– Пока достаточно, - приветливо сказал он, - по вы оставайтесь на месте. Я думаю, страшный зубастый мистер Финч тоже захочет вас кое о чём спросить.
– Обвинителю не положено настраивать свидетелей против защитника, - чопорно сказал судья Тейлор. - Во всяком случае, сегодня это ни к чему.
Аттикус встал, улыбнулся, но не подошёл к свидетельскому возвышению, а расстегнул пиджак, сунул большие пальцы в проймы жилета и медленно направился к окну. Выглянул на улицу, но, наверно, ничего интересного не увидел, повернулся и подошёл к свидетельнице. По долголетнему опыту я поняла - он старается молча что-то решить.
– Мисс Мэйелла, - сказал он с улыбкой, - я пока совсем не собираюсь вас пугать. Давайте-ка лучше познакомимся. Сколько вам лет?
– Я уж говорила, девятнадцать, я вон судье говорила. - Мэйелла сердито мотнула головой в сторону судьи Тейлора.
– Да, да, мэм, совершенно верно. Вы уж будьте ко мне снисходительны, мисс Мэйелла, память у меня уже не прежняя, старость подходит, и если я вдруг спрошу то, что вы уже говорили, вы ведь мне всё-таки ответите, правда? Вот и хорошо.
По лицу Мэйеллы я не могла понять, с чего Аттикус взял, будто она согласна ему отвечать. Она смотрела на него злющими глазами.
– Словечка вам не скажу, коли вы надо мной насмехаетесь, - объявила она.
– Как вы сказали, мэм? - переспросил ошарашенный Аттикус.
– Коли вы меня на смех подняли.
Судья Тейлор сказал:
– Мистер Финч вовсе не поднимал тебя на смех. Что это ты выдумала?
Мэйелла исподтишка поглядела на Аттикуса.
– А чего он меня обзывает мэм да мисс Мэйелла! Я не нанималась насмешки терпеть, больно надо!
Аттикус опять неторопливо направился к окнам и предоставил судье Тейлору управляться самому. Не такой человек был судья Тейлор, чтоб его жалеть, но мне прямо жалко его стало: он так старался растолковать Мэйелле, что к чему.
– У мистера Финча просто привычка такая, - сказал он. - Мы с ним работаем тут в суде уже сколько лет, и мистер Финч всегда со всеми разговаривает вежливо. Он не хочет над тобой насмехаться, он только хочет быть вежливым. Такая уж у него привычка.
Судья откинулся на спинку кресла.
– Продолжайте, Аттикус, и пусть из протокола будет ясно, что над свидетельницей никто не насмехался, хоть она и думает иначе.
Интересно, называл её кто-нибудь когда-нибудь мэм и мисс Мэйелла? Наверно, нет, раз она обижается на самое обыкновенное вежливое обращение. Что же это у неё за жизнь? Очень быстро я это узнала.
– Итак, вы говорите, вам девятнадцать лет, - сказал Аттикус. - Сколько у вас братьев и сестёр?
Он отвернулся от окна и подошёл к свидетельскому возвышению.
– Семеро, - сказала Мэйелла, и я подумала - неужели все они такие же, как тот, которого я видела в свой первый школьный день?
– Вы старшая? Самая большая?
– Да.
– Давно ли скончалась ваша матушка?
– Не знаю… давно.
– Ходили вы когда-нибудь в школу?
– Читать и писать умею не хуже папаши.
Мэйелла разговаривала прямо как мистер Джингл в книжке, которую я когда-то читала.
– Долго ли вы ходили в школу?
– Две зимы… а может, три… сама не знаю.
Медленно, по верно я стала понимать, к чему клонит Аттикус: задавая вопросы, которые мистер Джилмер не мог счесть настолько несущественными и не относящимися к делу, чтобы протестовать, он понемногу наглядно показал присяжным, что за жизнь была в доме Юэлов. Вот что узнали присяжные: на пособие семьи всё равно не прокормиться, да скорее всего папаша его просто пропивает… иной раз он по нескольку дней пропадает где-то на болоте и возвращается хмельной; вообще-то холода бывают не часто, можно и разутыми бегать, а уж если захолодает, из обрезков старой автомобильной шины можно смастерить шикарную обувку; воду в дом носят вёдрами из ручья, который бежит сбоку свалки… у самого дома мусор не кидают… ну, а насчёт чистоты, так это каждый сам для себя старается: хочешь помыться - притащи воды; меньшие ребятишки из простуды не вылезают, и у всех у них чесотка; была одна леди, она всё приходила и спрашивала, почему, мол, больше не ходишь в школу, и записывала, что ответишь; так ведь двое в доме умеют читать и писать, на что ещё и остальным учиться… они папаше и дома нужны.
– Мисс Мэйелла, - словно против воли сказал Аттикус, - у такой молодой девушки, как вы, наверно, есть друзья и подруги. С кем вы дружите?
Свидетельница в недоумении нахмурила брови.
– Дружу?
– Ну да. Разве вы не встречаетесь со своими сверстниками или с кем-нибудь немного постарше или помоложе? Есть у вас знакомые юноши и девушки? Самые обыкновенные друзья?
До сих пор Мэйелла отвечала недружелюбно, но спокойно, а тут вдруг снова разозлилась.
– Опять вы надо мной насмехаетесь, мистер Финч?
Аттикус счёл это достаточно ясным ответом на свой вопрос.
– Вы любите своего отца, мисс Мэйелла? - спросил он затем.
– То есть как это - люблю?
– Я хочу сказать - он добрый, вам легко с ним ладить?
– Да он ничего, покладистый, вот только когда…
– Когда - что?
Мэйелла перевела взгляд на своего отца - он всё время сидел, откачнувшись на стуле, так что стул спинкой опирался на барьер. А теперь он выпрямился и ждал, что она ответит.
– Когда ничего, - сказала Мэйелла. - Я ж говорю, он покладистый.
Мистер Юэл опять откачнулся на стуле.
– Только тогда не очень покладистый, когда выпьет? - спросил Аттикус так мягко, что Мэйелла кивнула.
– Он когда-нибудь преследовал вас?
– Чего это?
– Когда он бывал… сердитый, он вас никогда не бил?
Мэйелла поглядела по сторонам, потом вниз, на секретаря суда, потом подняла глаза на судью.
– Отвечайте на вопрос, мисс Мэйелла, - сказал судья Тейлор.
– Да он меня отродясь и пальцем не тронул, - решительно заявила Мэйелла. - Даже и не дотронулся.
Очки Аттикуса сползли на кончик носа, он их поправил.
– Мы с вами приятно побеседовали, мисс Мэйелла, а теперь, я думаю, пора перейти к делу. Вы сказали, что просили Тома Робинсона расколоть… что расколоть?
– Гардароб, такой старый комод, у него сбоку ящики.
– Том Робинсон был вам хорошо знаком?
– Чего это?
– Я говорю: вы знали, кто он такой, где он живёт?
Мэйелла кивнула.
– Кто он - знала, он мимо дома всякий день ходил.
– И тогда вы в первый раз попросили его зайти к вам во двор?
От этого вопроса Мэйелла даже немножко подскочила. Аттикус опять пропутешествовал к окну, он всё время так делал: задаст вопрос, отойдёт, выглянет в окно и стоит, ждёт ответа. Он не видал, как она подскочила, но, кажется, догадался. Обернулся к ней и поднял брови. И опять начал:
– И тогда…
– Да, в первый раз.
– А до этого вы никогда не просили его войти во двор?
Теперь он уже не застал Мэйеллу врасплох.
– Ясно, не просила, никогда не просила.
– Довольно ответить и один раз, - спокойно заметил Аттикус. - И вы никогда не поручали ему никакой случайной работы?
– Может, и поручала, - снисходительно ответила Мэйелла. - Мало ли кругом черномазых!
– Не припомните ли ещё какой-нибудь такой случай?
– Нет.
– Ну хорошо, перейдём к тому, что произошло в тот вечер. Вы сказали, что, когда вы вошли в комнату и обернулись, Том Робинсон стоял позади вас - так?
– Да.
– И вы сказали, что он схватил вас за горло, и начал ругаться, и говорить гадости - так?
– Так.
Вдруг оказалось, что память у Аттикуса совсем не плохая.
– Вы сказали: он схватил меня, и придушил, и одолел - так?
– Так и сказала.
– И вы помните, что он бил вас по лицу?
Свидетельница замялась.
– Вы как будто хорошо помните, что он вас душил.