— Трупное окоченение развивается через два часа после наступления смерти и в первую очередь затрагивает мышцы лица и шеи, а затем распространяется на все мышцы туловища и конечностей, охватывая всю мускулатуру тела через двадцать четыре – тридцать два часа.
Преподаватель снова взял руку трупа и с усилием согнул ее в локтевом суставе.
— Исчезает трупное окоченение через двое-трое суток.
Через стол от студентов санитар раздевал труп, мурлыча себе под нос какой-то бодрый мотивчик.
— Начнем вскрытие! Кто хочет ассистировать?
Ассистировать, конечно же, вызвался Гришка Прокопец, первый подлиза на курсе. Бодро нацепил фартук и встал напротив препода, изображая готовность к процессу.
Преподаватель взял в руки расческу и сделал на голове трупа аккуратный пробор посреди темени. Только не от лба к затылку, а от уха до уха. Затем расческу сменил скальпель, которым преподаватель произвел разрез по пробору и сразу же натянул кожу с черепа на лицо трупа. Горизонтальный распил от лба до линии пробора, второй распил немного под углом, затем преподаватель вставил над переносицей в распил стамеску и несильно тюкнул по ней молотком, расширяя щель.
Вставив в щель крюк рукояти молотка, препод сказал Гришке:
— Держите ноги!
Гришка опасливо, словно ожидая пинка, схватился за лодыжки трупа. Преподаватель как следует поднажал на рукоятку, и свод черепа с громким треском отвалился, подобно крышке от шкатулки. На стол из полости черепа вывалился мозг. Преподаватель потянул мозг на себя и большим секционным ножом обрезал черепные нервы и продолговатый мозг.
— Пожалуйста! — тоном заправского мясника сказал он, демонстрируя студентам головной мозг, очень похожий на пудинг.
Вставив скальпель между полушарий, преподаватель надрезал соединяющее их мозолистое тело и развалил мозг надвое. Несколько взмахов ножом – и взору студентов открылись первый и второй желудочки мозга, заполненные по бороздкам меж извилин прозрачной жидкостью.
— Пойдем дальше! Переложите подушку под лопатки.
Преподаватель, не особо и напрягшись, приподнял за плечи окоченевшее тело, а ассистент просунул под лопатки твердую круглую подушку, сделанную из обтянутого резиной куска дерева, которая прежде лежала под шеей умершего.
Грудная клетка приподнялась в удобное для секции положение. Тем же большим секционным ножом преподаватель разрезал кожу от щитовидной железы до лонного сочленения и завернул кожу книзу, словно снимая с трупа куртку. Распилил ребра, удалил грудину, долго возился, извлекая внутренние органы и раскладывая их на столе. Затем, комментируя свои действия, преподаватель начал исследовать все органы по очереди. Данилов запомнил, как из распоротого желудка вначале в нос ударила резкая вонь, а затем на стол вывалился полупереваренный ком пищи.
— Пельмени, — сразу же определил преподаватель.
Пельмени Данилов не ел после этого дня года три.
— Вот и все! — покончив с желудком, сказал преподаватель. — Теперь можно засунуть все обратно и зашить.
Последняя фраза предназначалась санитару-мурлыке, занятому мойкой из шланга свободного стола…
— Заграйская восемнадцать, четвертый подъезд, — прочитал Данилов. — Мужчина пятьдесят два. Отравление консервами.
«Пятиэтажка без лифта, — подумал он. — Семьдесят девятая квартира на пятом этаже, в пятиэтажках по двадцать квартир в подъезде. Да, последний вызов мог бы быть и покомфортабельнее».
Часы показывали семь часов четыре минуты. Утро – пора надежд. Еще минуту назад, возвращаясь на подстанцию из сто тридцать шестой больницы, каждый из бригады втайне надеялся на то, что сутки закончатся спокойным неспешным чаепитием на подстанции.
— Отравление консервами – это по меньшей мере два часа переработки, — расстроился Петрович.
«Дембельский аккорд», — улыбнулся про себя Данилов.
По лестнице Данилов с Верой поднимались медленно – сказывалась усталость. На пятом этаже их ждала гостеприимно распахнутая дверь, повисшая на одной петле. Клочья обшарпанного дерматина, изогнутые провода вместо кнопки звонка, скособоченная ручка.
— Алкаши! — диагностировала Вера.
— Люди, — поправил ее Данилов. — Страдающие хроническим алкоголизмом.
Отринув правила вежливости, они вошли без стука. Обстановка в прихожей полностью соответствовала их ожиданиям, являя собой яркий пример разрухи и запущения. Внимание Данилова обратил на себя остов настенного светильника, с которого свисал идеально обглоданный рыбий скелет.
— Сюрреализм, — высказался он и позвал: – Эй, хозяева, «скорую» вызывали?
Гробовая тишина.
— Пойдем вперед или… — напряглась Вера.
— Что «или»?
— Или подождем милицию?
— Я тебя умоляю!
Данилов прошел вперед по коридору, заглянул на кухню, осмотрел санузел…
— Здесь он! — позвала из комнаты Вера.
В нос Данилову ударил крепкий запах перегара. Пациент, одетый в серую от грязи футболку и черные семейные трусы, лежал лицом вниз на грязном матрасе, брошенном прямо на пол.
— Хрипит, — Вера поискала глазами, куда бы пристроить ящик, и, не найдя ничего подходящего (всю обстановку комнаты составляли дюжина пустых водочных бутылок и матрас), продолжала держать его в руках.
— Храпит! — вслушавшись в рулады, выводимые пациентом, уточнил Данилов.
Он присел на корточки возле спящего и потеребил его за плечо:
— Вставай, лежебока! Вставай, врачи к тебе приехали!
— И ни одной консервной банки вокруг! — сказала Вера. — Откуда взялся повод?
— И кто нас вызвал? — вслух подумал Данилов. — Просыпайся!
— Э-э-а! — сначала дернулись тощие волосатые ноги мужчины, оплетенные сетью синих узловатых вен, затем приподнялась нечесаная голова. — Уже утро?
— Утро, утро! — подтвердил Данилов, поднимаясь.
— Оп! — с неожиданной легкостью мужчина вскочил на четвереньки, совершенно по-собачьи встряхнулся, а затем уселся на своем ложе, скрестив ноги, и посмотрел на Данилова светло-голубыми глазами. — Спасибо вам, доктор.
Рука, похожая на клешню краба, потянулась к Данилову для рукопожатия. Данилов прочитал на пальцах вытатуированное зелеными буквами имя «Миша».
— На что вы жалуетесь? — Данилов предпочел сделать вид, что он не заметил протянутую руку.
— На жизнь! — бодро заявил Миша, убирая руку. — Жизнь – дерьмо!
— А консервами кто отравился?
— Ну уж не я – эт точно! — заверил Миша. — Я консервы вообще не жру – гадость! Предпочитаю экологически чистую натуральную пищу.
— Я вижу! — Данилов выразительно посмотрел на нестройную шеренгу из бутылок, среди которых преобладали гренадеры литрового достоинства. — А кроме вас здесь есть еще кто?
— Никого! — Миша затряс головой и тут же сморщился от боли. — Я один живу.
— А кто же вызвал нас? — Данилов пытался добраться до истины.
— Не знаю… — растерялся Миша. — А кто вас впустил сюда?
— Дверь была открыта, — объяснил Данилов.
— Перепутали дом? — предположила Вера.
— Наверное! — Данилов отошел от Миши к закрытому окну, благодаря щелястой раме не препятствующему свободному доступу воздуха извне. Здесь запах перегара почти не ощущался. — Доброе утро, беспокоит шестьдесят два – одиннадцать, врач Данилов. Мы сейчас на вызове по адресу улица Заграйская, восемнадцать, квартира семьдесят девять. Наряд семьсот девяносто два сто четырнадцать. Прошу уточнить адрес. Нами здесь обнаружен один гражданин…
— Епифанов Михаил Иванович! — представился Миша, сидя на матрасе в прежней позе.
— …который жалоб не предъявляет и «скорую» не вызывал. Хорошо, ждем.
С наладонником в руке Данилов остался у окна, разглядывая небо и прикидывая – будет сегодня дождь или нет.
— А! — Миша звонко хлопнул себя по голове. — Так это Нинка вас вызвала!
Он поднялся на ноги и подошел к Данилову.
— У меня мобильник украли, а телефон отключили за неуплату, — немного смущенно признался он. — А я после этого дела, — последовал не менее звонкий щелчок по острому кадыку, — сплю очень крепко. А мне сегодня на новую работу выходить, к девяти. А Нинка перед уходом сказала – не беспокойся, Мишаня, не проспишь! Вот ведь умище-то, а!
— А будильник завести вы не пробовали? — подражая Мишиной речи, поинтересовался Данилов.
— Не держатся они у меня, — закручинился Миша. — Пропадают куда-то. Ну, ладно, вы тут располагайтесь, если отдохнуть желаете, а я пойду приведу себя в порядок.
Наладонник трелью напомнил о себе.
— Возвращаемся на подстанцию, — сказал Данилов.
— Вы спускайтесь, а я вас догоню, — Вера недобро смотрела на мужика.
— Ты шутишь? — не поверил Данилов.
— Нет, — серьезно сказала Вера. — У нас с Мишей секретный разговор.
— Об чем? — Миша слегка подобрал живот и пятерней пригладил волосы.
— Об том! Идите, пожалуйста, Владимир Александрович! Я вас догоню.
— Ну, как знаешь, — Данилов направился к выходу.
На лестничной площадке он остановился и напряг слух, но из сказанного Верой ничего не смог разобрать. Вера говорила тихо, почти шепотом.
— Я так и знала, что вы станете подслушивать! — воскликнула она, появившись в дверях.
— Я просто ждал тебя, — Данилов начал спускаться по лестнице. — Если не секрет, то что ты ему сказала?
— Секрет!
Только выйдя во двор, Вера сочла возможным раскрыть тайну.
— Я сказала этому козлу, что если его прошмандовка еще раз дернет «скорую» на побудку, то мы приедем и отдуплим его спящего одним уколом, а потом сдадим в морг.
— Вера! — укоризненно произнес Данилов. — Что за слова: козел, прошмандовка, отдуплим? Графиня, я вас не узнаю!
— Культурным словам он бы не поверил, — рассмеялась Вера.
— Возможно.
От шума открываемой дверцы спящий Петрович тут же проснулся и спросил:
— Куда везем?
— На подстанцию, — ответил Данилов. — Ложняк. Подруга вызвала нас, чтобы мы разбудили ее перебравшего приятеля.
— Наркоманы? — понимающе уточнил Петрович, нажимая на педаль газа.
— Алконавты! — ответила Вера. — Нашли себе бесплатный будильник.
— Вы ему хоть по морде дали? — Петрович с надеждой посмотрел на Данилова.
— Ты на дорогу смотри, — привычно посоветовал Данилов. — По морде – это не наш метод. Негуманно. Вера провела с ним разъяснительную работу.
— Вот это как раз и негуманно, — заржал Петрович, вызывая Веру на словесную дуэль, — с утра пораньше мозг сверлить человеку. Лучше уж по морде. Вова, «светомузыку» врубить?
— Зачем?
— Ты же вроде любишь… Напоследок.
— То была репетиция, — улыбнулся Данилов. — Хорошего понемножку.
Чаепитие с двумя, дожившими до утра тортами началось сразу же после обеда и было коротким. Данилов выслушал полагающуюся ему порцию сожалений об его уходе, пожелал всем остающимся на «скорой» традиционных свободных дорог, благодарных пациентов, теплых машин, легких ящиков, справедливых заведующих и больших зарплат, пообещал звонить, навещать и вообще – не забывать.
— Я уверена, что мы часто будем вас видеть! — сказала на прощание Вера. — Благодаря Елене Сергеевне.