Не знаете ли вы, имел ли он обыкновение принимать гостей по вечерам?
- Нет, не имел. Выйдя в отставку, он стал педантичен и вел практически неизменный образ жизни. Я могу показать его письма за последние годы... Вы убедитесь, что первые фразы часто повторяются: "Добрый день, Изи. Как обычно, приветствую вас; начинается новый день, и я начинаю свое рутинное, однообразное кружение..."
Дни его были расписаны по часам, там не было места чему-то непредвиденному.
Разве если я получу письмо с вечерней почтой... Но нет! Ведь их отправляла Жакетта, по утрам, когда ходила покупать круассаны. Если бы она сегодня опустила письмо в почтовый ящик, то сказала бы мне по телефону...
- Что вы о ней думаете?
- Она была очень предана нам, Арману и мне. Когда он в Швейцарии сломал себе руку, она писала мне под его диктовку, а когда, позже, ему сделали операцию, она каждый день писала мне, сообщая о его самочувствии.
- Вам не кажется, что она ревновала?
Она вновь улыбнулась; Мегрэ никак не мог привыкнуть к этой улыбке. Он ожидал увидеть более или менее бурные проявления горя, и это безмятежное спокойствие не переставало изумлять его.
Будто бы смерть в этом мире значила меньше, чем в других местах: Изабель словно освоилась с ней и без страха смотрела в лицо естественному ходу земного существования.
- Да, она ревновала - так собака ревнует своего хозяина.
Он не решался задать некоторые вопросы, поднять некоторые темы - и принцесса сама вытаскивала их на свет Божий с обезоруживающей простотой.
- Если когда-то раньше она и ревновала как-то иначе, то к его любовницам, не ко мне.
- Вы полагаете, она тоже была его любовницей?
- Разумеется, была.
- Он вам об этом писал?
- Он ничего от меня не скрывал, даже тех постыдных вещей, какие мужчины обычно не поверяют своим женам. Вот что он писал мне, например, несколько лет тому назад: "Жакетта сегодня нервничает. Нужно бы вечерком доставить ей удовольствие..." - Ее, казалось, забавляло изумление Мегрэ. - Вас это удивляет?
Но ведь это так естественно!
- И вы тоже не ревновали?
- К подобным вещам - нет. Я боялась только одного: что он встретит женщину, способную занять мое место в его помыслах. Но рассказывайте дальше, комиссар.
Значит, об этом посетителе ничего не известно?
- Известно лишь то, что он стрелял из оружия крупного калибра; возможно, из автоматического пистолета калибра 7,65.
- Куда попала пуля?
- В голову. Судебный врач утверждает, что смерть наступила мгновенно. Тело сползло с кресла на ковер.
И тут убийца выстрелил еще три раза.
- Но зачем, если Арман был уже мертв?
- Мы этого не знаем. Был ли убийца вне себя? Может, приступ ярости лишил его хладнокровия? Пока трудно ответить на этот вопрос. На суде убийцу часто обвиняют в особой жестокости, если он, например, в неистовстве нанес жертве множество ударов ножом.
Но, судя по моему опыту и по опыту моих коллег, так поступают прежде всего очень робкие люди, - может быть, даже, хотя я и не осмеливаюсь это сказать, люди чувствительные. Их охватывает паника, они не могут видеть страданий жертвы и теряют голову...
- Вы думаете, нечто подобное произошло и здесь?
- Возможно, речь идет о мести, о ненависти, копившейся годами, - но такое встречается реже.
Их охватывает паника, они не могут видеть страданий жертвы и теряют голову...
- Вы думаете, нечто подобное произошло и здесь?
- Возможно, речь идет о мести, о ненависти, копившейся годами, - но такое встречается реже.
Он начинал чувствовать себя свободно с этой старой дамой, которая без страха говорила обо всем и выслушивала любые вести.
- Потом, такой версии противоречит тот факт, что убийца тотчас же подумал о том, чтобы подобрать гильзы. По всей видимости, они были разбросаны по всей комнате, на порядочном расстоянии друг от друга. Он не забыл ни одной, к тому же нигде не оставил отпечатков пальцев. Я спрашиваю себя вот о чем, особенно после того, как вы рассказали мне о своих отношениях с Жакеттой. Утром, обнаружив труп, она и не подумала позвонить вам и отправилась не в комиссариат полиции, а в министерство иностранных дел.
- Думаю, я в состоянии это объяснить. После смерти моего мужа телефон звонил не переставая. Едва знакомые люди осведомлялись о дне похорон или выражали соболезнования. Мой сын пришел в ярость и решил отключить телефон.
- Значит, можно предположить, что Жакетта пыталась связаться с вами?
- Весьма вероятно. И если она не пришла сама сообщить мне новость, то лишь потому, что, как ей казалось, в день похорон меня будет трудно застать одну.
- Знаете ли вы врагов графа де Сент-Илера?
- Ни единого.
- Писал ли он вам что-нибудь о своем племяннике?
- Вы встречались с Аленом?
- Сегодня утром.
- Что он сказал?
- Ничего. Он направился к месье Обонне. Оглашение завещания состоится завтра, нотариус свяжется с вами, ибо ваше присутствие обязательно.
- Я знаю.
- Вам известны условия завещания?
- Арман хотел оставить мне мебель и личные вещи, - таким образом, если он уйдет раньше меня, у меня сохранилось бы ощущение, будто я была его женой.
- Вы примете это наследство?
- Но ведь такова его воля, не так ли? И моя тоже.
Если бы он не умер, то по окончании траура я стала бы графиней де Сент-Илер. Мы давно уже решили это.
- Ваш муж знал об этих планах?
- Ну конечно.
- А ваш сын и невестка?
- Не только они, но и все наши друзья. Повторяю: нам нечего было скрывать. Теперь я буду вынуждена, из-за имени, которое я продолжаю носить, оставаться в этом огромном доме, вместо того чтобы исполнить давнюю мечту и переехать на улицу Сен-Доминик. Но я воссоздам квартиру Армана здесь. Мне недолго осталось жить, но и этот короткий срок я проведу в привычной ему обстановке - так, словно бы я была его вдовой. Вы понимаете?
Что-то во всем этом раздражало Мегрэ. И все же он был пленен этой необычной женщиной - таких ему до сих пор не приходилось встречать. Привлекала и легенда, которую они с Сент-Илером создали и в которой жили.
На первый взгляд легенда эта была такой же нелепой, как и детские сказки или назидательные истории в книгах.
Но здесь, рядом с этой женщиной, Мегрэ с удивлением осознал, что верит всему. Он смотрел на все их глазами, разделял их чувства - точно так же в монастыре тетушки он, преисполнившись благочестия, ходил на цыпочках и говорил вполголоса.
Но внезапно он взглянул на свою собеседницу другими глазами, глазами человека с набережной Орфевр, и его охватило возмущение.