— Хорошо, — сказала она. — Очень недолго. Постарайтесь также объяснить ему, что я не могу отпустить его домой.
Были еще ступеньки, которые он всем телом сосчитал после удара, и чьи-то тяжелые ботинки — патентованные “Бойден Тобогганинг”, обитые по ранту полоской жести с шурупами.
— Ясно, — Дюк махнул рукой. — Ну-с, мальчики, как я понимаю, наняты. Джейк молчал.
— Ты понял, — он с трудом повернул голову, чтобы видеть лицо компаньона, — ты понял теперь эту штуку про клизмы?
И, пока Маллоу лихорадочно соображал, причем здесь клизмы и в своем ли партнер уме, отрывисто сказал:
— Я все думал. Зачем. В таком маленьком городе. Столько. Теперь знаю.
М.Р. Маллоу, внимательно слушавший всю эту чушь, посмотрел на доктора.
— Вы про магазины “Всевозможных резиновых изделий”? — спокойно произнесла та. — Вы правы. Дело в том, что мистер Аджет всю свою жизнь продает резиновые изделия только одной марки, “Симпсонс Аполло”. Он утверждает, что они превосходного качества и настаивает, что товары, имеющие отношение к медицине, следует покупать в аптеке, а не в лавке. Я с ним согласна. А мистер Сайденберг вот уже много лет старается переманить у него покупателей, приобретая новый, необычный ассортимент и — средства ему это позволяют — узурпировать территорию.
— Я не свихнулся, — подтвердил Джейк, глядя на нее.
— Эта борьба уже лет двадцать — предмет городских шуток, — продолжала доктор, глядя не на него, а на Маллоу. — Боюсь только, что теперь она перестала быть смешной. Вероятнее всего, и эти почтенные господа объединили против вас свои интересы. Город объявил вам войну.
Джейк не сводил с доктора взгляда.
— Нет, нет, — покачала головой та.
Саммерс стиснул край одеяла.
— Но почему? Ведь вы сами сказали только что…
— Мистер Саммерс, мы уже обсуждали с вами эту тему. Я рада, что ваши дела не так плохо, как могло быть, но, тем не менее, настаиваю.
Д.Э. обратил умоляющий взор на компаньона.
— Сколько их было? — спросил Маллоу.
Джейк показал три пальца. Взгляд его сделался пристальным, и М.Р. наклонился к самой подушке.
Разговор велся шепотом, но доктор отчетливо расслышала, как Маллоу спросил:
“Что ж ты ляпнул, что ты Джулия?” И испуганный ответ: “Не знаю.”
Последовала пауза, потом — едва слышная, неразборчивая перебранка и затем она услышала, как пациент произнес: “…другого врача. Мужчину”. Повисло молчание.
— Мисс Бэнкс, — обернулся к ней Маллоу, — вы не могли бы на секундочку оставить нас вдвоем? Мне нужно сказать компаньону кое-что конфиденциально.
Одновременно он сделал ей страшные, или, вернее сказать, конфиденциальные глаза, и доктор, поколебавшись, покинула палату.
Когда она заглянула снова, пациент лежал с непроницаемым лицом, совершенно молча и, если уместно такое выражение, умиротворенно. Доктор Бэнкс удивилась.
— Что вы ему сказали? — спросила она, когда они с Маллоу спустились по лестнице. Маллоу нацепил кепи. Сгреб вещи компаньона.
— Сказал, что могу только отвезти его в больницу для бедных.
Рождество обещало быть отвратительным.
На следующий день, 2 декабря 1911 года Среда
— Мистер Саммерс, — миссис Кистенмахер аккуратно потрясла его за руку, — пора вставать.
Коммерсант сонно посмотрел на часы: часы показывали шесть утра.
— Подождите, как? Почему? Я…
— Ну, теперь вы уже не "ха-ха-ха”, как вчера? — жесткое лицо няньки выражало удовлетворение. — Поднимайтесь, я покажу вам оч-чень интересную вещь.
Она откинула одеяло, и коммерсант принялся выбираться из койки.
Затем няня сделала знак следовать за собой и направилась к двери.
— А куда? — попробовал спросить коммерсант, но ответа не получил.
И тут же понял, куда: она открывала дверь в ванную.
Там, стоя голым на резиновом коврике, Д.Э. Саммерс принял свою первую на сегодня процедуру: сначала горячий, затем ледяной душ. Это издевательство повторилось с полдюжины раз прежде, чем коммерсант сбился со счета. Наконец, повернули кран и последние ледяные струи с утробным звуком унеслись в трубу.
Миссис Кистенмахер накинула ему на плечи простыню, аккуратно в нее завернула.
— Очень хорошо, очень приятно! — сказала она.
Затем отобрала простыню и взяла со стула ночную рубаху.
Саммерс трясся мелкой дрожью, держась к няньке спиной.
Надевание длинной, до лодыжек, рубахи с такими же длинными рукавами — тот еще процесс для человека, у которого сломаны три ребра. А когда этот процесс сопровождается обещаниями повторять такое вот удовольствие каждое утро — ваша койка в палате начинает казаться вам тихой гаванью, единственным прибежищем, спасением и, в целом, не такой плохой вещью.
Но когда коммерсант, заново перевязанный, вернулся в эту гавань, получил горячий компресс на живот, был тщательно укрыт двумя одеялами и одним пледом, и уже почти устроился так, чтобы хоть немного прийти в себя, в палату вошла доктор Бэнкс. Она поставила на столик эмалированную кювету, сняла с кюветы салфетку и в руках у нее оказался шприц.
— Ничего страшного, — предупредила она.
— Очень хорошо, очень приятно, — пробормотал коммерсант.
— Ну, если вы можете шутить, значит, уже не боитесь.
Тут доктор обнаружила, что пациент молча смотрит на нее широко раскрытыми глазами.
— Это что такое? — тем же тоном спросила она, хотя прекрасно знала, что именно произошло. — Мистер Саммерс, ай-ай-ай.
От этих последних слов мистер Саммерс побледнел так, что доктор достала нашатырь, который заблаговременно положила в карман халата.
— Даю вам две минуты, чтобы набраться храбрости, — сказала она.
(В точности, как в тот раз, когда ее теперешний пациент потерял сознание во время вакцинации).
— Нет, — помедлив, отозвался коммерсант, отодвигая ее руку с нашатырем.
— Нет?
— Нет-нет.
— Ну, прекрасно.
Однако, ничего не изменилось: пациент застыл, как будто его парализовало.
— Мистер Саммерс.
Коммерсант моргнул в знак согласия, но более ничего.
— Хорошо, — доктор Бэнкс положила шприц обратно, накрыла салфеткой и сделала вид, что уходит. — Я вернусь через несколько минут. Постарайтесь за это время взять себя в руки.
Уходить не понадобилось.
Когда процедура была закончена, оставалось последнее: прием лекарств. Но доктор Бэнкс все еще не могла себе позволить себе вздохнуть с облегчением.
— Разожмите ладонь, — сказала она вместо того, чтобы, кивнув, скрыться за дверью. Пациент послушно разжал ладонь.
— Другую.
И этот приказ был выполнен.
— Встаньте с кровати.
— Вас не поймешь, — пробормотал Саммерс. — То “строгий постельный режим”, то гоняете туда-сюда.
— Если я говорю “встаньте”, значит, это необходимо, — отрезала доктор Бэнкс. — Вставайте.
— Может, вы сначала скажете, что за необходимость?
— Вставайте, не пререкайтесь.
— Но зачем?
Помедлив немного, Саммерс с трудом поднялся. Все происходящее он ощущал так, словно парит в небе вместе с кроватью, наподобие героя кинематографа и ожидая, что кошмар вот-вот кончится — он проснется в своей постели.