Уж не разыгрывают ли его? Уж не сговорились ли между собой все эти люди: Жакетта, Ален Мазерон, его жена, в обтягивающих брючках, Изабель и даже нотариус Обонне?
У него на руках был покойник, подлинный, непридуманный труп, с пробитым черепом и раскроенным животом. А это предполагало, что существовал и убийца, причем следовало иметь в виду, что первый попавшийся проходимец не смог бы с легкостью проникнуть к бывшему послу и убить его на месте: тот позвал бы на помощь, стал бы защищаться.
С годами Мегрэ понял: никто не убивает без мотива, более того - без мотива весомого. И даже если в этом случае речь шла о сумасшедшем или сумасшедшей, это был человек из плоти и крови, близко знакомый с жертвой.
Может быть, безумна недоверчивая, враждебно настроенная Жакетта? А может, сошел с ума Мазерон, которого жена обвиняла в моральной жестокости? А вдруг помешалась сама Изабель?
Всякий раз, когда в голову Мегрэ закрадывались такие мысли, он забывал о приличиях, задавал бестактные вопросы - только лишь затем, чтобы стряхнуть с себя эту заразительную елейность.
И всякий раз удивленный, простодушный или даже лукавый взгляд принцессы обезоруживал его и вгонял в краску.
- В общем, вам не приходит в голову, кому было бы выгодно убить Сент-Илера?
- О выгоде говорить не приходится. Вам не хуже, чем мне, известны основные статьи завещания.
- А вдруг Алену Мазерону срочно нужны деньги?
- Дядя всегда помогал ему в затруднительных обстоятельствах и в любом случае оставил бы ему состояние.
- Мазерон это знал?
- Несомненно. По смерти моего мужа мы с Арманом поженились бы, это правда, но я никогда бы не допустила, чтобы моя семья наследовала ему.
- А Жакетта?
- Она знала, что ее старость обеспечена.
- Она также знала, что вы намерены поселиться на улице Сен-Доминик.
- Она ликовала по этому поводу.
Что-то во всем этом возмущало Мегрэ. Все это было так неестественно, так не похоже на людей.
- А ваш сын?
Удивленная, она ждала, чтобы Мегрэ пояснил свою мысль. Но тот молчал, и принцесса ответила вопросом на вопрос:
- Какое отношение мой сын может иметь к этому делу?
- Я не знаю. Я ищу. Все же он наследник имени.
- Он бы им и оставался, продолжай Арман жить.
Разумеется! Но не видел ли он унижения в повторном браке матери с Сент-Илером?
- Вчера вечером ваш сын был дома?
- Нет. Он с женой и детьми отправился в гостиницу на площади Вандом, где по обыкновению останавливается, когда наезжает в Париж.
Сдвинув брови, Мегрэ сверлил взглядом стены, словно пытаясь прикинуть, насколько огромен особняк на улице Варенн. Разве мало в нем пустующих комнат, целых анфилад?
- Вы хотите сказать, что после женитьбы он никогда не жил в этом доме?
- Начнем с того, что он редко приезжает в Париж, и всегда ненадолго: светская жизнь его приводит в ужас.
- А его жену?
- Тоже. Когда они только что поженились, то держали квартиру в этом доме. Затем родился ребенок, потом второй, третий...
- Сколько у них детей?
- Шестеро. Старшему двадцать лет, младшему - семь.
Старшему двадцать лет, младшему - семь. Возможно, это вас шокирует, но я не могу жить в одном доме с детьми. Ошибкой было бы полагать, что все женщины созданы для материнства. Родив Филиппа, я исполнила свой долг. И я занималась им лишь тогда, когда была обязана это делать. И сейчас, годы спустя, я бы не вынесла криков и беготни в доме. Мой сын это знает. Его жена тоже.
- И они не обижаются?
- Они меня принимают такой, какая я есть, со всеми моими недостатками и причудами.
- Значит, вчера вечером с вами никого не было?
- Оставались слуги и две монахини, которые читали отходную. Аббат Гож, мой исповедник и старый друг, просидел до десяти часов.
- Но вы недавно сказали мне, что сын и его семейство сейчас находятся в доме.
- Они ждут, чтобы попрощаться со мной, - во всяком случае, невестка и внуки. Вы, должно быть, видели во дворе их машину. Они все едут в Нормандию, кроме сына, который завтра должен сопроводить меня к нотариусу.
- Мог бы я вкратце переговорить с вашим сыном?
- Почему бы и нет? Я ждала этой просьбы. Я даже думала, что вы захотите встретиться со всей семьей, поэтому и попросила невестку немного отложить отъезд.
Было это простодушие? Вызов? И если вернуться к теории английского врача, удалось бы какому-нибудь учителю раньше, чем Мегрэ, докопаться до правды?
Более, чем когда бы то ни было, он чувствовал себя приниженным, обескураженным перед человеческими существами, о которых пытался вынести суждение.
- Пройдите сюда.
Она провела его по галерее и с минуту помедлила, держась за ручку двери, из-за которой доносились голоса. Наконец она открыла дверь и без лишних церемоний произнесла:
- Комиссар Мегрэ...
Войдя в просторную комнату, комиссар сначала заметил мальчика, который ел пирожное, потом девочку лет десяти, которая что-то шепотом спрашивала у матери.
Та была высокой полной блондинкой лет сорока, с очень розовой кожей; всем своим обликом она напоминала тех пышных голландок, каких изображают на олеографиях и почтовых открытках.
Тринадцатилетний мальчуган выглядывал в окно.
Принцесса называла имена, а Мегрэ запоминал лица, одно за другим; впоследствии они составят цельную картину, как части головоломки.
- Фредерик, старший...
Очень высокий юноша, белокурый, как и его мать, слегка поклонился, не подав руки.
- Он тоже хочет стать дипломатом.
Здесь были еще девочка пятнадцати лет и мальчик лет двенадцати-тринадцати.
- Филипп еще не пришел?
- Он спустился посмотреть, не готова ли машина.
Создавалось впечатление, будто жизнь остановилась здесь, словно в зале ожидания вокзала.
- Проходите сюда, месье Мегрэ.
Они двинулись по другому коридору, в конце которого встретили высокого мужчину, - с тоской во взоре тот смотрел, как они приближаются.
- Я искала вас, Филипп. Комиссар Мегрэ хотел бы переговорить с вами. Где вам угодно его принять?
Филипп несколько рассеянно протянул руку, однако, судя по всему, ему было любопытно так близко видеть полицейского.
- Все равно где. Хоть бы и здесь.
Он толкнул дверь, и они оказались в кабинете с красной обивкой, где на стенах висели портреты предков.