Доложив, что сделал все возможное, врач покинул комнату. Павел, еще раз посмотрев на спящую девушку, вышел вслед за ним.
Как он и ожидал, Сашка Восковец по прозвищу Свеча отирался возле двери.
– Ну что, доэкспериментировался? – спросил он злорадно, оценив по достоинству мрачное лицо Райского. Павел стиснул зубы так, что они скрипнули, но промолчал.
– Я же говорил тебе, что девчонка ни при чем, – не унимался Саша, ничуть не испугавшись грозного вида патрона. – И вообще, какого черта ты поволок ее в лес, да еще в одиночку? А если бы и тебя прихватило? Совсем спятил?
– И чем бы ты мне помог? – Усмешка показалась Свече оскорбительной. – К тому же мне лично ничего не угрожало.
– Это тебе так кажется. С этой минуты твоя жизнь, так же как и ее, гроша ломаного не стоит, – отрезал телохранитель, шагая по коридору рядом с Павлом. – Ты уверен, что это сработал свиток? – спросил он после паузы.
– Да. На все сто.
– Но ведь она возвратила его!
Райский резко остановился. Они неизбежно столкнулись бы лбами, но у Свечи была профессиональная реакция. Его неповоротливое на первый взгляд тело застыло на месте за долю секунды до столкновения.
– Я видел эти листья, Свеча, – злым шепотом сообщил Райский, – обычные листья, которые превратились в смертельное оружие, острое, как лезвия. Что, кроме свитка, способно на подобные превращения?
– По мне, так это все вообще смахивает на старую сказку. Девчонка вполне могла оступиться, свалиться в какие-нибудь колючки и расцарапаться в хлам.
– Ты мне веришь?
– А ты сомневаешься? Не верил бы, давно сменил бы работу, нашел бы более вменяемого клиента. Ты бы себя со стороны послушал. Колдовство, превращения, свитки древние. Бред. Но я знаю, что с головой у тебя все в порядке. Просто мне кажется, что девчонку нельзя было использовать вслепую. Там, где я служил, мирное население стараются не привлекать к особо опасным операциям. Я так привык.
– Здесь особая ситуация.
– Понятное дело. А тебе ее не жалко? Просто по-человечески? Нормальная ведь девчонка, симпатичная. Тебе, по-моему, тоже нравится. Вот рехнется теперь после всех этих чудес. Что делать будешь? Передачи в дурдом таскать и угрызениями совести мучиться?
– Ты прав, Саша, но это не мой выбор. Дед все решил за нас сам. Только он мог бы рассказать своей внучке всю правду о свитке. Но он этого не сделал, а значит, не могу сделать и я.
– Ну, теперь-то придется.
– Теперь – да.
– И то хлеб. Хотя по мне, так ее лучше отпустить на все четыре стороны, а еще лучше – увезти куда-нибудь подальше, пока мы со всем этим не разберемся. Какой от нее прок? Сам говорил, что сила деда ей не перешла.
– Она в опасности. Для свитка нет расстояний и срока давности. Пусть побудет на глазах.
– Ну, пусть побудет, – неохотно согласился Саша.
Райский взглянул на него с интересом.
– Что-то ты слишком сильно о ней печешься.
– Ну, я же человек, а не робот, как некоторые.
– Успокойся.
Восковец недобро усмехнулся и холодно взглянул Павлу в глаза.
– А я всегда спокоен, Паша. Я – профессионал. Вот только с бабами я не воюю.
– Я не собираюсь причинять ей вред.
– Но чем она может помочь?
– Человек, у которого сейчас находится свиток, кто-то из ее окружения. И он ее ненавидит. Вариантов – масса. Проверить их все можно, но на это понадобится время. У нас его нет. Чувство вседозволенности превратит человека со свитком в монстра. Тогда будет поздно. Девушка – единственная наша надежда. Я уверен, что он попытается убить ее снова. Мы должны опередить его.
– Ты говоришь очень уверенно. Это так важно?
– Да, черт возьми.
– Важнее, чем ее жизнь?
Восковец увидел, как в глазах Павла что-то дрогнуло.
– Не знаю, Саша, – нехотя выдавил Райский. – Надеюсь, что до крайностей не дойдет. – Он усмехнулся. – Ведь ты же профессионал?
На секунду ему показалось, что Свеча его ударит, но тот сдержался.
– Что там насчет собаки? – спросил Райский, чтобы сменить тему.
– Ничего. Мы с ребятами прочесали всю округу. Собака исчезла.
Глава 22
Окончательно Глаша пришла в себя только на следующий день, под вечер. Врач продержал ее на успокоительном почти сутки. Открыв глаза, она никак не могла сообразить, где она. Парчовые шторы, роскошная кровать с резной спинкой орехового дерева, какие-то пуфики, диван с гнутыми ножками. Глаша посмотрела на забинтованную по локоть руку и все вспомнила и удивилась, что жива. Осторожно приподняв край атласного, с вышивкой, одеяла, она обнаружила, что ее не только забинтовали, но и приодели. Ночная сорочка из натурального шелка приятно скользила по телу. Чья-то – она догадывалась, чья – щедрость не обрадовала, а рассердила ее. Но на то, чтобы разозлиться как следует, у нее не хватило сил.
Преодолев вялость и головокружение, Глаша сползла с кровати. Тапочек почему-то не нашлось, и ее ноги сразу же заледенели. Тонкий ковер не делал пол теплее, но Глаша упрямо двинулась вперед.
Придерживаясь рукой за все более-менее устойчивые предметы, она доковыляла до одной из дверей и осторожно ее приоткрыла. За дверью был коридор. Ойкнув, Глафира поспешно нырнула обратно в комнату.
За другой дверью оказалась ванная комната. Старинная ванна на массивных звериных лапах, водруженная в самом центре, вызвала у нее восхищение, а громадное тропическое растение в кадке с широкими, плотными листьями привело в полный восторг.
В зеркале во всю стену Глаша увидела свое отражение и застонала: все было гораздо хуже, чем она предполагала. То, что не было забинтовано, было густо смазано йодом…
Она в доме Райского, никаких сомнений быть не может. Наверное, он привез ее сюда, после того как с ней случилось… ЭТО. Но думать о том, что произошло в лесу, было нельзя, она понимала это каким-то шестым чувством.
И она постаралась не думать.
Чтобы отвлечься, она схватила со стеклянной полочки какой-то флакон и принялась с преувеличенным вниманием его разглядывать.
– Зачем вы встали с постели, Глаша?
Озабоченное лицо Натальи Алексеевны взглянуло на нее из зеркала, возникнув там слишком внезапно. Глаша ойкнула. Флакон полетел на пол. Он не разбился, но пробка от удара отлетела, и по беломраморному полу растеклась густая розовая лужица.
– Извините, я не нарочно! – расстроилась Глафира.
– Ничего страшного. Я все уберу. А пока давайте-ка вернемся в постельку. Или вы хотите в туалет?
В туалет Глаша сходила первым делом, но признаваться в этом было стыдно.
– Вроде нет, – бодро отрапортовала она. – А долго я… проспала?
– Да уж вторые сутки пошли, – с готовностью сообщила Наталья Алексеевна.
– А сейчас что, ночь? – Глаша почему-то испугалась.
– Нет. Вечер еще. Около шести где-то. Есть, наверное, хотите?
– Не знаю. Вроде нет. – Глаша прислушалась к собственным ощущениям, но так и не поняла, проголодалась она за сутки или все же не очень.
– Это от снотворного, – кивнула повариха без удивления. – Врач предупреждал. Но поесть все равно надо. Я принесу чего-нибудь легкого. Салатик, например. Или картошечки?
Глаша улыбнулась с благодарностью.
– Спасибо. Я очень люблю картошку. Но не нужно беспокоиться. Мне бы домой. Вы не знаете, где моя одежда?
Наталья Алексеевна усмехнулась:
– А нигде.
– Что значит «нигде»?
– То и значит. От одежи вашей остались только ленточки. Уж не знаю, как вас угораздило. Хозяин сказал, что на вас в магазине витрина обрушилась, стеклянная. Так, нет? – Повариха подождала ответа, потом сказала: – Ладно, молчите, если хотите. А то соврете что-нибудь не ко времени, будете потом мучиться.
– Почему же совру? Павел Аркадьевич сказал – стекло, наверное, так оно и было. А я все равно ничего не помню.
– Ясно. Память, значит, отшибло. Сказала же – молчите лучше. – Перехватив Глашин недоуменный взгляд, она пояснила: – Вы за дуру-то меня не держите, не надо. Я не вчера родилась, знаю, что стеклом так не поранишься. – Она вздохнула обиженно. – Пойдемте лучше в постель. Обопритесь на меня.
Но Глаша от помощи отказалась. Она чувствовала себя гораздо лучше и ходить могла самостоятельно. В голове тоже немного прояснилось.
В комнате она присела на край кровати.
– Это спальня для гостей?
– Нет, гостевые все заняты. А что?
– Мне здесь как-то неуютно. Как будто следит кто-то.
– Это от температуры. Мерещится. Кому нужно за вами подглядывать? Вы ведь в приличном доме.
Отвернувшись от Глаши, она отдернула штору и деловито пощупала батареи.
– Горячие. Но вы все равно одеялом накройтесь. Или вот халат набросьте.
Бархатный халат, разложенный в кресле, не вызвал у Глафиры энтузиазма. Она с благодарностью отказалась.
– Ну, как хотите. – Наталья Алексеевна не стала настаивать. – Спальня эта принадлежала Бэлле, жене хозяина. Остальные сейчас заняты, поэтому вы тут и оказались. Но вы голову себе не забивайте. Бэлла хоть и покойница уже, но умерла она не здесь, в больнице. Так что привидениям у нас взяться неоткуда.
– Да я вовсе и не думала о привидениях!
Кухарка хмыкнула, нервно сцепила перед собой руки, потом глубоко вздохнула.
– Просто так я, – пробормотала она суетливо. – Ничего такого в виду не имела. – Она вдруг приложила руку к своему лбу, словно проверяла температуру, и пробормотала: – Ох, что-то мне нехорошо. Устала я сегодня как собака.
При этих словах Глаша немедленно вскочила на ноги и вскрикнула:
– Собака! Где моя собака?!
– Какая еще собака, девочка? – отпрянула кухарка.
– Моя собака. Ротвейлер. Черный такой, большой очень. Где он, вы не знаете? Его Тайсон зовут, он был со мной в лесу, – затараторила Глаша, тараща на женщину умоляющие глаза.
– Да не было здесь никаких собак.
– Не может быть! Где же он?
– А я откуда знаю? Вы были без собаки. Я вам дверь открывала, видела. Впрочем, нужно у хозяина спросить. Кстати, откуда в лесу взялось стекло, об которое вы поранились?
Вопрос застал Глафиру врасплох. Она была слишком расстроена, чтобы быстро придумать достойное объяснение, и поэтому просто сделала вид, что не расслышала. Поднявшись с кровати, она решительно двинулась к двери.
– Куда вы? – всполошилась Наталья Алексеевна.
– Искать хозяина.
– Зачем меня искать? – раздалось с порога.
Глафира остановилась, в бешенстве сжав кулаки. В пылу гнева она совсем позабыла, что одета более чем легкомысленно. В отличие от нее Райский это заметил и оценил.
– Где моя собака, Павел Аркадьевич? – В голосе Глаши отчетливо звенели слезы, хотя она старалась говорить с достоинством.
Он промолчал. Кухарка пролепетала что-то про картофельное пюре и поспешно ретировалась. Они остались один на один.
– Почему вы не отвечаете? Куда подевался мой пес?
Глаша машинально убрала с лица длинную прядь волос и требовательно посмотрела на Павла. Уголки ее рта заметно тряслись. Павел сел в кресло, помолчал еще немного, барабаня по подлокотнику пальцами. Эта дробь прозвучала для Глаши как похоронный марш.
– Понимаете, Глаша, ваш пес пропал, – выговорил он наконец, явно сделав над собой усилие.
– Как это пропал? Это невозможно! Он не отходил от меня ни на шаг. Он не мог пропасть! – выкрикнула девушка отчаянно.