– Ну хорошо, перейдём к тому, что произошло в тот вечер. Вы сказали, что, когда вы вошли в комнату и обернулись, Том Робинсон стоял позади вас - так?
– Да.
– И вы сказали, что он схватил вас за горло, и начал ругаться, и говорить гадости - так?
– Так.
Вдруг оказалось, что память у Аттикуса совсем не плохая.
– Вы сказали: он схватил меня, и придушил, и одолел - так?
– Так и сказала.
– И вы помните, что он бил вас по лицу?
Свидетельница замялась.
– Вы как будто хорошо помните, что он вас душил. И вы всё время отбивались, не так ли? Вы «брыкались и орали во всю мочь». А помните вы, как он бил вас по лицу?
Мэйелла молчала. Казалось, она старается что-то понять. Я даже подумала: может, она, как мы с мистером Тентом, старается представить себе, как против неё стоит человек. Потом она посмотрела на мистера Джилмера.
– Это ведь очень простой вопрос, мисс Мэйелла, послушайте ещё раз. Помните ли вы, как обвиняемый бил вас по лицу? - Теперь Аттикус говорил уже не так мягко и добродушно; голос у него стал юридический - сухой, бесстрастный. - Помните ли вы, как он бил вас по лицу?
– Нет, чтоб ударил, не помню. То, бишь, да, ударил.
– Последние слова можно считать вашим окончательным ответом?
– А? Ну да, ударил… не помню я, ничего я не помню… всё получилось так быстро…
Судья Тейлор сурово посмотрел на Мэйеллу.
– Не надо плакать, молодая особа… - начал он.
Но Аттикус сказал:
– Дайте ей поплакать, если ей хочется, ваша честь. Времени у нас сколько угодно.
Мэйелла сердито потянула носом и посмотрела на Аттикуса.
– Я вам на всё отвечу… вытащил меня сюда и ещё насмехается! Я вам на всё отвечу…
– Вот и прекрасно, - сказал Аттикус. - Не так уж много и осталось. Итак, мисс Мэйелла, вы свидетельствуете, что подсудимый ударил вас, схватил за шею, придушил и одолел. Я хотел бы знать, вполне ли вы уверены, что указали настоящего виновника. Не опознаете ли вы перед нами человека, который совершил над вами насилие?
– А конечно, вот он самый и есть.
Аттикус повернулся к своему подзащитному.
– Встаньте, Том. Пусть мисс Мэйелла хорошенько на вас посмотрит. Это и есть тот самый человек, мисс Мэйелла?
Том Робинсон повёл широкими плечами, обтянутыми простой бумажной рубашкой. Встал и опёрся правой рукой на спинку стула. Вид у него был какой-то странный, будто он покривился на один бок, но это не потому, что он криво стоял. Левая рука у него была на добрый фут короче правой и висела, как неживая. Кисть руки была маленькая, сухая, даже с галереи было видно, что он ею ничего делать не может.
– Смотри, Глазастик! - выдохнул Джим. - Смотри! Ваше преподобие, да он калека!
Преподобный Сайкс перегнулся через меня и шепотом сказал Джиму:
– У него рука попала в машину - он ещё мальчиком был, убирал хлопок у мистера Дольфуса Реймонда, и рука попала в машину… он тогда чуть кровью не истёк… всё мясо с костей сорвало.
– Это и есть тот самый человек, который совершил над вами насилие, мисс Мэйелла?
– Ясно, он самый.
Аттикус задал ещё один вопрос, одно только слово:
– Как?
Мэйелла пришла в ярость.
– Уж не знаю как, а только снасильничал… я ж говорю, всё получилось больно быстро…
– Давайте рассуждать спокойно, - начал Аттикус, но мистер Джилмер прервал его: он протестует, на этот раз не потому, что вопрос несущественный и к делу не относится, а потому, что Аттикус запугивает свидетельницу.
Судья Тейлор захохотал.
– Бросьте, Хорейс, сидите и не выдумывайте.
– Бросьте, Хорейс, сидите и не выдумывайте. Уж если кто кого запугивает, так скорее свидетельница - Аттикуса.
Кроме судьи Тейлора, в зале не засмеялась ни одна душа. Даже младенцы притихли, я вдруг подумала - может, они задохнулись у груди матерей.
– Итак, мисс Мэйелла, - сказал Аттикус, - вы свидетельствуете, что подсудимый вас бил и душил… вы не говорили, что он потихоньку подкрался сзади и ударил вас так, что вы потеряли сознание, вы сказали - вы обернулись, а он сзади стоит… - Аттикус отошёл к своему столу и теперь постукивал по нему костяшками пальцев в такт каждому слову. - Не угодно ли вам пересмотреть какую-либо часть ваших показаний?
– Вы хотите, чтоб я говорила, чего не было?
– Нет, мэм, я хочу, чтобы вы сказали то, что было. Пожалуйста, скажите нам ещё раз, как было дело?
– Я уж сказала.
– Вы сказали, что обернулись и увидели его сзади себя. И тогда он начал вас душить?
– Да.
– А потом перестал душить и ударил по лицу?
– Ну да, я уж говорила.
– И подбил вам правый глаз кулаком правой руки?
– Я пригнулась, и… и у него кулак соскользнул, вон как было. Я пригнулась, и кулак соскользнул.
Мэйелла наконец поняла, что к чему.
– Вы вдруг всё это очень ясно припомнили. Совсем недавно ваши воспоминания были не так отчётливы, не правда ли?
– Я сказала: он меня ударил.
– Ну, хорошо. Он вас душил, ударил, а потом изнасиловал - так?
– Ну ясно!
– Вы девушка крепкая, что же вы делали всё это время - стояли смирно?
– Я ж вам говорила, я орала во всю мочь, и брыкалась, и отбивалась…
Аттикус медленно снял очки, уставился на Мэйеллу здоровым правым глазом и засыпал её вопросами. Судья Тейлор прервал его.
– Задавайте по одному вопросу зараз, Аттикус. Дайте свидетельнице ответить.
– Хорошо. Почему вы не убежали?
– Я старалась, но…
– Старались? Что же вам помешало?
– Я… он сбил меня с ног. Вон как было, он меня сбил с ног и навалился на меня.
– И вы всё время кричали?
– Ясно, кричала.
– Как же вас не услышали братья и сёстры? Где они были? На свалке?
Никакого ответа.
– Где они были? Почему они не сбежались на ваши крики? Ведь от вашего дома до свалки не так далеко, как до леса?
Никакого ответа.
– А может быть, вы закричали только тогда, когда увидели в окне своего отца? А до той минуты вы и не думали кричать, так?
Никакого ответа.
– Может быть, вы начали кричать не из-за Тома Робинсона, а из-за своего отца? Так было дело?
Никакого ответа.
– Кто вас избил? Том Робинсон или ваш отец?
Никакого ответа.
– Что увидел в окно ваш отец - преступное насилие или полнейшее нежелание его совершить? Почему бы вам не сказать правду, девочка, - разве не Боб Юэл вас избил?
Аттикус отвернулся от Мэйеллы, лицо у него стало такое, будто у него разболелся живот, а у Мэйеллы лицо было испуганное и злобное. Аттикус сел на своё место и начал протирать очки платком.
Мэйелла вдруг обрела дар речи:
– Мне надо кой-чего сказать.
Аттикус поднял голову.
– Вы хотите рассказать нам, как всё было на самом деле?
Но она не услыхала сочувствия в его голосе.
– Мне надо кой-чего сказать, а потом я больше ни словечка не скажу. Этот черномазый меня одолел, и коли все вы, благородные господа, так ему это и спустите, стал быть, все вы просто вонючие, подлые трусы, вот вам и весь сказ, подлые вы трусы, вся ваша шайка! И зазря вы тут благородничали, мистер Финч, и зазря вы меня обзывали «мэм», и «мисс Мэйелла», и по-всякому…
Тут она расплакалась по-настоящему.