— Ну все, боярыня, — Прыгунов поднялся и протянул руку Елене Сергеевне. — Всех разогнала – теперь хозяйствуй. И знай – если что, то спрошу по всей строгости!
— Как это напоминает сцену из советского фильма пятидесятилетней давности! — рассмеялась Елена Сергеевна, пожимая руку начальника. — Спрашивайте на здоровье!
— Резво ты начинаешь! — не то восхищенно, не то осуждающе покачал головой Прыгунов и, не прощаясь, вышел…
В половине второго, когда все заявления уже были написаны, а обходные листы заполнены, и шла передача дел и имущества от бывшего старшего фельдшера к временно исполняющему обязанности, Елене Сергеевне позвонил Данилов.
— Как дела? — спросил он свежим после сна голосом.
— Нормально, — Елена Сергеевна попыталась представить себе, что сейчас делает Данилов. — Ты, наверное, пьешь кофе и смотришь телевизор?
— Нет, я сижу за компьютером и пью пиво, — ответил Данилов. — Знаешь, как сказал один умный человек: «С утра выпил – весь день свободен».
— Завидую тебе, — вздохнула Елена Сергеевна.
— Подробности будут? — Данилов явно сгорал от нетерпения.
— Прошел Чингисхан – и нет Самарканда! — загадочно ответила Елена Сергеевна. — Подробности при встрече.
— Когда?
— Скоро. Я позвоню.
— Буду ждать! — Данилов дал отбой.
Елена Сергеевна достала из сумки мобильный и позвонила сыну:
— Никита, ты уже дома?
— Дома, — ответил сын. — Нагулялся.
— Чем занимаешься?
— Рисую.
Никита неплохо рисовал, даже получал награды на выставках, а школьная учительница рисования, восторженная старая дева, прочила ему «грандиозное будущее».
— Вероятно, у нас сегодня будут гости, — предупредила Елена Сергеевна.
— Кто?
— Один человек.
— Тот, который «Харлей Дэвидсон и ковбой Мальборо»? — уточнил сын.
— Да.
— Давно пора, — одобрил Никита. — Одиночество губительно сказывается на людях и на женщинах в первую очередь!
— Почему?
— Потому что женщины более ранимые, — снисходя к материнской тупости, пояснил Никита. — Приводи своего знакомого, должен же я знать, что за бойфренд у моей матери.
— Никита! — Елена Сергеевна чуть не поперхнулась от неожиданности. — Откуда ты взял это слово?
— Из жизни. Ну пока, мам, до вечера, а то краски быстро сохнут.
За все время знакомства как только Елена (на словах и в мыслях) не называла Данилова. Диапазон колебался от «любимый мой» до «чокнутый засранец», но никогда не включал в себя слова «бойфренд». Елена почувствовала себя безнадежно отставшей от жизни.
Глава девятнадцатая
ПРОЩАНИЕ СО «СКОРОЙ»
Они лежали под одним одеялом, им было хорошо друг с другом, и луна приветливо светила в незанавешенное окно.
Совсем как десять лет назад, только за стеной спал сын Елены, которого Данилов слегка побаивался. Вернее, не побаивался, а просто не знал, как с ним держать себя. То ли наравне, то ли с позиции старшего товарища, то ли вообще не форсировать события и свести общение к минимуму до тех пор, пока мальчик сам не потянется к нему. А если не потянется? Нет, надо, чтобы потянулся…
— О чем ты думаешь? — поинтересовалась Елена, прижимаясь к Данилову всем телом.
— Перебираю в уме легион своих любовниц и пытаюсь убедить себя в том, что ты – самая лучшая.
— И получается? — Рука Елены погладила его по груди и спустилась ниже.
— С трудом, но я справлюсь! — заверил ее Данилов.
— Ты стал наглым, Вова, — вздохнула Елена. — И что самое ужасное – такой ты мне нравишься больше.
— Я стал взрослым, — ответил Данилов.
— Я чувствую… — Рука Елены спустилась еще ниже.
Данилов повернулся и обнял ее…
Потом они опять лежали под одним одеялом и луна все так же светила в окно.
— Я была дура, — призналась Елена. — Я только сейчас понимаю, что так хорошо, как с тобой…
— Остановись! — Данилов попытался зажать ей рот рукой, но был тут же укушен за палец и вернул руку на прежнее место – на левое плечо Елены. — Не надо сравнений. И не надо экскурсий в прошлое. Прошлого нет, будущего нет, есть только вечное «сейчас» и больше ничего.
— Ты добрый…
— Это тебе так кажется, или ты хочешь в это верить! На самом деле – я холодный и расчетливый мерзавец, преследующий корыстные цели.
— Ты хочешь прописаться в моей квартире? — Елена шутливо толкнула его локтем в бок.
— Нет, — совершенно серьезно ответил Данилов. — Мне нужно другое.
— И что же?
— Завтра ты подпишешь два моих заявления. Одно – на предоставление очередного отпуска, а другое – об увольнении по собственному желанию.
— По графику у тебя отпуск в сентябре! — напомнила Елена. — И увольняться тебе незачем, это глупо. Неужели ты принадлежишь к числу тех мужчин, которые не могут смириться с успехом любимой женщины?
— Я не могу спать с начальством, — объяснил Данилов. — Чувствую себя каким-то жиголо. К тому же, поскольку наша связь ни для кого не секрет, мне не хочется быть любимчиком…
— Я буду держать тебя в ежовых рукавицах! — пообещала Елена. — Никаких поблажек! Я – очень строгая, и ты, кажется, уже успел в этом убедиться…
— Два выговора… — вздохнул Данилов. — А когда-нибудь придется дать третий… И вообще – я не привык к раздвоению восприятия. Давай определяться: или ты моя подруга, или моя начальница. В одной руке два арбуза не удержать!
— В качестве твоей, как ты выразился «подруги», я нравлюсь себе больше, — после небольшой паузы высказалась Елена. — Подпишу я твои заявления, только тебе придется заплатить за это!
— Душу я тебе не продам! Не надейся!
— Оставь свою душу при себе! — ответила Елена, откидывая прочь одеяло и садясь на Данилова. — Меня устроит расплата натурой!
— О боже! — притворно ужаснулся Данилов. — Ты выпьешь из меня все силы!
— И дам тебе отпуск, чтобы ты их восстановил! — пообещала Елена, легонько царапая его ногтями по груди.
— Я передумал, — ответил Данилов. — К черту отпуск, ограничимся увольнением. А то тебе придется объясняться с Сыроежкиным. Чего доброго и в протекционизме обвинят. Отдохну, пока буду подыскивать работу.
— Но…
— Вот поэтому я и не хочу работать в одной конторе с тобой, — Данилов привлек Елену к себе, — нет хуже занятия, чем обсуждать в постели рабочие вопросы.
— Сам же начал, противный, — Елена игриво укусила его за ухо…
На последнее дежурство Данилов явился нагруженный, словно верблюд. Хорошо еще, что магазин был совсем рядом с подстанцией.
— Нанялся в разносчики тортов? — встретил его Чугункин. — И что, там-таки хорошо платят?
— Да уж побольше, чем у нас, — пошутил Данилов. — Поможешь донести до кухни – поделюсь заработком.
В холодильник влезло только четыре торта. Пятый пришлось поставить на холодильник. Рядом с ним Данилов поставил банку с растворимым кофе и упаковку чайных пакетиков.
— А это? — длинный палец Чугункина описал в воздухе контур огромной бутылки.
— После смены в кафе, — пояснил Данилов. — В узком кругу, но ты в числе приглашенных.
— Мне завтра на полусутки выходить, — погрустнел Чугункин. — Жаль… Но ничего – еще будет повод увидеться.
— Непременно! — заверил его Данилов.
По окончании конференции Данилов поспешил встать и сделать свое объявление, пока все не разбежались:
— Дорогие коллеги! Дабы подсластить горечь моего ухода, я предлагаю вам угоститься на кухне чем бог послал. Меня дожидаться не обязательно, потому что сейчас меня непременно ушлют куда-нибудь!
— Шестьдесят два – одиннадцать, вызов! — прозвучало с потолка.
— Вот видите! — Данилов развел руками и вышел, провожаемый аплодисментами…
В последнее дежурство провидение оказалось благосклонно к Данилову – вызовы перли косяком, но все они были не хлопотными, не изнуряющими. Старушка со стенокардией на фоне подъема давления, девушка с аппендицитом, две госпитализации из поликлиники – с нарушением мозгового кровообращения и с нестабильной стенокардией, мужчина с острым радикулитом, еще одна старушка с давлением, еще одна девушка, но на этот раз с подозрением на внематочную беременность, восьмилетний мальчик с пищевой токсикоинфекцией…
Мальчика пришлось везти далеко – на пересечение Ярославского шоссе и МКАД, в пятнадцатую детскую инфекционную больницу. На обратном пути Петрович завел с Даниловым разговор о выборе профессии.
— Мой племянник собирается в медицинский поступать, а я его отговариваю.
— Почему? — Данилов припомнил, в каком году он поступал в институт, и ужаснулся быстрому течению времени.
— Да насмотрелся я на вас, — вздохнул Петрович. — Почти полжизни ведь на «скорой» прошло. Беспокойная работа. Куда лучше – бухгалтером.
— И как ты его отговариваешь? Какие доводы приводишь?
— Да никаких! Одумайся, говорю, не лезь в медицину. Ни днем ни ночью покоя знать не будешь! Хорошо бы было его к нам на сутки в машину подсадить, чтобы пороху понюхал, да кто разве разрешит?!
— К нам – это не выход! — покачал головой Данилов.
— Почему?
— Романтично – сутки на колесах по всему городу. Не проймет.
— А что проймет?
— Морг. Это как лакмусовая бумажка. Настоящая изнанка жизни. Без косметики и патетики.
Данилов вспомнил свое первое посещение морга. Его поразил необычно широкий дверной проем. «Для въезда катафалков?» – подумал он.
Внутри в нос сразу проникал неуловимо-приторный, сладковатый запах разложения.
— Здесь – гримерная, — сказал преподаватель, указывая рукой на дверь слева, — где трупы укладывают в гробы и гримируют. А нам сюда!
Он распахнул дверь с пластиковой табличкой «Секционная». Во второй раз Данилова поразило светящееся красное табло с белой надписью: «Тихо! Идет секция». Зачем тишина? Кому здесь могут помешать звуки?
Первым он увидел труп немолодого мужчины одетого в бесформенные спортивные штаны и обычную майку. Явно привезли из дома.
— Вот наш! — преподаватель указал на соседний стол, на котором лежал худой, высокий, заблаговременно раздетый мужчина. На груди его был выколот орел, несущий в когтях голую женщину.
Студенты выстроились полукругом у стола, преподаватель надел один из висевших на вешалке у двери прорезиненных фартуков и начал занятие.
— Освежим в памяти первые трупные явления, — взгляд преподавателя остановился на Данилове.
— Выравнивание температуры тела с температурой окружающей среды, — сказал Данилов.
— Верно, — кивнул преподаватель. — Желающие могут убедиться лично.
Желающих не нашлось.
— Скорость остывания напрямую зависит от факторов окружающей среды, — продолжил преподаватель. — Длится этот процесс в среднем от четверти часа до шести часов. Далее: кровь заполняет вены низлежащих отделов тела и появляются трупные гипостазы, в отличие от трупных пятен, исчезающие при надавливании. Когда же происходит посмертный гемолиз эритроцитов, плазма крови, содержащая гемоглобин, выходит из вен и пропитывает ткани, после чего трупные гипостазы превращаются в трупные пятна и уже не исчезают.
Преподаватель поднял левую руку трупа и показал всем фиолетовое пятно в области локтя. Выждал несколько секунд и несколько раз надавил на пятно, словно массируя его. Пятно не исчезло.