Не удивительно ли, что, оставляя злобного, сварливого отца, я вышла замуж за человека еще более злобного и сварливого? Но я убедилась в этом не сразу. В общем, я ни разу не видела его довольным и теперь тщетно стараюсь припомнить, улыбался ли он хоть когда-нибудь.
Ему внушает тревогу решительно все: его здоровье; его дела; то, что могут о нем подумать люди; мнение соседей и клиентов...
Ему кажется, будто все вокруг настроены против него.
Это трудно объяснить. Не смейтесь, пожалуйста, над тем, что я вам сейчас расскажу. Когда я жила с ним, мне казалось, будто я с утра до ночи слышу ход его мысли, раздражающий, как тиканье будильника. Он молча расхаживал взад и вперед и вдруг взглядывал на меня - но на самом деле взгляд этот был направлен в глубину его собственной души, и невозможно было понять, что в ней творится. Он все такой же бледный?
- Да, бледный.
- Он таким был, когда я встретила его; оставался таким в деревне, на море. Лицо бледное, будто набеленное...
Ничто не выходило на поверхность. Достучаться до него было невозможно... Долгие годы мы спали в одной постели, но иногда, просыпаясь, я чувствовала, что передо мной совершенно чужой человек. Он был жесток... - Тут она попыталась взять назад случайно вырвавшееся слово. - Возможно, я преувеличиваю. Он считал себя справедливым и старался поступать по справедливости любой ценой. Это была какая-то мания. Он был справедлив в мелочах: потому-то я и заговорила о жестокости. Более всего это проявилось, когда родились дети. Он смотрел на них так же, как на меня и на всех прочих: холодно и трезво. Если девочки совершали какую-то глупость, я старалась защитить их.
"В их-то годы, Ален..." - "Незачем им привыкать к уверткам".
Одно из его любимых словечек. Увертки! Плутовство! Нечистая совесть!..
Такую непреклонность он проявлял во всех мелочах повседневной жизни.
"Почему ты купила рыбу?" Я пыталась объяснить ему. "Я ведь велел тебе купить телятины". - "Когда я пошла за покупками..." А он упрямо твердил: "Если я велел тебе купить телятины, ты не должна была покупать рыбу". - Тут она вновь прервалась. - Я не слишком много говорю? Наверное, все это звучит глупо?
- Продолжайте.
- Уже заканчиваю. По прошествии лет я, кажется, поняла, что американцы подразумевают под нравственной жестокостью, и почему там, у них, это может стать основанием для развода. Бывают в школе учителя, которые, не повышая голоса, внушают ужас всему классу.
Рядом с Аленом мы задыхались - и девочки, и я; было бы, наверное, легче, если бы он уходил куда-нибудь на работу. Но он с утра до вечера торчал внизу, прямо под нами, и десять раз на дню поднимался и своим ледяным взором созерцал, что мы делаем и как себя ведем.
Я должна была отчитываться перед ним в каждом потраченном франке. Когда я выходила, он требовал, чтобы я по секундам расписывала весь свой путь; допрашивал, с кем я разговаривала по дороге, что говорила я и что отвечали мне...
- Вы ему изменяли?
Она не возмутилась. Мегрэ даже показалось, что она вот-вот улыбнется довольной, плотоядной улыбкой, - но она совладала с собой.
- Почему вы спрашиваете? Вы что-то слышали обо мне?
- Нет.
- Пока я жила с ним, меня не в чем было упрекнуть.
- Почему вы решились бросить его?
- Я дошла до точки. Говорю вам: я задыхалась и хотела, чтобы дочери выросли в более здоровой атмосфере.
Говорю вам: я задыхалась и хотела, чтобы дочери выросли в более здоровой атмосфере.
- И у вас не было более личной причины стремиться вернуть себе свободу?
- Возможно, была.
- И дочери об этом знали?
- Я никогда не скрывала от них, что у меня есть друг, и они меня понимают.
- Он живет с вами?
- Нет, мы встречаемся у него. Это вдовец, моих лет; ему так же не повезло с женой, как мне - с мужем. Так что мы оба пытаемся начать все сначала.
- Он живет по соседству?
- В нашем же доме, двумя этажами ниже. Он - врач. Будете спускаться, увидите табличку на двери.
Если когда-нибудь Ален согласится на развод, мы поженимся, но не думаю, что до этого дойдет. Ален - правоверный католик, скорее по традиции, чем по убеждению.
- Ваш муж прилично зарабатывает на жизнь?
- По-разному. Когда я оставила его, мы договорились, что он будет посылать скромную сумму на содержание девочек. Несколько месяцев он неукоснительно держал слово. Потом деньги стали приходить с опозданием. И наконец он вовсе перестал платить под тем предлогом, что девочки выросли и в состоянии сами обеспечить себя. Но ведь это не делает его убийцей, правда?
- Вы знали о связи его дядюшки?
- Вы имеете в виду Изабель?
- Известно ли вам, что принц де В. умер в воскресенье утром и сегодня похороны?
- Да, я читала в газете.
- Думаете ли вы, что, если бы Сент-Илер был жив, он женился бы на принцессе?
- Весьма вероятно. Я всегда надеялась, что в один прекрасный день они соединятся. Это было так трогательно: он говорил о ней как об особенном, почти неземном существе - а сам ценил земные радости, пожалуй даже слишком... - На этот раз она не сдержала улыбки. - Однажды, очень давно, уже не помню по какому поводу, я пошла повидать его - и едва отбилась. Он не смутился нимало. По его мнению, все это вполне естественно...
- Ваш муж об этом узнал?
Она пожала плечами:
- Разумеется, нет.
- Он был ревнив?
- По-своему. Мы редко бывали близки - вы понимаете, о чем я, - и близость наша была холодной, почти механической. Его бы покоробило не то, что я могла увлечься другим мужчиной, а то, что я совершила ошибку, грех, предательство - поступок, который он считал недостойным. Извините, что я так много наговорила, и все не в его пользу, - но я ему не враг. Вы, наверное, заметили, что я ничуть не оправдываю себя. Мне остается недолго чувствовать себя женщиной - и я пользуюсь отпущенным мне сроком... - У нее были полные губы и блестящие глаза.
Она сидела заложив ногу за ногу. - Вы и в самом деле ничего не хотите выпить?
- Благодарю вас. Мне пора идти.
- Полагаю, все это останется между нами?
Он улыбнулся и направился к двери; женщина протянула ему пухлую горячую ладошку.
- Примусь снова за шитье, - прошептала она чуть ли не с сожалением.
И все же ему удалось вырваться, пусть на мгновение, из узкого кружка старых людей. Выходя из квартиры на улице Помп, он уже не удивлялся виду города, его звукам и запахам.
Мегрэ тут же нашел такси и поехал на улицу Сен-Доминик. Перед тем как зайти в особняк, он все же выпил кружку пива, от которой отказался у мадам Мазерон; в баре полно было шоферов из министерства и водителей личных машин.