Но рукомойника не было - значит, все умывались на улице у колодца.
- Вы забрали вещи дочери?
- Это мое право, так ведь?
- Я вас не упрекаю. Просто моя задача облегчилась бы, если бы я знал, что было среди этих вещей.
Трошю обернулся к жене, и Мегрэ наконец увидел ее лицо. Она выглядела молодо для матери такой большой семьи, таких взрослых детей, как Роза и Анри. Она была худощава, одета в черное платье, на груди у нее висел медальон.
Родители переглядывались, дети заерзали на скамьях.
- Видите ли, мы уже их поделили.
- В доме уже не все ее вещи?
- Жанна, она работает в Гавре, увезла ее платья и белье, они ей впору. Вот туфли она не взяла, туфли ей малы.
- Теперь они мои! - заявила девочка лет четырнадцати, с крупными рыжими веснушками.
- Помолчи!
- Меня интересуют не столько вещи, сколько разные мелочи. Писем у нее не было?
На этот раз родители посмотрели на Анри, но тот, казалось, не слишком-то был расположен отвечать. Мегрэ повторил свой вопрос.
- Нет, - процедил Анри.
- Ни тетрадей, ни записей?
- Я нашел только альманах.
- Какой альманах?
Анри нехотя пошел в другую комнату. Мегрэ припоминал теперь, что в юности, когда он сам жил в деревне, ему приходилось видеть такие альманахи, плохо отпечатанные, на скверной бумаге, снабженные примитивными иллюстрациями. Его удивило, что такие издания еще существуют.
На каждый день месяца там было предсказание, например:
"17 августа. Меланхолия.
18 августа. Ничего не предпринимать. Не отправляться в дорогу.
19 августа. Утро будет радостным, но берегись вечера".
Мегрэ не улыбался, он с серьезным видом листал поданную ему книжицу, которую, однако, читали и перечитывали бесконечное число раз. Но ничего особенного он не обнаружил ни в сентябре, ни в конце августа.
- Других бумаг вы не находили?
Тут мать решилась встать и в свою очередь взять слово. Чувствовалось, что вся семья стоит за нее горой, заранее аплодируя ее ответу на вопрос Мегрэ.
- Вы в самом деле думаете, что вам надо было приезжать именно сюда и задавать вопросы нам? Я хочу, чтобы мне в конце концов ответили: мою дочь убили или не мою? А раз это моя дочь, тогда, мне кажется, не нам следует докучать вопросами, а тем, кого пытаются оставить в покое!
Обстановка словно бы разрядилась. Четырнадцатилетняя девочка даже хлопнула в ладоши.
- И все это потому, что мы бедные люди, - продолжала мать, - и потому, что иные, которые изображают из себя...
- Могу вас заверить, мадам, что я допрашиваю одинаково и богатых и бедных.
- И тех, кто притворяется богачами? И тех, кто разыгрывает из себя знатных дам, хотя родом невесть из каких, намного похуже нашего?
Мегрэ не отвечал, полагая, что она будет говорить еще. И она продолжала, оглядываясь вокруг, словно набираясь храбрости:
- А знаете вы, кто она такая, эта женщина? Я сейчас вам все выложу. Когда моя бедная матушка вышла замуж, то парень, который стал ее мужем, долгое время был влюблен в другую. Эта другая была мать Валентины. Она жила по соседству с моей матерью, почти дверь в дверь.
Эта другая была мать Валентины. Она жила по соседству с моей матерью, почти дверь в дверь. Ну так вот. Родители этого парня и слышать не захотели, чтобы он женился на этой девице. Я это говорю, чтобы вы поняли, что это была за девица...
Если Мегрэ хорошо понял, то мать Валентины была девицей, на которой приличные люди не женятся.
- И все же она вышла замуж, скажете вы? Да. Но она не сумела себе найти никого, кроме пропойцы, бездельника. Так вот эти двое и породили на свет вашу мадам!
Отец Трошю достал из кармана короткую трубку и набил ее табаком из кисета, сделанного из свиного пузыря.
- Я никогда не хотела, чтобы моя дочь работала у женщины, которая, может быть, даже хуже своей матери. Если бы меня послушали...
Взгляд, полный упрека в спину мужа. По всей видимости, именно он в свое время разрешил Розе пойти в горничные к Валентине.
- Она к тому же еще и дрянь! Не улыбайтесь. Я знаю, что говорю. Может, ей и удалось провести вас сладкими речами. Но я еще раз повторяю: она дрянь, всем она завидует, мою Розу всегда ненавидела.
- Почему же ваша дочь оставалась у нее?
- Я и сама не знаю. До сих пор не знаю. Ведь и Роза тоже не любила ее.
- Она вам это говорила?
- Ничего она мне не говорила. Она никогда не говорила о своих хозяевах. Последнее время она с нами почти не разговаривала. Мы не были для нее достаточно хороши. Вы понимаете? Вот что сделала эта женщина.
Она научила ее презирать своих родных, этого я ей никогда не прощу. А теперь, когда Роза умерла, та явилась на похороны покрасоваться, хотя место ей в тюрьме.
Трошю поглядел на жену с таким видом, словно собирался утихомирить ее.
- Во всяком случае, не здесь вы должны вести свои розыски! - заключила она с силой.
- Вы позволите мне сказать одно слово?
- Пусть скажет, - вмешался Анри.
- В полиции у нас нет волшебников. Как же мы найдем преступника, если нам не известно, почему было совершено преступление? - Он говорил спокойно, вежливо. - Ваша дочь была отравлена. Кем? Возможно, я узнаю, если мне удастся установить, почему она была отравлена.
- Я же толкую вам, что эта женщина ее ненавидела.
- Но этого недостаточно. Не забывайте, что убийство - преступление очень серьезное. Убийца ставит на карту свою жизнь и уж во всяком случае свободу.
- Пройдохи не многим рискуют.
- Думаю, ваш сын поймет меня, если я добавлю, что с вашей дочерью встречались и некоторые другие люди.
Анри, казалось, смутился.
- Возможно, есть и еще кто-нибудь, о котором мы не знаем. Вот почему я надеялся осмотреть ее вещи.
Среди них могли быть письма, адреса, какие-нибудь мелкие подарки.
При этих словах воцарилась тишина, все переглянулись. Они словно спрашивали друг друга. Наконец мать сказала все еще с некоторым недоверием, обращаясь к мужу:
- Ты покажешь ему кольцо?
Трошю как бы нехотя вытащил из кармана брюк большой старый кошелек со множеством отделений, которые закрывались на кнопки. Оттуда он извлек какой-то предмет, обернутый в шелковистую бумагу, и протянул его комиссару. Мегрэ увидел старинное кольцо с зеленым камнем в оправе.
- Я полагаю, у вашей дочери были и другие украшения?
- У Розы была полная коробка всяких штучек, которые она покупала на рынке в Фекане.