Один раз, когда она опять завертелась и заплясала, он на
мигувиделБольшой дом. Да,дом был велик, но благодаря своей архитектуре
казался больше, чемна самомделе. Он вытянулсяпофасаду на восемьдесят
футоввдлину,однаков немнемало местазанимали галереис бетонными
стенамиичерепичными крышами,соединявшие междусобойотдельныечасти
здания.Тамбыливнутренниедворики,крытыеходыипереходы,ився
постройка,сосвоими стенами,прямоугольнымивыступами и нишамикакбы
вырастала из гущи зелени и цветов.
Большойдом, несомненно, носил на себе отпечаток испанского стиля,но
не принадлежал к тому испанокалифорнийскому типу зданий, который был занесен
сюда черезМексикулетстотомуназад и наоснове которогопозднейшие
архитекторы создали так называемый испано-калифорнийский стиль.Архитектуру
Большогодома при всейееразнородности скорее можнобыло определить как
испано-мавританскую, хотя находилисьзнатоки,горячо возражавшие ипротив
такого определения.
Просторен, но не суров, красив, но не претенциозен -- таково было общее
впечатление,которое производилБольшойдом. Егодлинныегоризонтальные
линии,прерываемыелишьвертикальнымилиниямивыступовиниш,всегда
прямоугольных, придавали ему почтимонастырскую простоту; и тольколоманая
линия крыши оживляла некоторое его однообразие.
Однакоэтанизкая,словнорасползшаясяпостройканеказалась
приземистой:множествонагроможденныхдруг надругаквадратных башени
башенок делали ее в достаточной мере высокой,хотя и не устремленной ввысь.
Основной чертой Большого дома былапрочность. Егохозяева могли не бояться
землетрясений. Казалось, он должен выстоять тысячулет. Добротный бетон его
стен был покрыт слоем неменее добротнойштукатурки, выкрашеннойкремовой
краской. Такое однообразие окраски могло быть утомительным для глаз, если бы
ононенарушалосьтеплымикраснымитонамиплоскихкрышизиспанской
черепицы.
В тот миг, когда горячая лошадь заплясала под ним и Дик Форрест охватил
одним взглядом весь Большой дом, его глаза озабоченно задержались на длинном
флигеле по ту сторонудвора в двести футов шириной; громоздившиеся друг над
другомбашенкифлигеляказалисьрозовымивлучах утреннегосолнца,а
спущенные шторы на окнах спальни под ними показывали, что его жена еще спит.
Вокруг усадьбы с трех сторон тянулись низкие, покатые, мягко очерченные
холмыскороткой травой иоградами: там былипастбища. Холмыпостепенно
переходили вболее высокоепредгорье с покрытыми лесомсклонами, а за ним
следовалаещеболее крутаягряда величественных гор. С четвертойстороны
горизонтне заслоняли ни горы, нихолмы.Там, в туманнойдали, местность
переходила в необозримыенизменности, конца краю которым не было видно даже
в этом прозрачном и морозном утреннем воздухе.
Фурия под Форрестомзахрапела.
Там, в туманнойдали, местность
переходила в необозримыенизменности, конца краю которым не было видно даже
в этом прозрачном и морозном утреннем воздухе.
Фурия под Форрестомзахрапела. Онсжал ей шенкелямибока изаставил
отойти ксамому краюдороги,так как навстречу ему,топоча копытцамипо
гравию, текла река серебристопоблескивающегошелка. Он сразу узналстадо
своих премированных ангорских коз, у каждой из которых была своя родословная
и своя характеристика. Их было около двухсот.
Благодарятому,чтоэтихпородистыхкозосеньюнестригли,их
сверкающаяшерсть, ниспадавшаяволной даже с самыхмолодых животных, была
тоньше, чем волосы новорожденногодитяти, белее,чем волосычеловеческого
альбиноса,и длиннее обычныхдвенадцати дюймов,ашерсть лучшихиз них,
доходившаядодвадцатидюймов,красиласьвлюбыецветаислужила
преимущественнодляженскихпариков; за нее платили баснословныеденьги.
Форреста пленяла красота идущего ему навстречу стада. Дорога казалась лентой
жидкогосеребра, ивнем драгоценными камнями блестелипохожие наглаза
кошек желтые козьи глаза, следившие с боязливым любопытством занимиего
нервнойлошадью. Двапастуха-баска шлизастадом.Это быликоренастые,
плечистые исмуглыелюдисчерными глазамии выразительнымилицами, на
которых лежал отпечаток задумчивой созерцательности. Увидев хозяина, пастухи
снялишапкиипоклонились.Форрестподнялправуюруку,накоторой,
покачиваясь,висел хлыст,и прикоснулся ккраю своей широкополой фетровой
шляпы.
Лошадь опять заплясала и завертелась под ним; он слегка натянул повод и
тронулеешпорами, все еще не в силах оторвать взгляд от этих четвероногих
клубков шелка, заливавших дорогу серебристым потоком.Форрестзнал, почему
они появилисьвозлеусадьбы:наступаловремя окота,когдаих уводили с
пастбищ и помещали в особыезагоны, где их ждали обильный корм и заботливый
уход.Глядянаних.Дикпредставилсебевселучшиетурецкиеи
южноафриканскиепородыинашел,что егостадовполнемогловыдержать
сравнение с ними. Хорошее, отличное стадо!
Онпоехалдальше.Совсехсторонраздавалосьжужжаниемашин,
разбрасывающихудобрение.Вдали,наотлогихнизкиххолмах,виднелось
множество упряжек,парныхи троечных, -- этоего широкиекобылы пахали и
перепахивали плугами зеленый дерн горныхсклонов, обнажая темно-коричневый,
богатый перегноем, жирный чернозем,настолько рыхлый иполныйживотворных
сил, что он как бы сам рассыпался на частицы мелкой, точно просеянной земли,
готовойпринять всебясемена.Этаземля была предназначена дляпосева
кукурузы и соргона силос.На другихсклонахпосеянный раньше ячмень уже
доходил до колен и виднелись дружные всходы клевера и канадского гороха.