В длинном, скудно освещенном коридоре, по сторонам которого располагались кабинеты следователей, на скамейках в ожидании вызова томились между жандармами мужчины в наручниках и без галстуков. Сидели там и женщины, и свидетели, всячески выражавшие свое нетерпение.
Следователь Комельо, еще более чопорный и озабоченный, чем обычно, велел своему письмоводителю принести дополнительные стулья из соседнего кабинета, а потом отправляться завтракать. Начальник уголовной полиции, явившийся сюда по просьбе Мегрэ, расположился в кресле, а на табурете, который обычно занимает допрашиваемый, поместился комиссар Коломбани из Сюрте <Общенациональная уголовная полиция Франции.>. Поскольку уголовная полиция занимается в принципе только Парижем и прилегающим районом, именно Коломбани вместе с провинциальными опербригадами вот уже пять месяцев расследует дело “пикардийских убийц”, как журналисты окрестили банду после ее первого преступления. Ранним утром он встретился с Мегрэ и передал ему свои материалы.
Тем же ранним утром, около девяти, один из инспекторов, оставленных на улице Сицилийского Короля, постучался в кабинет комиссара и доложил:
- Он здесь.
Речь шла о содержателе “Золотого льва”. Утро оказалось для него мудреней вечера. Испитой, небритый, помятый, он окликнул инспектора, расхаживающего перед домом:
- Мне надо на набережную.
- Идите.
- Боюсь.
- Я вас провожу.
Но разве Виктора не завалили прямо на улице, в толпе?
- Возьмем лучше такси. Плачу я.
Когда он вошел в кабинет, Мегрэ листал его дело: у хозяина было на счету три судимости.
- Даты вспомнил?
- Да. Я подумал: будь что будет. Коль скоро вы обещаете меня защитить...
От него разило трусостью и хворью. Весь его облик наводил на мысль о худосочии. А ведь этого субъекта дважды судили за развратные действия.
- На первую их отлучку я не обратил особого внимания, а вот вторая меня насторожила.
- Вторая? То есть двадцать первого ноября?
- Откуда вы знаете?
- Оттуда, что я тоже умею думать и читаю газеты. Я заподозрил, что это они, но никак этого не показал.
- А они догадались, что ты их расколол?
- Не знаю. Но сунули мне тысячу франков.
- Вчера ты сказал - пятьсот.
- Я ошибся. А пригрозил мне Карел в следующий раз, когда они вернулись.
- Уезжали они на машине?
- Не знаю. Из дома, во всяком случае, они уходили пешком.
- А другой, тот, кого ты знаешь, появлялся за несколько дней до отъезда?
- Сейчас вспоминаю, что да.
- Он тоже спал с Марией?
- Нет.
- Теперь будь любезен мне кое в чем признаться. Две свои первые судимости помнишь?
- Я же молодой был!
- Тем это омерзительней... Так вот, насколько я тебя себе представляю, ты не мог не положить глаз на Марию.
- Я пальцем ее не тронул.
- Еще бы! Ты их боялся.
- Ее тоже.
- Ладно. На этот раз ты хоть не врешь. Только ты не ограничился тем, что время от времени заглядывал к ним в номер.
Ну, признавайся!
- Верно. Я провертел дырку в стене и старался, чтобы соседнюю комнату занимали как можно реже.
- Кто спал с Марией?
- Все.
- И мальчишка?
- Он в особенности.
- Вчера ты сказал, что он, возможно, ее брат.
- Но он же на нее похож. Он был влюблен сильнее всего. Часто плакал - я сам видел. Оставаясь с ней, умолял ее.
- О чем?
- Не знаю. Они говорили не по-французски. Когда с ней ночевал другой, парень, случалось, уходил и напивался в одиночку в маленьком бистро на улице Розъе.
- Мужчины ссорились?
- Да, не жаловали друг друга.
- Ты вправду не знаешь, кому принадлежала испачканная кровью рубашка, которую на твоих глазах стирали в тазу?
- Не уверен. Я видел ее на Викторе, но им случалось меняться тряпками.
- Кто из тех, что жили у тебя, был, по-твоему, за главного?
- Главного у них не было. Если возникала драка, Мария прикрикивала на них, и они унимались.
Содержатель меблирашки вернулся к себе в трущобу, по-прежнему сопровождаемый инспектором, к которому он, исходя потом от страха, робко жался на улице. Разило от него еще противней, чем обычно: страх всегда дурно пахнет.
И теперь следователь Комельо в стоячем воротничке, темном галстуке и безупречном костюме смотрел на Мегрэ, взгромоздившегося на подоконник, спиной ко двору.
- Женщина ничего не сказала и не скажет, - говорил комиссар, перемежая слова мелкими затяжками. - А у нас со вчерашнего вечера по Парижу бродят три вырвавшихся на свободу хищника - Сергей Мадош, Карел и маленький Петр, который, несмотря на нежный возраст, отнюдь не похож на мальчика из церковного хора. Я уж не говорю о том, кто их навещал и, вероятно, заправляет ими.
- Надеюсь, вы приняли необходимые меры? - перебил следователь.
Ему не терпелось уличить Мегрэ в каком-нибудь промахе: слишком уж много и слишком быстро, словно играючи, разнюхал комиссар. Сделал вид, будто занимается исключительно своим мертвецом, этим Маленьким Альбером, и, пожалуйста, - вышел на банду, которую полиция тщетно разыскивает целых пять месяцев.
- Не беспокойтесь, вокзалы предупреждены. Это ничего не даст, но так уж положено. Усилено наблюдение на дорогах и границах. Опять-таки как положено. Отправлены ориентировки и телеграммы. Всем, кому следует, позвонили. Тысячи людей подняты на ноги, но...
- Это необходимо.
- Потому и сделано. Взяты под контроль все меблирашки, особенно того же разряда, что “Золотой лев”. А этим типам где-то надо ночевать.
- Только что мне по телефону жаловался на вас один мой приятель, редактор газеты. Вы якобы наотрез отказали репортерам в информации.
- Так точно. Я полагаю ненужным будоражить население Парижа сообщением о том, что по улицам города бродят испуганные нами бандиты.
- Я солидарен с Мегрэ, - вставил начальник уголовной полиции.
- Я никого не критикую, господа. Просто стараюсь составить себе определенное мнение. У вас свои методы. Особенно у комиссара Мегрэ, который предпочитает подчас идти совсем уж особыми путями. Он не всегда спешит ввести меня в курс дела, а ведь в конечном-то счете вся ответственность на мне. По моей просьбе прокурор объединил в одно производство дела Маленького Альбера и “пикардийской банды”.