— Что произошло? — спросил он, глядя на Йона.
Йон поведал о нападении на магазин и о том, в каком состоянии находится Иверсен. В течение всего рассказа Кортманн внимательно смотрел на него и не отводил глаз даже тогда, когда По прерывал Йона, вставляя резкие замечания. В глазах Кортманна не было и намека на недоверие — взгляд его был серьезным, внимательным и тревожным. Когда Йон окончил рассказ, Кортманн некоторое время сидел молча в своем кресле, сложив руки на коленях.
— Вы видели, кто это был? — спросил он наконец.
Йон отрицательно покачал головой.
— А улавливающая тоже там была?
— Катерина? Да, все это время она была с нами. Фактически, главным образом благодаря ей пожар и был потушен.
Кортманн повернул голову в сторону По:
— А ты?
— Я пришел уже после всего, — ответил По. — Представьте себе, у меня есть личная жизнь, а не только книжки.
Кортманн опустил глаза и посмотрел на свои руки.
— Не далее как вчера я говорил с Иверсеном, — сказал он после недолгой паузы. — Речь шла о тебе, Йон. Ты можешь стать весьма ценным для Общества человеком, и, учитывая последние события, вполне возможно, что нам просто необходимо будет прибегнуть к твоей помощи.
Кортманн посмотрел на Йона. В темных глазах его явно отражалась грусть.
— В последнее время в нашей среде стали происходить тревожные события, — продолжил он. — «Libri di Luca» — не единственный букинистический магазин, на который было совершено нападение. В прошлом месяце сгорел магазин в Вальбю, у многих наших, работающих в городских библиотеках, неприятности, некоторых уже уволили без объяснения причины. Ну и, разумеется, этот прискорбный случай — я имею в виду смерть твоего отца.
Йон с недоумением посмотрел на человека в инвалидном кресле:
— Какое отношение имеет смерть Луки к пожару?
— Смерть твоего отца была только началом.
— Погодите-ка! — Йон поднял обе руки, как будто пытался заслониться ими от слов Кортманна. — Лука умер от остановки сердца.
— Правильно. — Кортманн кивнул. — Только у него было здоровое сердце.
Йон всмотрелся в сидящего перед ним человека. Тот спокойно встретил пристальный взгляд; глаза Кортманна за стеклами очков излучали серьезность и снисходительное терпение.
— Что на самом деле ты хочешь мне всем этим сказать, Кортманн? — спросил Йон.
— Что, по всей видимости, отец твой был убит.
Йон почувствовал, как тело вдруг обмякло и провалилось глубже в кресло, будто из-под его кожаной обивки в один момент выпустили воздух. По мере того, как последние слова Кортманна проникали в сознание Йона, он не мог снова задержать взгляд на лице человека в инвалидном кресле, и глаза его беспомощно скользили по комнате.
— Насколько я понял Иверсена, — продолжал Кортманн после небольшой паузы, — в ходе небольшого сеанса в «Libri di Luca» тебе продемонстрировали, какими способностями обладают улавливающие.
Йон безучастно кивнул.
— Вероятно, ты обратил внимание, что в тот момент частично утратил контроль над собственным телом. Ты был не в силах управлять собственным чтением, своими глазами, дыханием, быть может, ты почувствовал даже смену сердечного ритма. Представь себе те же изменения, но только усиленные в десять, а то и в сто раз. У твоего отца не было ни единого шанса.
Йон попытался припомнить, что с ним происходило в подвале во время чтения книги «451 по Фаренгейту». В памяти всплыли яркие, отчетливые картины и вспомнилось то явное воздействие, которое оказало на него чтение, но он не мог с уверенностью сказать, был ли он тогда в состоянии управлять своим телом или за него это делала Катерина.
— Никаких доказательств у нас, разумеется, нет, — продолжал между тем Кортманн; при этом в голосе его зазвучали обвинительные ноты. — Ведь после подобного воздействия не остается ни следов каких-либо веществ, ни ран, ни каких-либо других заметных отметин. Единственный симптом — перенапряжение сердечной мышцы, после чего следует остановка сердца.
Йон почувствовал, как к нему возвращается ощущение бессилия, возникшее во время демонстрации, вспомнил, что сердце его и вправду билось быстрее, вспомнил объявшее тогда его руки тепло, неожиданно обильно выступивший на лбу пот. Он чувствовал себя пассажиром в собственном теле, которое не смог бы остановить, даже если бы оно направилось к краю пропасти. Йон с легкостью мог представить себе, как эту силу можно использовать в иных целях, нежели получение ярких ассоциаций во время чтения. Однако кто же мог решиться использовать свое влияние на другого человека с тем, чтобы довести его до смерти?
— Катерина, — сухо произнес Йон. — Так ты поэтому не разрешил ей подняться вместе с нами?
— Не только этой улавливающей не разрешено входить сюда, — ответил Кортманн. — С некоторых пор вход сюда закрыт для всех улавливающих вообще.
— С некоторых пор?
— Прости, я все время забываю, что ты ничего не знаешь об Обществе библиофилов и его истории. Ты ведь сын Луки, и должен был бы знать все.
— Да забудь ты хоть на мгновение о моем родстве, — потребовал Йон. — Рассказывай!
Кортманн кивнул, откашлялся и заговорил:
— Еще двадцать лет назад Общество библиофилов объединяло и вещающих, и улавливающих. Обе группы держались вместе так долго, насколько это было возможно, и прежде всего благодаря усилиям твоего отца и твоего деда. Однако двадцать лет назад произошли события, весьма напоминающие те, что случились совсем недавно. Чтецов начали увольнять с работы и подвергать прочим ничем не обоснованным гонениям. Потом это переросло во взломы жилищ, поджоги и даже убийства, и стало ясно, что кто-то начал злоупотреблять своими способностями. Улавливающие выдвинули обвинение, что за всем этим стоим мы, мы же, в свою очередь, были уверены, что это они. Способности, которыми обладают улавливающие, имеют более скрытую природу, нежели наши, и мы считали, что у нас есть доказательства, что в большинстве нападений на членов Общества замешаны улавливающие. Все указывало на них. Даже в тех случаях, когда потерпевшими оказывались сами улавливающие, мы объясняли это тем, что они сознательно напускают тумана, или же разбродом в их собственных рядах. Тем не менее они все отрицали. Взаимные обвинения привели к тому, что Общество раскололось надвое. Отношения были пропитаны ненавистью, а твой отец на тот момент уже оказался не у дел по причине смерти твоей матери. Он всегда выступал в качестве посредника между обеими сторонами, и без его дипломатических усилий Общество, как я уже говорил, распалось надвое: на вещающих и улавливающих. — Кортманн медленно сложил ладони вместе. — Поэтому с тех самых пор улавливающим вход сюда заказан.
— И что же? — спросил Йон. — Нападения прекратились?
— Сразу же, — сказал Кортманн. — После раскола больше никаких проблем не возникало.
— До недавних пор, — вставил По.
Кортманн кивнул.
Йону вспомнились похороны отца. Иверсен говорил, что на похоронах были и вещающие, и улавливающие — по крайней мере, многие из них. Никаких признаков враждебных настроений или же недоверчивого отношения одних людей к другим он тогда не заметил. Правда, в тот момент он еще не знал, что это за люди и какое отношение все они имеют к Луке.
— Но почему убили именно Луку?
— Твой отец был вхож в обе группировки, и это было по душе далеко не всем. Некоторые — как среди вещающих, так и среди улавливающих — считают, что каждый должен придерживаться своих. В их глазах он мог выглядеть предателем.
— А ты сам как считаешь?
Кортманн немного помолчал, однако если он и почувствовал в вопросе Йона обвинительные ноты, то виду не подал.
— Лука был моим близким другом. Помимо этого, он был талантливым руководителем и, казалось, самим воплощением доброты и благожелательности. Тем не менее мы не во всем были единодушны. Я тогда призывал к разделу Общества и стал его лидером после ухода твоего отца. Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы этот пост занял Лука, однако гибель твоей матери так подействовала на него, что он в течение нескольких лет не поддерживал с Обществом вообще никаких контактов. Когда же он наконец вернулся, раскол уже был давно свершившимся фактом.
— А он не захотел вернуть себе лидерство?
— Нет, Лука пожелал оставаться рядовым членом Общества, — ответил Кортманн и тут же поспешно прибавил: — Однако если речь шла о принятии важного решения, мы всегда с ним советовались. Ведь он был основателем Общества, и его слово по-прежнему имело огромный вес.
— И из-за этого его сочли столь опасным, что он должен был умереть?
— Мне сложно это себе представить, хотя, с другой стороны, ничего сказать не могу о том, чем Лука занимался в компании с улавливающими.
— Наверняка была какая-то причина того, почему они его убили, — сказал По. — Ты же сам сказал, что убийца — улавливающий.
— Они отрицают всякую связь с этим происшествием, — возразил Кортманн. — Несмотря на раскол, иногда мы все же общаемся с улавливающими. Как правило, это происходило через Луку. Теперь нам придется восстанавливать более официальные контакты. Сразу же после смерти Луки руководитель улавливающих позвонил мне и заверил, что никто из них не имеет ни малейшего отношения к убийству.
— Да от этого за версту воняет! — вскричал По. — Готов биться об заклад, что за всем этим стоят они. Непонятно только, кого следующего они прихлопнут. Тебя? Меня? Пока еще не поздно, необходимо что-то предпринять.
— Разве не стоит, прежде чем переходить к обвинениям, убедиться, что смерть Луки не была вызвана естественными причинами? — спокойно заметил Йон.
— Разумеется, у нас были такие сомнения, — признал Кортманн. — Вплоть до сегодняшнего дня. Нападение на «Libri di Luca» окончательно убедило меня в том, что кто-то хочет всех нас истребить. Но меня радует твой скепсис, Йон. Он весьма тебе пригодится при выполнении того задания, которое мы собираемся тебе поручить.
— Задания? — неуверенно переспросил Йон. В его сознании моментально возникла картина того, как он сам швыряет бутылку с «коктейлем Молотова» в витрину магазина. Странное дело, но, против его ожиданий, подобная ситуация не казалась ему теперь отвратительной, как будто то, что он узнал о смерти Луки, пробудило в нем какие-то новые качества. — Что еще за задание?
— Как я уже сказал, улавливающие все отрицают, однако они согласились на расследование. Ведь они не могут гарантировать, что в их ряды не затесался предатель. Как, впрочем, и мы. Поэтому обе стороны настаивают на беспристрастном расследовании, которым должен руководить некто посторонний, так сказать, нейтральной окраски. И этот некто — ты, Йон.
Йон в полном замешательстве посмотрел на человека в инвалидном кресле.
— Но как же я смогу… — начал он, но так и не сумел высказать свою мысль.
— Ты — идеальный выбор, Йон. Репутация отца будет тебе подспорьем по обе стороны баррикад. Ты еще не настолько посвящен в дела Общества, чтобы сделать свой выбор в пользу одной из сторон, а как адвокат в определенной степени знаком с работой детектива.
— Но ведь речь идет о смерти Луки, и моя кандидатура может быть поставлена под сомнение — из-за того, что я имею в этом деле личный интерес, — сказал Йон.
— С другой стороны, эта заинтересованность может сыграть тебе на руку в поисках убийцы — настоящего убийцы.
Йон не нашелся, что возразить. Но подумал — это было первой его реакцией, — что не хочет иметь с этим делом ничего общего. Он постарается как можно скорее продать магазин и позабыть все о Чтецах, чтобы снова зажить привычной жизнью. Ему вполне хватает и своих забот. С делом Ремера у него наконец-то появлялась долгожданная возможность для карьерного роста. Кстати, это отнимало все то время, что он не тратил на сон. Так что у него и своих забот теперь было выше крыши.
И тем не менее он понимал, что это его последний шанс узнать правду. Быть может, выясняя обстоятельства смерти Луки, он получит те объяснения, которых ему не хватало все эти годы. Почему после гибели матери отец не хотел иметь с ним ничего общего? Сейчас, когда Йон сидел, окруженный всеми этими книгами, здесь, в святая святых Общества библиофилов, где атмосфера была пропитана духом конспирации, ему вдруг все стало абсолютно ясно. Смерть Луки, сам Йон и все, что с ним произошло за последние двадцать лет, — все это составные части одной головоломки, сложить которую прежде ему мешала его молодость. Как будто на коробке было написано: «Для тридцатитрехлетних и старше».