комнате.
Она по-прежнему улыбалась.
- Что же это за предмет?
- Труп пожилой женщины, который, вполне возможно, мог быть трупом вашей невестки.
- Он вам это сказал?
Мегрэ посмотрел на руки в белых перчатках, которые совсем не дрожали.
- Почему вы не попросите этого человека, чтобы он явился и сам высказал мне эти обвинения?
- Потому что его нет в Париже.
- А вы не можете его вызвать?
Мегрэ предпочел не ответить. Он был не слишком доволен собой. Он даже подумал, не поддался ли и он сам влиянию этой женщины, своей снисходительной невозмутимостью напоминавшей настоятельницу монастыря.
- Я не знаю, о ком идет речь, и у вас об этом не спрашиваю. У вас, конечно, есть основания верить этому человеку. Как же, ведь это взломщик, не так ли? А я всего лишь восьмидесятилетняя старуха, которая никому в жизни не причинила зла. Позвольте же мне, коль я уже об этом узнала, настоятельно просить вас прийти к нам. Я открою вам все двери и покажу все, что вы пожелаете. А мой сын, когда он будет в курсе дела, со своей стороны не станет уклоняться от ответов на ваши вопросы. Когда же вы придете, месье Мегрэ?
Теперь она встала, все так же непринужденно; в ее манере держаться не чувствовалось ничего, агрессивного, разве только в выражении лица немного горечи.
- Может быть, сегодня днем. Я еще не знаю. Ваш сын в последние дни пользовался машиной?
- Вы сможете задать ему этот вопрос.
- А он сейчас дома?
- Вероятно. Когда я уходила, он был дома.
- Эжени сейчас тоже у вас?
- Конечно.
- Благодарю вас.
Он проводил ее до двери. Выходя из кабинета, она обернулась.
- Я хочу попросить вас об одном одолжении, - сказала она мягко. - Когда я уйду, попытайтесь хоть на минутку встать на мое место, забыть, что вы всю жизнь занимаетесь преступлениями.