- Пьян ли я вчера возвратился или нет, уж наверное сказать не могу.
А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное:ибохлеб-дело
печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!..
Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полицейские отыщут у него нос
и обвинят его, привела его в совершенноебеспамятство.Ужеемумерещился
алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага... и ондрожалвсемтелом.
Наконец достал он свое исподнее платье и сапоги, натащилнасебявсюэту
дрянь и, сопровождаемый нелегкими увещаниямиПрасковьиОсиповны,завернул
нос в тряпку и вышел на улицу.
Он хотел его куда-нибудь подсунуть: или в тумбу под воротами,илитак
как-нибудь нечаянно выронить, да и повернуть в переулок. Но,набеду,ему
попадался какой-нибудь знакомый человек, которыйначиналтотчасзапросом:
"Куда идешь?", или "Кого так рано собрался брить?" - так что ИванЯковлевич
никак не мог улучить минуты. В другой разонужесовсемуронилего,но
будочник еще издали указал ему алебардою, примолвив: "Подыми! вон тычто-то
уронил!" И Иван Яковлевич должен был поднять нос и спрятатьеговкарман.
Отчаяние овладело им, тем более что народ беспрестанно умножалсянаулице,
по мере того как начали отпираться магазины и лавочки.
Он решился идти к Исакиевскому мосту: не удастся ли как-нибудь швырнуть
его в Неву?.. Но я несколько виноват, что до сих порнесказалничегооб
Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях.
Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой,былпьяница
страшный. И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у
него вечно небрит.
Фрак у Ивана Яковлевича (Иван Яковлевич никогда неходил
в сюртуке) был пегий; то есть он был черный, но весьвкоричнево-желтыхи
серых яблоках; воротник лоснился, а вместо трех пуговиц виселиоднитолько
ниточки. Иван Яковлевичбылбольшойциник,икогдаколлежскийасессор
Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: "Утебя,ИванЯковлевич,
вечно воняют руки!"- то Иван Яковлевич отвечал на это вопросом: "Отчего ж бы
им вонять?" -"Незнаю,братец,тольковоняют",-говорилколлежский
асессор, и Иван Яковлевич, понюхавши табаку, мылил ему за это и нащеке,и
под носом, и за ухом, и под бородою - однимсловом,гдетолькоемубыла
охота.
Этот почтенный гражданин находился уже на Исакиевском мосту. Онпрежде
всего осмотрелся; потом нагнулся на перила, будто быпосмотретьподмост:
много ли рыбы бегает, и швырнул потихоньку тряпку с носом. Онпочувствовал,
как будто быснегоразомсвалилосьдесятьпуд;ИванЯковлевичдаже
усмехнулся.Вместотогочтобыидтибритьчиновничьиподбородки,он
отправился в заведение с надписью "Кушанье и чай" спросить стакан пуншу, как
вдруг заметил в конце моста квартального надзирателя благородной наружности,
с широкими бакенбардами, в треугольной шляпе, со шпагою. Он обмер;амежду
тем квартальный кивал ему пальцем и говорил:
- А подойди сюда, любезный!
Иван Яковлевич,знаяформу,снялиздалиещекартузи,подошевши
проворно, сказал:
- Желаю здравия вашему благородию!
- Нет, нет, братец, не благородию; скажи-ка, что ты там делал, стояна
мосту?
- Ей-богу, сударь, ходил брить, дапосмотрелтолько,шибколирека
идет.