— А у нас выйдет, — сказал Ироня. — Во-первых, я всю книгу прочел до точки. Во-вторых, они же для себя старались, а я для тебя. Должно получиться. Думаю, у меня выйдет не хуже, чем у тебя в подвалах Чизбурга… Главное — огонек вовремя поднести.
ГЛАВА 19,
в которой, вопреки всему, действительно все удается, а также объясняется, как помазывают на царство и отчего золотуха всегда предпочтительнее поноса
… Впрочем, о Посконском Перевороте написано уже так много, что не стоит приводить здесь всех его подробностей и обстоятельств.
Желающие освежить память об этом славном событии могут обратиться к трудам древних и современных сочинителей: «Зарево над Воблой», «Обалденные дни», «Болярское лечение, или Хворянья погибель», «Хождение по трупам», «Железный потоп», «Белая братия», «Как достигалась цель», «Как добывалась соль», «Как унималась боль», «Как сочинялась быль», «Посконармия», «Человек с дубьем», «Первым идет Горбатый», «И на Диком океане»…
К великому сожалению, все вышеуказанные сочинения созданы были отнюдь не по горячим следам событий, а много позже, когда в Посконии возродилась кое-какая грамотность.
Когда был без боя взят Столенград (княжеская дружина охотно перешла на сторону восставших), сразу же зашевелились соседи, у которых оказалось множество претензий на посконские земли.
Стремглав повел дружину к рубежам — защищать и отстаивать, а все хозяйство оставил на Ироню, поскольку от безгласной Алатиэли толку не было.
— Что же это за королева будет? — возмущался Ироня. — Как она собирается молчком царствовать?
— Ничего не поделаешь, — вздохнул Стремглав. — Я обещал сделать ее королевой — стало быть, должен исполнять. И вообще, нам обратной дороги нет. А ты смотри, чтобы зря столицу не разоряли. Сбереги, что можно еще сберечь…
Когда же победоносное воинство с песнями воротилось в столицу, оказалось, что в ней теперь нельзя найти ни болярина, ни хворянина…
— Вы что же, их всех перевешали? — с ужасом спросил Стремглав.
— Зачем только перевешали? — с достоинством возразил ему тощий мужичонка с козлиной бородкой и в долгополом кафтане. — Не только перевешали. Мы ведь не без понятия! Мы широко мыслим! Мы их и вешали, и жгли, и топили, и на кол сажали, и колесовали, и четвертовали, и шинковали, и пасынковали, и лущили, и дробили, и собаками травили, и медведями разрывали, и стрелами прободали, и ножами резали, и топорами рубили, и со стен сбрасывали! Народ от своих врагов подчистую отделался! Время такое без тебя, батюшка, было: тревожное, грозовое время! Кругом враги да изменники! Как же было им жить остаться?
— Ты куда смотрел? — набросился Стремглав на Ироню.
Тот стоял, потупившись, и, казалось, даже горбы у него увеличились, совсем пригнув к земле.
— А наместник твой, бесстрашный Ироня, не в себе стал! — оправдал горбуна козел-мужичонка. — Он как первый горящий терем узрел, так и давай хохотать! Мы так поняли, что по нраву ему это, — а значит, и тебе должно быть по нраву. Хохотал до тех пор, пока не сомлел. Полежит, отдохнет, очередной пожар увидит — и снова смеется одобрительно, покуда не упадет! А мы вашей воле не ослушники! Ты теперь у нас единственный и болярин, и хворянин, и всякое прочее начальство!
Стремглав схватился за голову.
— Что же я, дурак, наделал! Верно, правильно пел трубадур Бешамель: «О, не мечтай — мечта и сбыться может!» Царить мне теперь над развалинами, королевствовать над пепелищем…
— Что сделано, то сделано, — подал голос Ироня. — А по книге императора Кавтиранта — и вообще все правильно сделали… Но ты совсем-то уж не расстраивайся: боляре да хворяне в большинстве своем убежали за пределы державы. Будут там себе тихонечко заговоры плести, вторжение готовить, друг друга за твои победы виноватить…
Так все по его слову и получилось.
Если о походах и победах Стремглавовых написано много, то о том, как строил и ставил он свою державу, из старых книг узнать почти невозможно. Как-то не любят сочинители наши описывать долгие труды и повседневные заботы. Отговариваются тем, что им, видите ли, скучно.
Можно подумать, что читателям не скучно.
Из-за этой скуки и получается, что каждое поколение учится на своих собственных ошибках…
Но первым-то делом надлежало стать королем, хоть и мужицким. Надлежало, как тогда выражались, помазать Стремглава на царство.
Выражение это пошло вот откуда.
Во всякой агеноридской державе при смене владыки подданные принимались неистово спорить (или, по-бонжурски, заключать пари): станет или не станет претендент на престол монархом?
Так и говорили: «Помажем, что Стремглав (или Пистон, или Вертинант, или Муркок-баши) заделается нашим государем?» И, ежели соискатель своего добивался, то и величали его впоследствии помазанником.
Процедуру помазания должен был проводить самый знатный и уважаемый в стране человек.
Им, конечно, оказался старец Килострат. Стремглав лично ездил к нему в пещеру, уговаривал. Килострат кобенился для порядку, пенял, что в последние годы его едва не уморили голодом неблагодарные посконичи.
Помазание совершалось ночью — таков уж был обычай Килострата. Днем гроб на семи колесах не ездит: вы только представьте себе, что среди бела дня по дорогам разъезжают гробы на семи колесах!
Старец торжественно восстал из гроба прямо посреди площади, напротив бывшего княжьего терема. Стремглав подошел к старцу и смиренно преклонил голову.
— Что выбираешь — понос или золотуху? — громогласно вопросил Килострат.
Опять же по обычаю, помазанники агеноридские, взойдя на престол, обретали чудесное свойство лечить наложением рук одну из двух вышеуказанных болезней. Пошло это еще от первой бонжурской династии Косматых королей.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
Например, «ледюк» и «леруа».
Один из всадников как раз и был «ледюк», то есть герцог. Герцог Мижуйский, будущий король Бонжурии Пистон Девятый. А король-то как раз и есть «леруа».
Будущий леруа был ненамного старше Стремглава — года на три. Под латами он оказался совсем худенький, белолицый, только нос торчал у него далеко вперед, как у морского корабля. Но морских кораблей в ту пору Стремглав еще не видел, и такое сравнение ему в голову не пришло, а вспомнилась ему птица дятел.
Нос, прямой и длинный, был навечным клеймом бонжурских королей. Для них и забрала делали особые, как бы с клювом.
Мало того, королевский нос по традиции носил собственное имя и даже благородный титул — виконт дю Шнобелле.
Какого уха делал молодой герцог со свитой в столь отдаленных землях, Стремглав расспрашивать не посмел, но потихоньку, осваивая заодно волшебного звучания язык, понял, что Пистон просто-напросто был увезен в свое время в варяжские земли, чтобы избежать верной смерти от яда или кинжала, потому что желающих занять престол Бонжурии было предостаточно. Ныне же все соискатели короны друг дружку поистребили, и мудрые советники герцога, мессир Плиссе и мессир Гофре, постановили, что пробил час и ему предъявить свои вполне законные права на королевский венец.
«Далеко ли Бонжурия?» — думал Стремглав, чистя и обихаживая чужих коней, точа и смазывая чужие мечи, собирая хворост для костра — ночевать чаще всего приходилось под звездами.
Время от времени отряд останавливали посконские разъезды — их служебное рвение приходилось умерять золотом. Стражники то и дело цеплялись к сыну шорника — кто такой да по какому праву сопровождает чужеземцев, так что ледюк Пистон распорядился дать парню свой запасной камзол и довольно дурацкую шляпу с едва ли не петушиными перьями.
Потом начались затяжные дожди, и двигаться по раскисшим дорогам стало тяжело. Застряли на каком-то постоялом дворе на добрую неделю.
Чтобы не раскрыться до времени, никто молодого герцога таковым не звал, и почестей ему не велено было оказывать — словно не знатнейшие люди Бонжурии странствуют, а ватага разгульных наемников.
— А далеко ли Бонжурия? — наконец-то удалось Стремглаву собрать чужие слова в мучавший его вопрос. К толмачу ему обращаться не хотелось, и он дернул за рукав горбатого оруженосца-варяга. С горбуном они как-то друг друга понимали: все-таки варяги — соседи. Звали горбуна не то Эйрон, не то Айрон. Сын шорника кликал его Ироней. Несмотря на горб, Ироня был нравом весел, умом светел, а мечом владел не хуже здорового.
— Вот все уснут, тогда объясню, — сказал Ироня.
Бонжурцы привыкли у себя в Бонжурии пить хорошее вино, посконская же брага у них в животах бушевала, бурчала, выходила икотой, просилась наружу то с одного, то с другого конца. Стремглав с Ироней то и дело таскали на двор лоханки да бадейки. Стремглав у отца в сарае привык к подобным запахам, Ироня тоже, видно, не в княжьих палатах возрос.
Господа стонали, кряхтели и клялись между собой никогда впредь не употреблять эту страшную влагу, но клятвы хватало обычно до первой попавшейся на пути корчмы. Сопровождавший бонжурцев лекарь, мэтр Кренотен, пытался пичкать своих подопечных какими-то растертыми в прах корешками для укрепления желудков, но, видно, перепутал порошки и еще усугубил позорные недуги.
Наконец господа угомонились, и оруженосцы вышли на крыльцо. Дождь кончился, а свежий ветерок уже растаскивал тучи, открывая полную луну.
— Никому НЕ говори! — предупредил Ироня на посконском и достал из-за голенища свиток.
— Это что? — удивился Стремглав.
На телячьей коже были нанесены непонятные знаки и линии, только в правом верхнем углу какой-то волосатый мужик надувал щеки, а рядом с ним расположилась четырехконечная звезда.
— Хеймскрингла — круг земной, — сказал Ироня. — Вот здесь, вверху, — север, полночь по-вашему. Внизу, следовательно, будет…
— Полдень! — догадался Стремглав.
На отдых они так и не повалились. Стремглав донимал Ироню вопросами. Как же так — на клочке шкуры, оказывается, умещается вся земля! И горы, и леса, и реки, и озера на лице ее! И все на ней страны и державы! И как их много!
— Мы выехали вот отсюда, — объяснял горбун. — Это Норланд.
— Белоглазые чудины, — уточнил Стремглав.
— Называй, как хочешь. Дальше никто не живет, потом начинаются ваши земли.
— Много-то как — ладонью не закрыть! — восхитился сын шорника обширностью родины. — Другие-то земли против нашей Посконии так себе выглядят…
— Да, земля ваша велика и обильна, — вздохнул Ироня. — А вот порядка в ней…
— Можно подумать, у вас больше порядка, — обиделся Стремглав.
Горбун словно бы не обратил внимания и продолжал:
— Далее будет Уклонина, после — Паньша, следом же Немчурия, войной сотрясаемая. Нам через нее идти. Когда пройдем, выйдем к рубежу Бонжурии. Вот столица ее — город Плезир…
Стремглав задумался.
— А что же вы водой не поехали, морем? Я слыхал про море, что ему конца нет, но вот так-то вдоль берега, не ловчее ли?
Ироня одобрительно хмыкнул.
— Можно и морем, только на море ярла Пистона ждут, а сушей — не ждут…
— Кто ждет?
— Убийцы ждут, кому еще конунга ждать? Князя, конунга, короля, царя только убийцы повсюду и ждут. Несладок хлеб владык.
— А чего ж все туда лезут?
— Сам об этом думаю. Жил бы человек у себя на хуторе, сеял хлеб, ловил рыбу, растил детей… Так ведь нет — начинает завидовать соседу. У соседа всегда и колос гуще, и скотина глаже, и кони резвее, и жена красивее, и золота больше. И вот подкрадутся к тебе ночью, подожгут дом… А, что говорить!